Потоцкий, Павел Стефанович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Потоцкие.
Павел Стефанович Потоцкий
Paweł Potocki

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">От Павла пошла линия Потоцких, так называемая «примасовская» Золотая Пилява, так как его сын Феодор был архиепископом гнезненским.</td></tr>

Каштелян каменецкий
 
Смерть: 1674(1674)
Род: Потоцкие
Отец: Стефан Потоцкий
Мать: Мария Амалия Могила
Супруга: Эльжбета Ярмолинская
Елена Петровна Салтыкова
Дети: от первого брака: Юзеф Станислав

от второго брака: Александр Ян, Теодор, Стефан, Якуб, Михал, Пётр Ян, Эльжбета, Анна, Доминик

Граф Павел Стефанович Потоцкий (польск. Paweł Potocki) (? — 1674) — польский военачальник, каштелян каменецкий; польский писатель XVII века; автор сочинения о России в царствование Алексея Михайловича.





Биография

Второй сын брацлавского воеводы Стефана Николаевича Потоцкого (1568—1631) и дочери Молдавского господаря Иеремии Могилы — Марии Амалии (1591—1638). Павел Потоцкий получил прекрасное образование на родине и в иностранных университетах, особенно интересовался историей и ораторском искусством. Павел рано, но не вполне удачно, начал писать и ещё будучи студентом Падуанского университета и издал в 1642 году в Венеции труд «Exercitationes oratoriae in secessu Patavino lucubratae». Следующим трудом Потоцкого, изданным в Кракове в 1646 году, был «Historico-politicus sive quaestiones historicae et civiles, ex III libris primae decadis Titi Livii Pat. Hist. Rom concinnatae». По окончании образования за границей, Потоцкий служил в военной службе и принимал деятельное участие в войнах поляков с Россией и казаками.

В 1649 году Павел Потоцкий стал дворянином при дворе короля Яна-Казимира Вазы. Принимал участие в его военных походах. Потоцкий не отличался жалостью к побежденным — он сжег город Бар и перерезал всех его жителей, за что Богдан Хмельницкий собирался посадить его на кол. В одном, неудачном для поляков, сражении 1655 года Потоцкий был взят в плен и отведен в Москву, где и прожил пленником двенадцать с половиной лет.

После победы, одержанной его родственником Станиславом «Реверой» Потоцким под Чудновым над русскими войсками, Павел Потоцкий едва не сделался жертвой народного раздражения. Впрочем, благодаря своему уму и дипломатическим способностям, а также благодаря поддержке со стороны известного боярина Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина, Павел Потоцкий стал пользоваться благосклонностью и доверием царя Алексея Михайловича, перед которым сумел, несмотря на своё положение пленника, отстаивать польские интересы.

Царь принял участие в судьбе Павла Потоцкого и, когда умерла в Польше его жена — Эльжбета Ярмолинская, посватал за него одну из самых близких ко двору московских боярышень — Елену Петровну Салтыкову, родную дочь начальника Малороссийского Приказа боярина Петра Михайловича (тетку царицы Прасковьи Феодоровны, матери императрицы Анны Иоанновны). Этот брак еще более упрочил положение Потоцкого, и с тех пор он стал своим человеком в придворном обществе.

Благодаря уму и наблюдательности, он вникал во все подробности тогдашней московской жизни, поскольку они были ему доступны, и интересовался всем, начиная с законов и религиозных обрядов и кончая обычаями домашней жизни. После заключения Андрусовского мира, Павел Потоцкий в 1667 году был освобожден из 14-летнего плена и отправился на родину в сопровождении сильно увеличившегося к тому времени его семейства. Жена его не перешла в Польше в католицизм, как свидетельствуют некоторые историки, но посещала латинские храмы, приняла имя Элеоноры и навсегда осталась на родине своего мужа.

Назначенный по возвращении из плена вновь каменецким каштеляном, сенатором и личным секретарем короля, Потоцкий был вскоре отправлен посланником к папе Клименту X в Рим, где снискал себе всеобщее уважение и любовь всех, с кем имел дело, как вследствие своей разносторонней образованности, так особенно благодаря своему уменью обращаться с людьми и той вежливости, которая составляла отличительную черту его характера.

В 1670 году в Данциге Потоцкий издал свои воспоминания о пребывании в России, которые, вместе с дополнениями общего характера, составили краткую историю Московского государства, вышедшую под заглавием: «Moschovia, sive brevis narratio de moribus Magnae Russorum Monarchiae animadvertionibus civilibus et politicis documentis moderno regnorum et rerumpublicarum statui accommodata». В этом сочинении Потоцкий познакомил своих соотечественников со всеми сторонами русской жизни. В особом отделе: «Proceres Maioris subsellii vulgo Sclavonica lingua „Boiare Dumnoi“ appellati quasi palatini» он дает иногда резкую, но вообще справедливую и беспристрастную характеристику вельмож царствования Алексея Михайловича. Полнее и лучше всего охарактеризованы Потоцким бояре: Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, Богдан Матвеевич Хитрово и князь Никита Иванович Одоевский. Заканчивается сочинение Потоцкого списком окольничих (castellani) Алексеевского царствования. В том же году в Кракове Потоцкий издал последнее своё сочинение: «Saeculum bellatorum et togatorum, vel Centuria clarissimorum virorum polonorum et lithuanorum», в котором дал прекрасные характеристики своих выдающихся соотечественников.

Умер Павел Потоцкий осенью 1674 года. От него происходит ветвь графов Потоцких, известная под именем «примасовской» или «Золотой Пилявы». Полное собрание сочинений графа Потоцкого издано в Варшаве в 1747 году стараниями графа Иосифа Андрея Залуского под заглавием «Opera omnia Pauli Comitis in Aureo Potok Pilavitae Potocki, Palatinadae Braclaviensis, Castellani Camenecensis in Podolia, Senatoris Regni Poloniae etc.». Ф. B. Булгарин, которому не было известно это сочинение, напечатал в «Северном Архиве» 1825 года (№ XX и XXII) перевод конца «Московской истории» Потоцкого: «Характеристики вельмож и знатных людей в царствование Алексея Михайловича», но со значительными сокращениями.

Семья

Был дважды женат. 1-я жена — Эльжбета Ярмолинская (? — ?)

До 1661 года в русском плену вторично женился на Елене Петровне Салтыковой (после принятия католичества — Элеонора Потоцкая) (ум. после 1691), дочери московского боярина Петра Михайловича Салтыкова. Дети от второго брака:

Напишите отзыв о статье "Потоцкий, Павел Стефанович"

Литература

  • При написании этой статьи использовался материал из Русского биографического словаря А. А. Половцова (1896—1918).
  • Herbarz Polski Kaspra Niesieckiego, том VII (Лейпциг. 1841);
  • Orgelbranda S. Encyklopeclja Powszechna, изд. 1865 г., т. XXI, изд. 1902 г., т. XII;
  • Энциклопедический Словарь Брокгауза и Ефрона, том XXIV;
  • кн. П. В. Долгоруков Российская родословная книга, ч. II (1855 г.), стр. 72, № 54; ч. III, стр. 226, № 39;
  • Larousse Grand dictionnaire universel du XIX-me siècle, том XII, стр. 1521;
  • Slovnìk Naučnỳ 1903 г., T. XX, и др. иностранные энциклопед. издания;
  • Estreicher, K. Bibliogratja polska XVIII stólecia, т. IX (1888 г.);
  • Juliana Bartoszewicza Historja literatury polskiej, potocznym sposobcm opowiedziana, Варшава. 1861, стр. 394—395;
  • Historja panowania Jana Kazímierza przez nieznajomego autora, wydanaz rękopismu przez Edwarda Raczyńskiego, Познань. 1840;
  • Coловьев C.M. История России с древнейших времен, Кн. II (1894 г.), т. IX, с. 1583;
  • Leonard Sowiński Rys dziejów literatury polskiej podług notat Aleksandra Zdanowieza, Вильно, — 1878, T. I, 741;
  • Leona Rogalskiego Hisjora literatury polskiej, Варшава. 1871. T. II, 54, 87;
  • Wiązanka literacka, P. Wilkońskiej // статья Ю. Бартошевича;
  • Павел Матвеев Артемон Сергеевич Матвеев в приказе Малой России и его отношения к делам и людям этого края // «Русская Мысль» 1901 года, август, стр. 5;
  • Ордин-Нащокин, А. Л. // статья Е. Лихача в «Русском Биографическом Словаре».

Примечания

Отрывок, характеризующий Потоцкий, Павел Стефанович

На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Потоцкий,_Павел_Стефанович&oldid=78423305»