Потресов, Александр Николаевич

Александр Николаевич Потресов

Алекса́ндр Никола́евич Потре́сов (19 [31] августа 1869 года, Москва — 11 июля 1934 года, Париж) — видный деятель российского социал-демократического движения, один из основателей РСДРП. Меньшевик.

Детство и юность

Родился в дворянской семье, отец — генерал-майор. Окончил частную гимназию Я. Г. Гуревича, естественное отделение физико-математического факультета (1887—1891) и два курса юридического факультета (1891—1893) Санкт-Петербургского университета.

Социал-демократическая деятельность в Петербурге и вятская ссылка (1890-е гг.)

В начале 1890-х Потресов участвовал в работе социал-демократических кружков П. Б. Струве и Ю. О. Мартова. В 1892 году он установил связь с группой «Освобождение труда».

В 1894 году организовал в России легальное издание книг и статей Г. В. Плеханова.

Как отмечала Р. М. Плеханова, на швейцарских встречах Ленина и Плеханова в 1895 году «сошлись на том, что А. Н. Потресов не должен входить в практическую работу петербуржцев: на него ложилась легальная издательская деятельность и основные сношения с заграницей».

С 1896 года Потресов был членом петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Он был автором многих листовок «Союза», а в октябре 1896 года фактически стал его руководителем.

В январе 1897 года Потресов был арестован и в 1898 году сослан в Вятскую губернию. Во время ссылки А. Н. Потресов, В. И. Ленин и Ю. О. Мартов организовали «тройственный союз» в защиту ортодоксального марксизма.

Первая эмиграция (1900—1905)

В марте — апреле 1900 года Потресов участвует в Псковском совещании по созданию газеты «Искра». В апреле 1900 года он уезжает в Германию. Имея широкие контакты среди немецких социал-демократов и российской эмиграции, он вел активную работу по подготовке к изданию в Германии газеты «Искра», стал членом её редакции. В эти годы Потресов установил близкие отношения с Г. В. Плехановым, П. Б. Аксельродом, В. И. Засулич.

Зимой 1901—1902 годов Потресов тяжело заболел и надолго отошёл от активной деятельности. Для лечения он уехал в Шварцвальд.

На II съезде РСДРП, проходившем в июле — августе 1903 года, оформились идейные разногласия Потресова с Лениным, обозначившие конец их сотрудничеству. В сентябре того же года Потресов вошел в Бюро «меньшинства», став таким образом одним из организаторов и лидеров партии меньшевиков. В ноябре 1903 года он был кооптирован Плехановым в обновлённую редакцию «Искры», которую покинул Ленин. В следующие месяцы Потресов проделал большую работу по информированию европейской социал-демократии об идейных истоках раскола РСДРП. Во многом благодаря его деятельности, сторону меньшевиков приняли такие видные социалисты как К. Каутский и Р. Люксембург.

Начало первой русской революции серьёзно изменило жизнь русской революционной эмиграции. В редакции «Искры» наметился глубокий раскол по целому ряду вопросов, включая отношение к большевикам, объединение с которыми (принципиально неприемлемое для Потресова) стояло в то время в повестке дня. Результатом этого раскола стал выход Потресова и Засулич из редакции «Искры» летом 1905 года.

Социал-демократическая деятельность в России (1905—1916)

В октябре 1905 года А. Н. Потресов по амнистии возвращается в Россию. В революционные годы он сосредоточил своё внимание на литературной и публицистической деятельности. Редактировал меньшевистские газеты «Начало» и «Невский голос», был одним из авторов-составителей сборника «Отклики современности».

В 1906—1907 годах Потресов был делегатом партийных съездов РСДРП(м). Он поддерживал идею П. Б. Аксельрода о необходимости «рабочего съезда» и ликвидации нелегальной партийной организации. Полагал ошибочной идею «гегемонии пролетариата». В отличие от многих лидеров меньшевиков, Потресов не эмигрировал в 1907 году из России, поскольку считал, что руководить российским движением из-за границы не только затруднительно, но и попросту вредно. Взамен заграничного печатного органа, который, по мнению Потресова, только ослаблял бы литературные силы меньшевиков, вынуждая их к дроблению и оттягивая на себя финансовые средства, он считал необходимым сосредоточиться на издании легальной партийной газеты в России. Созданию такого органа были посвящены его усилия в послереволюционные годы.

Наиболее крупным литературным проектом, осуществленным Потресовым в эти годы, стало издание четырёхтомного труда «Общественное движение в России в начале XX века» (СПб., 1909—1914). Сводный труд, вышедший под редакцией Ю. О. Мартова, П. П. Маслова и А. Н. Потресова, стал результатом работы многих авторов. Принадлежавшая перу Потресова статья «Эволюция общественно-политической мысли в предреволюционную эпоху», опубликованная в первом томе, была посвящена не столько историческому анализу, сколько обоснованию новых организационно-тактических взглядов самого Потресова на социал-демократическое движение. Побочным эффектом её публикации стал полный разрыв с Г. В. Плехановым, прекратившим всякие отношения с меньшевистским движением.

В январе 1910 года Потресов начинает выпускать ежемесячный журнал «Наша заря» — орган так называемых меньшевиков-ликвидаторов («заристов»), легально издававшийся в России и сыгравший заметную роль в объединении меньшевиков. В этот период Потресов выступал как один из ведущих теоретиков меньшевистского движения, по целому ряду вопросов вступавший в полемику с признанным лидером партии Ю. Мартовым.

С началом Первой мировой войны Потресов стал лидером патриотического направления российской социал-демократии (меньшевиков-оборонцев). Полагая главным виновником войны Германию, он считал, что её поражение принесёт гораздо больше пользы для социал-демократического движения, чем поражение стран Антанты. Социалисты, по мнению Потресова, должны были сосредоточить свои усилия на подготовке условий для скорейшего заключения мира.

После закрытия журнала «Наша заря» Потресов издаёт журнал «Наше дело». В 1915 году и этот журнал был закрыт властями, а сам Потресов выслан из С-Петербурга. Он перебрался в Москву и возродил журнал под названием «Дело». Под этим названием меньшевистский печатный орган выходил в 1916—1917 годах.

В годы войны Потресов участвовал в работе Центрального и Московского военно-промышленных комитетов.

Революционный год и жизнь в Советской России (1917—1925)

В мае 1917 года Потресов вернулся в Петроград. Оставаясь лидером меньшевиков-оборонцев, он редактировал газету «День» и защищал коалиционное Временное правительство, отстаивая идею объединения пролетариата и буржуазии во имя национального сплочения и торжества государственности.

В сентябре 1917 года, когда началась подготовка к выборам в Учредительное собрание, группа меньшевиков-оборонцев во главе с Потресовым выступила с ультиматумом о выходе из состава петроградской организации меньшевиков в случае отказа Центрального комитета РСДРП (объединённой) включить в предвыборные списки от партии их представителей. Тогда же меньшевики-оборонцы создали самостоятельный Избирательный комитет и Бюро меньшевиков-оборонцев. Ультматум был принят и на выборах в Учредительное собрание РСДРП(о) была представлена тремя фракционными списками: центристы (И. Г. Церетели и Ф. И. Дан), меньшевики-интернационалисты (Ю. О. Мартов) и меньшевики-оборонцы (А. Н. Потресов).

Октябрьский переворот А. Н. Потресов категорически не принял. Он оценил его как «убийство демократии», а сложившуюся после него политическую ситуацию — как «социализм дураков».

На Чрезвычайном съезде РСДРП(о), проходившем в ноябре-декабре 1917 года, господствовали настроения, с которыми Потресов был категорически не согласен. Он вместе со своими сторонниками отказался от участия в выборах ЦК РСДРП(о), войдя в состав Временного бюро социал-демократов — альтернативного партийного центра меньшевиков.

В сентябре 1918 года А. Н. Потресов формально покидает ряды РСДРП, переходит на нелегальное положение и вступает в «Союз возрождения России» — межпартийную антибольшевистскую организацию, объединившую в своих рядах бывших кадетов, народных социалистов и правых эсеров. Впоследствии своё участие в Союзе Потресов оценивал как ошибку.

В сентябре 1919 года Потресов арестован Петроградской чрезвычайной комиссией по обвинении в участии в «Союзе возрождения России» и «Тактическом центре». Чуть ранее в качестве заложников ЧК арестовала его жену и дочь. Освобождён он был в ноябре благодаря вмешательству Н. И. Бухарина, Л. Б. Красина и А. В. Луначарского под поручительство Ю. О. Мартова и Ф. И. Дана.

Месяц в тюрьме резко ухудшил физическое состояние Потресова. Начиная с 1919 года его преследует череда болезней, которые постепенно ухудшали его здоровье. Одна из них — туберкулёз позвоночника — прогрессируя впоследствии превратил Потресова в инвалида.

В. И. Ленин относил Потресова к тем «господам», которых следует безжалостно выслать за границу, но эта мера к Александру Николаевичу применена не была. Он, несмотря на постоянный контроль со стороны властей, сохранил возможность заниматься преподавательской и научной работой.

Вторая эмиграция (1925—1934)

В начале 1925 года Политбюро ЦК РКП(б) разрешило Потресову выехать за границу для лечения в обмен на предоставление Институту Ленина имевшихся у Потресова ленинских документов. За границу Потресов выехал на три года в сопровождении жены. Он поселился в Берлине. За предоставленные им ленинские письма Потресов получил возможность публикации части своего архива в Госиздате Советской России. Так родился сборник «Социал-демократическое движение в России: Материалы».

Все годы эмиграции, живя сначала в Берлине, а затем в Париже, А. Н. Потресов был прикован к постели развивающейся болезнью. Несмотря на неё он продолжал работать. Осенью 1927 года в Париже вышла его книга «В плену у иллюзий», в которой Потресов давал критический анализ всей послеоктябрьской политики руководства РСДРП. Оценивая Октябрьскую революцию, он называл её реакционным переворотом, а власть большевиков полагал «деспотией олигархической клики» — нового эксплуататорского класса. Потресов призывал все демократические силы к объединению против большевистского правления, предсказывал возможность разочарования рабочего класса в идеях социализма.

В эмигрантские годы Потресов сотрудничал в журнале «День», издававшемся А. Ф. Керенским. Кроме того, он основал собственное литературное предприятие — «Библиотеку демократического социализма», которая не связывала авторов каким бы то ни было единством тактических и организационных взглядов и не преследовала иных целей кроме просветительских.

С 1931 года Потресов издавал собственный журнал «Записки социал-демократа», которого было издано 23 номера. Особый акцент в этот период делается на вопросах морального престижа социалистического движения и вообще размышлениях о нравственной составляющей политики. Будущее России рисовалось Потресову в мрачных тонах. Крах большевистского режима он считал неизбежным.

Потресов умер 11 июля 1934 года в Париже после тяжёлой операции. Его тело было кремировано и прах захоронен на кладбище Пер-Лашез.

Адреса в Санкт-Петербурге

1894—1895 — Лиговская улица, 3, кв. 6.

Семья

А. Н. Потресов был женат на Екатерине Николаевне Тулиновой (1872—1942), участнице социал-демократического движения с 1890-х годов, арестованной в 1897 году по делу петербургского «Союза борьбы», и в 1898 году на 3 года сосланной в Вятскую губернию, где и произошло их с Потресовым знакомство. По окончании ссылки Е. Н. Тулинова недолго работала статистиком в Смоленской губернии, а с 1901 года жила в Германии. Брак А. Н. Потресова и Е. Н. Тулиновой был заключён в 1902 году.

Дочь — Вера Александровна (1903 г.р., Женева), осталась в 1925 году в России, неоднократно подвергалась репрессиям, последний раз — в 1949 г., когда была осуждена на 10 лет исправительно-трудовых лагерей.

Сочинения

Воспоминания

• Потресов А. Н. Из неоконченных воспоминаний. // А. Н. Потресов. Избранное. М., 2005.

Основные публикации

• Потресов А. Н. Этюды о русской интеллигенции. СПб., 1906.
• Потресов А. Н. Петербург и Москва. Пг., 1918.
• Потресов А. Н. В плену у иллюзий. Мой спор с официальным меньшевизмом. Париж, 1927.
• Посмертный сборник произведений А. Н. Потресова. Париж, 1937.
• А. Н. Потресов. Избранное. / Сост. Д. Б. Павлов. М., 2005.

Сборники материалов

• Из архива А. Н. Потресова. Вып. 1: Переписка 1892—1905 гг. / Отв. ред. П.Ю. Савельев. — М.: Памятники исторической мысли, 2007. — 644, [24] с. — (Русский революционный архив). — 800 экз. — ISBN 5-88451-218-4. (в пер.)
• Из архива А. Н. Потресова. Вып. 2: Письма А. М. Калмыковой. 1894—1905 гг. / Отв. ред. Н.В. Макаров. — М.: Памятники исторической мысли, 2007. — 416, [16] с. — (Русский революционный архив). — 800 экз. — ISBN 5-88451-217-7. (в пер.)
• Ю. О. Мартов и А. Н. Потресов. Письма 1898—1913. М., 2007.
• Социал-демократическое движение в России. Материалы. Т.1. / Под ред. А. Н. Потресова и Б. Н. Николаевского. М-Л., 1928.

Литература

Публикации 1930-х годов

• Гарви П. А. А. Н. Потресов — человек и политик. // Социалистический вестник. 1934. № 14 (25 июня). С. 3-6.
• Дан Ф. И. Памяти А. Н. Потресова. // Социалистический вестник. 1934. № 14 (25 июня). С. 1-3.
• Иванович С. А. Н. Потресов: Опыт культурно-психологического портрета. Париж, 1938.
• Кускова Е. О старой вере (А. Н. Потресов). // Современный Запад. Париж, 1937. № 65. С. 393—400.
• Николаевский Б. И. А. Н. Потресов: Опыт литературно-политической биографии. // Посмертный сборник произведений А. Н. Потресова. Париж, 1937. С. 9-57.

Современная литература

• Ильящук Г. И. Потресов. // Политические деятели России, 1917: Биографический словарь. М., 1993.
• Розенталь И. С. А. Н. Потресов. // Политическая история России в партиях и лицах. М., 1993.
• Розенталь И. С. Потресов. // Политические партии России. Конец XIX — первая треть XX века. Энциклопедия. М., 1996.
• Розенталь И. С. А. Н. Потресов. // Общественная мысль России XVIII — начала XX века. Энциклопедия. М., 2005.
• Савельев П. Ю. Послесловие. // Из архива А. Н. Потресова. Вып. 1: Переписка 1892—1905 годов. М., 2007. С. 555—616.

Отрывок, характеризующий Потресов, Александр Николаевич

Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.