Потье, Эжен

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Эже́н Потье́ (фр. Eugène Edine Pottier; 4 октября 1816, Париж, — 6 ноября 1887, там же) — французский революционер, анархист, автор слов гимна «Интернационал»; член Первого интернационала и участник Парижской коммуны 1871 года[1].





Биография

Ранние годы

Родился в Париже, в семье упаковщика, в молодости недолгое время тоже был упаковщиком, затем — младшим школьным надзирателем, приказчиком и, наконец, разрисовщиком ткани. Поэтический дебют Потье состоялся в дни Июльской революции 1830. В 40-х годах обращается к социальной поэзии, испытывает влияние утопического социализма, фурьеризма. В эпоху предреволюционного кризиса 1847 года выступил с песней «Ventre creux» (Пустой желудок) и другими, рисующими тяжелое положение народных масс и отражающими их революционные настроения, а также «Muse de la chanson» (Муза песни), в которой призывал песню стать новой «Марсельезой». Перефразировал ироническую фразу Бомарше «во Франции все кончается песнью», на противоположную: «во Франции песнями все начинается».

Революция 1848 года

Потье горячо поддержал Февральскую революцию, сражался на парижских баррикадах. К Февральской революции относится его песня «Peuple» (Народ), с лозунгом «хлеба и прав». Песня «Tuer l’ennui!» (Убить тоску!) отражает стихийный дух революции, идею бунта ради бунта. Творчество Потье в этот период отражает самосознание французского ремесленного рабочего, его идеалом является демократическая республика. К этому периоду относится его «Propagande des chansons» (Пропаганда песен), развивающая его программу революционного шансонье-пропагандиста.

Разочарование в демократии, мотивы социальных противоречий, нищеты и восстания проявляются в песнях «Buveurs du sang» (Кровопийцы), «Vieille maison à démolir» (Старый дом на слом). Песня «Enfantement — Juin 1848» (Роды — июнь 1848) является пламенным призывом к Июньскому восстанию. Погребальной песнью восстания стала «Juin 1848» (Июнь 1848), пронизанная мрачным пессимизмом, сквозь который прорывается ненависть к победителям.

Поиски места в литературе нашли выражение в песне «Quel est le Fou?» (Кто безумец?). После Декабрьского переворота 1851 Потье выступил с песней «Qui la vengera?» (Кто отомстит за неё?) против Луи-Наполеона как могильщика Второй республики.

Вторая империя и Парижская коммуна

Экономический рост и социальная политика Второй империи до известной степени примирили с ней Потье. В своей «Exposition» (Выставка, 1861) он призывает сильных и слабых стереть следы взаимной вражды. В памфлетах же Потье разоблачает корыстность буржуазии, способствуя изживанию иллюзий классового сотрудничества.

Политический кризис, предшествующий Франко-прусской войне, привел Потье в ряды революционеров-социалистов. В 1870 он вступил во французскую секцию Интернационала, вместе с организованным им синдикатом разрисовщиков ткани. Подписал обращение к германским социалистам против войны. Избран делегатом в ЦК Национальной гвардии. Один из подготовивших провозглашение Коммуны. В апреле 1871 года был избран членом Коммуны на дополнительных выборах. Принял участие в ряде социальных мероприятий. Сражался на последних баррикадах.

Эмиграция

Скрываясь от властей в июне 1871 года, в Париже, Потье создаёт Интернационал - своё самое знаменитое произведение. В июле 1871 года бежит в Англию. Здесь была написана песня-поэма «Jean Lebras» (Жан-Рабочие руки), описывающая печальную судьбу рядового рабочего. В 1873 году из-за нужды перебирается в США, продолжая участвовать в рабочем движении и здесь. В 1876 году при образовании Рабочей партии посвятил ей стихотворный адрес, вскрывающий в памфлетной форме противоречия между трудом и капиталом. По случаю приезда на всемирную выставку 1876 года в Филадельфии французской рабочей делегации издал стихотворную брошюру «The Workingmen of America to the Workingmen of France» (Рабочие Америки рабочим Франции), обнажающую оборотную, неприглядную сторону достижений капитализма. К американскому периоду относится и поэма «La Commune de Paris», признающая ошибки Коммуны и рисующая картину кровавого торжества буржуазии.

Последние годы жизни

В 1880 году, после объявления общей амнистии коммунаров, возвратился во Францию. К тому времени Потье разбил паралич. Примкнул к свежесозданной Рабочей партии под руководством Геда.

К последним годам жизни Потье относится ряд лучших его произведений, посвященных изображению положения рабочих и критике буржуазного общества, вобравших в себя огромный жизненный и исторический опыт поэта. В 1880 году он написал свою замечательную песнь-поэму «Jean Misère» (Жан-бедняк), превратив старинный образ Горемыки французской лубочной литературы в рабочего-коммунара. Кризис перепроизводства первой половины восьмидесятых годов отражен в сонетах «L’abondance» (Изобилие, 1881 год) и «L’engorgement» (Закупорка, 1884 год) и в стихотворении «La crise» (Кризис, 1885 год). Потье выразительно рисует классовые бои в «Les affameurs» (Голодоморы), посвящено локауту в Рубе в 1882 году, и «La gréve» (Стачка ) — Анзенская забастовка 1886 года.

В выдающихся песнях-поэмах «La veuve du carrier» (Вдова каменолома, 1882 год) и «Les nids» (Гнезда, 1887 год) Потье описал печальную участь семьи погибшего рабочего и тяжелую долю батрачки. Предсмертные стихи и песни он посвящает детям рабочих - «Le petit va-nu-pieds» (Босоногий малыш) и «Souliers qui prennent l’eau» (Башмаки, которые набирают воду, 1887 год). До самой смерти Потье остается певцом Коммуны. В сонете «Triomphe de l’ordre» (Триумф порядка, 1880 год) он бросает вызов палачам Коммуны. «La Commune a passé par là» (Здесь прошла Коммуна, 1885 год) и «Elle n’est pas morte» (Она не умерла, 1886 год) - исторические песни о Коммуне.

В 1884 году были изданы сборник сонетов поэта «Poésie d économie sociale» и сборник его песен «Quel est le fou?» (Кто безумец?). В 1887 году, за несколько месяцев до смерти Потье, товарищами по Коммуне был издан его сборник «Chants révolutionnaires» (Революционные песни), в который вошел и «Интернационал».

Память

В 1922—1925 годах именем Эжена Потье назывались Кудринская площадь и улица Большая Дмитровка в Москве.

В Киеве и Донецке — улицы Эжена Потье.

Напишите отзыв о статье "Потье, Эжен"

Ссылки

[aitrus.info/node/175 История «Интернационала»]

[feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le9/le9-1911.htm Потье/Литературная энциклопедия]

Примечания

  1. Eugène Pottier, Chants Révolutionnaires, Bureau du Comité Pottier, v. 1895 [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k81559w Texte en ligne]
В Викитеке есть оригинал текста по этой теме.
Шаблон:Анархизм

Отрывок, характеризующий Потье, Эжен

В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.
Как будто через растворенное окно вдруг пахнуло свежим полевым воздухом в душную комнату, так пахнуло на невеселый Кутузовский штаб молодостью, энергией и уверенностью в успехе от этой прискакавшей блестящей молодежи.
– Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? – поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.
– Я поджидаю, ваше величество, – отвечал Кутузов, почтительно наклоняясь вперед.
Император пригнул ухо, слегка нахмурясь и показывая, что он не расслышал.
– Поджидаю, ваше величество, – повторил Кутузов (князь Андрей заметил, что у Кутузова неестественно дрогнула верхняя губа, в то время как он говорил это поджидаю ). – Не все колонны еще собрались, ваше величество.
Государь расслышал, но ответ этот, видимо, не понравился ему; он пожал сутуловатыми плечами, взглянул на Новосильцева, стоявшего подле, как будто взглядом этим жалуясь на Кутузова.
– Ведь мы не на Царицыном лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки, – сказал государь, снова взглянув в глаза императору Францу, как бы приглашая его, если не принять участие, то прислушаться к тому, что он говорит; но император Франц, продолжая оглядываться, не слушал.
– Потому и не начинаю, государь, – сказал звучным голосом Кутузов, как бы предупреждая возможность не быть расслышанным, и в лице его еще раз что то дрогнуло. – Потому и не начинаю, государь, что мы не на параде и не на Царицыном лугу, – выговорил он ясно и отчетливо.
В свите государя на всех лицах, мгновенно переглянувшихся друг с другом, выразился ропот и упрек. «Как он ни стар, он не должен бы, никак не должен бы говорить этак», выразили эти лица.
Государь пристально и внимательно посмотрел в глаза Кутузову, ожидая, не скажет ли он еще чего. Но Кутузов, с своей стороны, почтительно нагнув голову, тоже, казалось, ожидал. Молчание продолжалось около минуты.
– Впрочем, если прикажете, ваше величество, – сказал Кутузов, поднимая голову и снова изменяя тон на прежний тон тупого, нерассуждающего, но повинующегося генерала.
Он тронул лошадь и, подозвав к себе начальника колонны Милорадовича, передал ему приказание к наступлению.
Войско опять зашевелилось, и два батальона Новгородского полка и батальон Апшеронского полка тронулись вперед мимо государя.
В то время как проходил этот Апшеронский батальон, румяный Милорадович, без шинели, в мундире и орденах и со шляпой с огромным султаном, надетой набекрень и с поля, марш марш выскакал вперед и, молодецки салютуя, осадил лошадь перед государем.
– С Богом, генерал, – сказал ему государь.
– Ma foi, sire, nous ferons ce que qui sera dans notre possibilite, sire, [Право, ваше величество, мы сделаем, что будет нам возможно сделать, ваше величество,] – отвечал он весело, тем не менее вызывая насмешливую улыбку у господ свиты государя своим дурным французским выговором.
Милорадович круто повернул свою лошадь и стал несколько позади государя. Апшеронцы, возбуждаемые присутствием государя, молодецким, бойким шагом отбивая ногу, проходили мимо императоров и их свиты.
– Ребята! – крикнул громким, самоуверенным и веселым голосом Милорадович, видимо, до такой степени возбужденный звуками стрельбы, ожиданием сражения и видом молодцов апшеронцев, еще своих суворовских товарищей, бойко проходивших мимо императоров, что забыл о присутствии государя. – Ребята, вам не первую деревню брать! – крикнул он.
– Рады стараться! – прокричали солдаты.
Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левой ногой, настораживала уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца императора Франца, ни всего того, что говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.