Походы Антанты в Советскую Россию

Походы Антанты — совокупное название крупных войсковых операций экспедиционных сил стран Антанты совместно с частями и соединениями Белого движения, употреблявшееся в советской историографии с момента её возникновения до второй половины XX века. К началу 70-х выражение практически полностью вышло из научного оборота.

Деление на «походы», принятое в советской исторической литературе

• Первый поход Антанты: В марте—июле 1919 года совместный поход осуществляли контрреволюционные армии А. В. Колчака, А. И. Деникина и Н. Н. Юденича. Главный удар наносила с востока армия адмирала А. В. Колчака, с которой войска А. И. Деникина, наступавшие с юга, рассчитывали соединиться в районе Среднего Поволжья для объединённого наступления на Москву, войска Н. Н. Юденича наносили вспомогательный удар из Прибалтики на Петроград.

• Второй поход Антанты (также именуемый Походом 14 государств): Новый план военной интервенции, якобы составленный Великобританией, Францией и США в июле 1919 года — марте 1920 года, предусматривавший одновременное наступление Добровольческой армии А. И. Деникина на юге России, Северо-Западной армии Н. Н. Юденича на Петроград и белополяков на западе. У. Черчиллю приписывается определение «поход четырнадцати держав». В прологе пьесы В. В. Вишневского «Незабываемый 1919-й» В. И. Ленин в разговоре с И. В. Сталиным следующим образом перечисляет эти державы: «Англия, США, Франция, Италия, Япония, Греция, Югославия, Чехословакия, Польша, Финляндия, Эстония, Латвия плюс Колчакия и Деникия».

• Третий поход Антанты: Нападение в апреле 1920 года панской Польши (см. Советско-польская война) и белогвардейской армии П. Н. Врангеля из Крыма (по выражению В. И. Ленина «двух рук международного империализма, пытавшихся задушить Советскую страну») рассматривалось как «третий поход Антанты».

Количество походов

Формулировка походы Антанты, стала выходить из употребления, в первую очередь, из-за отсутствия среди историков единого мнения о количестве самих походов, из-за несогласия в том, что именно называть походом, а также из-за весьма расплывчатых комментариев иностранной интервенции советским руководством. Так, например, В. И. Ленин в докладе на IX съезде РКП(б) говорил, что имел место «двукратный, трёхкратный и четырёхкратный поход империалистов Антанты…». Споры вызывал также вопрос о скоординорованности всех и каждого похода в отдельности, согласованности действий войск интервентов с частями белогвардейцев, а также об общем руководстве походами. Отказ от употребления выражения походы Антанты также не в последнюю очередь был связан с критикой работ И. В. Сталина, начавшейся вскоре после развенчания культа. Несмотря на то, что Сталин в своих трудах не употреблял самого выражения походы Антанты, они тем не менее представали в его работах как комбинированные и объединённые походы, с централизованным руководством. Эти тезисы также подверглись пересмотру советскими историками в 60-е годы, и что немаловажно, поступали соответствующие рекомендации в органы народного образования, в частности — в АПН СССР, о внесении изменений в публикуемые исторические издания.

Академическая дискуссия

К началу 60-х накопилось значительное количество противоречий в описании советскими историками событий периода Гражданской войны и интервенции, что Академией наук был создан Научный совет по комплексной проблеме «История Великой Октябрьской социалистической революции» под руководством И. И. Минца. Совет выступил с резкой критикой тенденций конца 60-х годов, когда выражение походы Антанты уже практически полностью вышло из употребления в среде советских историков. Советом была предпринята попытка вернуть термин в научный оборот, для чего был произведён анализ советской исторической литературы 1960-х, и детальная критика всех тенденций по замалчиванию, преуменьшению, полному или частичному отрицанию попыток согласованных, скоординированных действий сил белогвардейских лидеров и их планов с замыслами Антанты, отказу от анализа самих замыслов и планов, а также мер, предпринятых лидерами интервентов и внутренней контрреволюции по согласованию их действий. Резолюция научного совета по комплексной проблеме «История Великой Октябрьской социалистической революции» выглядела следующим образом:

Отрицание попыток согласования действий комбинированных походов Антанты, наличия замыслов и планов этих походов не соответствует известным документам и фактическому развитию событий, приводит к тому, что военные действия противной стороны выглядят стихийными, вне связи лидеров контрреволюции друг с другом, а наши противники показываются несмышлеными в политике, несведущими в военном деле и не представлявшими серьёзной опасности для Советской республики.

—

Однако, как можно понять из публикаций последующих лет, вернуть выражение в научный оборот не удалось и в дальнейшем каждый поход экспедиционных сил Антанты и войск Белого движения рассматривался и изучался историками отдельно.

В зарубежной историографии

Профессор Эван Моудсли из Университета Глазго отмечает что само понятие о походах Антанты, - как о единой военной кампании против Советской России, - возникло в советской историографии в мае 1920 года, после публикации И. В. Сталина в «Правде», где он впервые употребил слово поход Антанты по отношению к нападению поляков на СССР.

Выражение употребляет американский историк, профессор Рекс Уэйд, отмечая что план экономической блокады России оставался неизменной основой всех походов Антанты против России, с 1918 по 1920 год.

Отрывок, характеризующий Походы Антанты в Советскую Россию

Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.