Поход Джэбэ и Субэдэя

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Поход Джэбэ и Субэдэя
Основной конфликт: Монгольские завоевания
Противники
неизвестно неизвестно
Командующие
неизвестно неизвестно
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Поход Джэбэ и Субэдэя (12201224) — поход монгольских войск под командованием Джэбэ-нойона и Субэдэй-багатура, начатый по приказу Чингис-хана в качестве погони за султаном Хорезма Ала ад-Дином Мухаммедом II, а после смерти хорезмшаха направленный против государств Кавказа и Восточной Европы. Летописец Ибн аль-Асир называет войска Субэдэя и Джэбэ «Западные Татары».





Погоня за хорезмшахом Мухаммедом

После взятия Самарканда весной 1220 года [1] [2] Чингис-хан получил известие, что хорезмшах Мухаммед пребывает с малыми силами в летней резиденции на берегу Амударьи. Для его захвата было отобрано 30 тысяч воинов — поровну из каждого тумена [3]. Распределённые на три отряда войска выступили в следующем порядке: в авангарде тумен Джэбэ, за ним — Субэдэя и затем — Тохучара [4] [5]. Мухаммед, находившийся в Келифе на правом берегу Амударьи, услышав о приближении монголов, под предлогом сбора нового ополчения бежал в Иран [6]. Не задерживаясь в Нишапуре, Мухаммед двинулся к Исфараину, но затем повернул на Бистам, где передал одному из векилей (сановников) двора, эмиру Тадж ад-дину Омару Бистами, два ящика с драгоценными камнями и велел отправить их в Ардахан, мощную крепость в трёх днях пути от Рея. Сам хорезмшах поспешил в Рей.

В мае (по Джузджани) монголы перешли Амударью через брод Пенджаб (иначе — Мела, недалеко от устья Вахша). Небольшой отряд, оставленный хорезмшахом близ Пенджаба, не смог их задержать. Ранее наместник Мерва Мелик-хан (Хан-мелик) Амин аль-мульк получил от Чингис-хана грамоту о непрекосновенности своих владений. Тохучар, нарушив договорённость, вступил в сражение с горцами и, по сведениям Рашид ад-Дина, был убит [7]. Более вероятно, что Тохучар был отозван Чингис-ханом и наказан [8], а его тумен переброшен в другой район боевых действий [9]. Преследование хорезмшаха продолжили отряды Джэбэ и Субэдэя. Это подтверждается и армянским летописцем Себастаци, определяющим численность монголов при их первом появлении в Грузии в 20 тысяч человек [10].

Прибыв к Нишапуру, нойоны передали наместникам Хорасана копию ярлыка Чингис-хана с приложением ал-тамги («алой печати»). От жителей требовалось не оказывать сопротивления и изъявить покорность немедленно по прибытии войска Чингис-хана. Поскольку Мухаммеду при отъезде из Нишашура удалось скрыть свои следы, Джэбэ и Субэдэй разделились и направили свои отряды в разные стороны, видимо, для того, чтобы получить сведения о направлении бегства хорезмшаха. Отряд Субэдэя через Тус и Радкан прошёл к Кучану и Исфараину, а затем через Дамган и Семнан в Рей. Джэбэ прибыл туда же после разграбления некоторых мазандеранских городов, в частности, Амуля. По Джувейни, жители Рея покорились добровольно; по Ибн аль-Асиру, монголы неожиданно появились перед городом, овладели им и увели в плен женщин и детей. Появление их перед Реем Ибн аль-Асир объясняет тем, что до них дошли слухи о прибытии султана в этот город. Узнав о приближении врага, Мухаммед бежал в крепость Фарразин (близ Эрака), где находился его сын Рукн ад-Дин Гуршанчи с 30-тысячным войском. Имея возможность уничтожить разрозненные отряды Джэбэ и Субэдэя, он не воспользовался ей, и при приближении монголов ушёл вместе с сыновьями в горную крепость Карун в окрестностях Хамадана. По дороге в Карун он встретил монголов, но не был ими узнан; монголы пустили в его отряд несколько стрел, но Мухаммед благополучно достиг крепости. Он оставался в Каруне один день, затем, взяв с собой несколько лошадей и проводника, отправился по дороге в Багдад. Обманув преследовавших его монголов, он прибыл в крепость Сер-Чахан, где пробыл семь дней, и оттуда через Гилян пробрался вдоль побережья Каспийского моря на восток. Мухаммед укрылся на острове, расположенном близ приморского города Абескуна, возможно, острове Ашур-Адэ у входа в залив Астарабад. Неизвестно, как долго хорезмшах находился на острове. По рассказу его спутников, с которыми впоследствии беседовал Нисави, он уже при приезде на остров был болен воспалением лёгких и не имел надежды на выздоровление. Точной даты смерти Мухаммеда в первоисточниках нет; вероятно это произошло в декабре 1220 года [11].

Вступив, в Хамадан, Джэбэ принял изъявление покорности от местного правителя и поставил своего наместника (шихнэ), а затем разбил близ Суджаса хорезмийское войско под начальством Бег-тегина и Кюч-Бука-хана. По-видимому, потеряв след хорезмшаха, монголы двинулись из Хамадана к Зенджану и Казвину, который взяли штурмом. При усилении холодов они направлиись к берегу Каспия, в Муганскую степь. По пути туда, по сведениям Джувейни, они взяли и разграбили Ардебиль; по Ибн аль-Асиру, Ардебиль был взят в октябре-ноябре 1221 г. Согласно этому автору, они подошли к Тебризу, который откупился «деньгами, одеждами и скотом», а после этого имели место две битвы с грузинами. В первой 10-тысячное войско грузин было обращено в бегство. Во второй битве, имевшей место в зуль-кад’а 617 года хиджры / январе 1221 г. н. э., монголы объединились с силами тюрка Акуша и нанесли грузинам новое поражение. Киракос Гандзакеци повествует о битве в долине Хунан, между реками Храми и Акстафа, когда грузинский царь Георгий IV и военачальник Иване Мхаргрдзели обратили врага в бегство, но, будучи атакованы засадным отрядом монголов, бежали [12]. По мнению А. Г. Галстяна, имела место лишь одна битва — в конце 1220 года в долине Хунан (иначе — Котман) [13].

Весной монгольские полководцы, вторично получив в Тебризе дань, взяли Марагу (30 марта 1221 года) и Нахичеван. Атабек изъявил покорность и получил ал-тамгу и деревянную пайцзу. В августе-сентябре монголы вернулись в Хамадан, чтобы подавить восстание горожан, убивших поставленного наместника. По сведениям Рашид ад-Дина, узнав о смерти Мухаммеда и бегстве его сына Джелал ад-Дина в Хорасан, Джэбэ и Субэдэй отправили Чингис-хану соответствующее известие (когда именно это случилось, неясно). По предположению Дж. Бойла, преследование султана было лишь первым этапом похода [14].

Дальнейшие военные действия

Монголы, вступив в Арран, захватили Байлакан (рамазан 618 г. х. / октябрь-ноябрь 1221 г. н. э.) и без боя взяли дань с Гянджи. После очередного вторжения в Грузию, они подступили к Шемахе в Ширване. Взяв город штурмом и разграбив его, монголы через Дербентский проход проникли на Северный Кавказ. Пройдя с боем земли лезгин, многих из которых ограбили и перебили, они столкнулись с соединёнными силами аланов и кипчаков (половцев). Не достигнув успеха в первых столкновениях, монголы прибегли к хитрости. Заявив «мы и вы одного рода»[15], нойоны одарили половцев и обещали не нападать, если те покинут аланов. Половцы разошлись по своим кочевьям. Внеся таким образом раскол в ряды неприятеля, монголы разбили аланов, а затем атаковали не ожидавших этого половцев.[16] В столкновении погибли ханы Юрий Кончакович и Данила Кобякович, а остатки их орд отошли на запад и соединились с ордой Котяна, кочевавшего между Днепром и Днестром[17]. Монголы вторглись в Крым, где взяли город Сурож (Судак).

После взятия Ургенча Чингисхан дал поручение Джучи продолжить завоевания в Восточной Европе[18], где его войска должны были соединиться[19] с Джэбэ и Субэдэем, но Джучи уклонился от его выполнения.

Битва на Калке

Хан Котян попросил помощи своего зятя Мстислава Удатного и Мстислава Романовича, великого князя Киевского. В начале 1223 года в Киеве был созван княжеский съезд, решивший, что силы Киевского, Галицкого, Черниговского, Северского, Смоленского и Волынского княжеств должны поддержать половцев. Монгольские посланцы предложили русским выступить против половцев, но Мстислав казнил послов. Монголам, в свою очередь, удалось привлечь на свою сторону бродников, населявших южнорусские степи.

Сторожевой отряд монголов на левом берегу Днепра был разбит, и через 8-9 дней русско-половецкое войско подошло к реке Калке в Приазовье, где столкнулось с основными силами противника. 31 мая 1223 года Мстислав Удатный, не известив остальных князей, решил самостоятельно расправиться с монголами и переправился на другой берег вместе с половцами, руководимыми его воеводой, и волынскими дружинами. Все они, а также черниговцы, переправлявшиеся вслед за ними, были полностью разгромлены. Киевское войско, огородившись тыном на возвышенном противоположном берегу Калки, в течение трёх дней после битвы держало оборону. Затем, поверив обещанию воеводы бродников Плоскыни отпустить князей живыми, Мстислав Киевский покинул укрепление. После чего он, его князья и воеводы были пленены монголами и задавлены досками, на которых уселись пировать монгольские военачальники. После победы монголы преследовали остатки русско-половецкого войска до Святополча, разоряя пограничные города.

По ходу возвращения на восток монголы потерпели поражение в Волжской Булгарии в конце 1223 или начале 1224 года. Согласно Ибн аль-Асиру, с монгольской стороны в этой битве уцелело 4 тысячи человек. Через Саксин, располагавшийся, предположительно, на Нижней Волге, они проследовали в Дешт-и Кыпчак, где соединились с армией Джучи.

См. также

Напишите отзыв о статье "Поход Джэбэ и Субэдэя"

Примечания

  1. Бартольд В. В. Сочинения. — Т. I: Туркестан в эпоху монгольского нашествия. — С. 476, 479-480.
  2. Петрушевский И. П. Поход монгольских войск в Среднюю Азию в 1219—1224 гг. и его последствия // Татаро-монголы в Азии и Европе. — С. 124, 126, 128.
  3. Ата-Мелик Джувейни. Чингисхан. История Завоевателя Мира. — С. 96. [www.vostlit.info/Texts/rus3/Juweini/text.phtml?id=10762]
  4. [www.vostlit.info/Texts/rus10/Sokr_skaz/text4.phtml?id=4416 Монгольский обыденный изборник. § 257] // Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. ЮАНЬ ЧАО БИ ШИ / Перевод С. А. Козина. — М.-Л.: Издательство АН СССР, 1941. — Т. I.
  5. Рашид ад-Дин. [www.vostlit.info/Texts/rus16/Rasidaddin_2/kniga2/frametext9.html Сборник летописей]. — Т. 1, кн. 2. — С. 207.
  6. Петрушевский И. П. Поход монгольских войск в Среднюю Азию в 1219—1224 гг. и его последствия // Татаро-монголы в Азии и Европе. — С. 128.
  7. Рашид ад-Дин. [www.vostlit.info/Texts/rus16/Rasidaddin_2/kniga2/frametext9.html Сборник летописей]. — Т. 1, кн. 2. — С. 220.
  8. Бартольд В. В. Сочинения. — Т. I: Туркестан в эпоху монгольского нашествия. — С. 491.
  9. Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. — С. 326.
  10. Себастаци. [www.vostlit.info/Texts/rus9/Sebastaci/frametext.htm Летопись] // Армянские источники о монголах (извлечения из рукописей XIII-XIV вв.) / Перевод с древнеармянского, предисл. и прим. А. Г. Галстяна. — М.: Издательство восточной литературы, 1962. — С. 23.
  11. Бартольд В. В. Сочинения. — Т. I: Туркестан в эпоху монгольского нашествия. — С. 493.
  12. Киракос Гандзакеци. [www.vostlit.info/Texts/rus8/Gandzakeci/frametext3.htm История Армении] / Перевод с древнеармянского, предисловие и комментарий Л. А. Ханларян. — М.: Наука, 1976. — С. 138.
  13. Галстян А. Г. Завоевание Армении монгольскими войсками // Татаро-монголы в Азии и Европе : Сборник статей. — М.: Наука, 1977. — С. 167.
  14. It would seem, indeed, that the pursuit of the sultan had been only the first part of their mission: [www.google.com/books?id=BxRwJUrnr20C&lpg=PP1&hl=ru&pg=PA311#v=onepage&q&f=false The Cambridge history of Iran]. — Vol. 5: The Saljuq and Mongol Periods. — P. 311.
  15. О монгольском элементе в составе половцев см. Кузеев Р. Г. [shejere.narod.ru/qipsaq.htm ПРОИСХОЖДЕНИЕ БАШКИРСКОГО НАРОДА. ЭТНИЧЕСКИЙ СОСТАВ, ИСТОРИЯ РАССЕЛЕНИЯ. МОСКВА, НАУКА, 1974.]
  16. Из летописи Ибн аль-Асира // Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. — С. 23-26.
  17. Скрынников Р. Г. [www.lants.tellur.ru/history/skrynnikov/skr21.htm История Российская. IX-XVII вв]. — М.: Издательство «Весь Мир», 1997. — С. 126-127. — 496 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-7777-009-8.
  18. [www.vostlit.info/Texts/rus16/Rasidaddin_6/frametext.htm РАШИД АД-ДИН. СБОРНИК ЛЕТОПИСЕЙ. Сокращенное повествование о делах Джучи-хана]
  19. Gabriel, Subotai The Valiant: Genghis Khan's Greatest General, p. 98.

Источники

  • Ата-Мелик Джувейни. Чингисхан. История Завоевателя Мира = Genghis Khan: the history of the world conqueror / Перевод с текста Мирзы Мухаммеда Казвини на английский язык Дж. Э. Бойла, с предисловием и библиографией Д. О. Моргана. Перевод текста с английского на русский язык Е. Е. Харитоновой. — М.: «Издательский Дом МАГИСТР-ПРЕСС», 2004. — 690 с. — 2000 экз. — ISBN 5-89317-201-9.
  • Из летописи Ибн аль-Асира // Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды / Пер. В. Г. Тизенгаузена. — СПб.: Типография Императорской Академии Наук, 1884. — Т. 1: Извлечения из сочинений арабских.
  • Переводы из «Юань ши» (фрагменты) // Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. — М.: АСТ: ЛЮКС, 2005. — С. 432—525. — ISBN 5-17-027916-7.
  • Рашид ад-Дин. [www.vostlit.info/Texts/rus16/Rasidaddin_2/kniga2/frametext9.html Сборник летописей] / Перевод с персидского О. И. Смирновой,редакция профессора А. А. Семенова. — М., Л.: Издательство АН СССР, 1952. — Т. 1, кн. 2.

Литература

  • Бартольд В. В. Сочинения. — М.: Издательство восточной литературы, 1963. — Т. I: Туркестан в эпоху монгольского нашествия.
  • Оллсен Т. Т. [www.nbuv.gov.ua/portal/soc_gum/seves/2008_6/08ttarvg.pdf Прелюдия к западным походам: монгольские военные операции в Волго-Уральском регионе в 1217-1237 годах] = Prelude to the Western Campains: Mongol Military Operations in the Volga-Ural Region, 1217-1237 // Степи Европы в эпоху средневековья : Сб. науч. работ. — Донецк: ДонНУ, 2008. — Т. 6: Золотоордынское время. — С. 351-362.
  • Петрушевский И. П. Поход монгольских войск в Среднюю Азию в 1219—1224 гг. и его последствия // Татаро-монголы в Азии и Европе : Сборник статей. — М.: Наука, 1977. — С. 107—139.
  • Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. — М.: АСТ, 2005. — 557 с. — (Военно-историческая библиотека). — ISBN 5170279167.
  • Черепнин Л. В. Монголо-татары на Руси (XIII в.) // Татаро-монголы в Азии и Европе : Сборник статей. — М.: Наука, 1977. — С. 186—209.
  • [www.google.com/books?id=BxRwJUrnr20C&lpg=PP1&hl=ru&pg=PA306#v=onepage&q&f=false The Cambridge history of Iran]. — Cambridge: Cambridge University Press, 1968. — Vol. 5: The Saljuq and Mongol Periods. — 762 p. — ISBN 521 06936 X.

Отрывок, характеризующий Поход Джэбэ и Субэдэя

– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.