Поход Красной Армии в Прибалтику и Белоруссию (1918—1919)
Похо́д Кра́сной А́рмии в Приба́лтику и Белору́ссию в 1918—1919 г.г., За́падный похо́д Кра́сной А́рмии — наступление советских войск на западном стратегическом направлении с целью занятия территории Беларуси и Прибалтики и установления на их территории советской власти, а также недопущению перехода власти в руки местной национальной интеллигенции, мелкобуржуазных партий и так называемых «социал-соглашателей»(меньшевики, эсеры, Бунд).
Является частью Гражданской войны в России, Войны за независимость Эстонии, Латвии, Литвы. Включала наступление 7 советской армии в Эстонии и Латвии и Западной армии в Белоруссии и Литве.
Советским войскам противостояли: в Эстонии — эстонские войска, белогвардейцы и финские добровольцы; в Латвии — Прибалтийский ландесвер и немецкие железная и гвардейская дивизия; в Литве — Прусский добровольческий корпус Гофмана; в Беларуси — Польские отряды Самообороны[1] и украинские гайдамаки и петлюровцы[2].
И во время операции, и после неё, и в наши дни существовало много взглядов на «Поход»: от «освободительного похода» в советской историографии[1][3][4] до «оккупации» в западной и прибалтийской историографии.
Советская историография рассматривает это следующим образом:«…Победы союзников открыли московскому правительству возможность нарушить Брест-литовский мир; отряды „Красной армии“ двинулись на захват белорусских, прибалтийских и литовских губерний, из которых, в свою очередь, германцы увели свои войска…»— Виппер Р. Ю. История нового времени. - М. : ЧеРо, 1999 - 624 с., илл.
«…В то время как цензовый элемент под завесой германских штыков свободно организовался на своей территории, распыленный по территории России пролетариат Эстонии, Латвии, Финляндии, Литвы, Белоруссии и Польши стремился к тому же под защитой советской власти.
Советская Россия как первое в мире пролетарское государство оказывала поддержку рабоче-крестьянским массам окраин, желавшим создать на своей родине советские республики. Советская власть позволила сформировать в РСФСР советские национальные армии как для овладения территорией этих национальностей, так и для закрепления этих территорий за собой…»— Какурин Н. Е. Гражданская война. 1918–1921 / Н. Е. Какурин, И. И. Вацетис; Под ред. А. С. Бубнова и др. — СПб.: ООО «Издательство «Полигон», 2002. — 672 с., ил. — (Великие противостояния). Тираж 5100 экз. ISBN 5-89173-150-9.
Содержание
Значимость операции
Предпосылки
В феврале-марте 1918 г. Германия и её союзники(Австро-Венгрия, Болгария, Османская империя) перешли в наступление по всему фронту и захватили значительную территорию — территорию Эстонии, Восточной Латвии, Центральной Белоруссии и большую часть Украины. 3 марта 1918 г. был подписан Брестский мир, по которому Советская Россия отказывалась в пользу Германии и Австро-Венгрии от Прибалтики и части Беларуси западнее линии Двинск-Пружаны. Советская Россия признавала независимость УНР.
Отказ Германии от условий Брест-Литовского мира, наряду с Бухарестским миром с Румынией, зафиксирован Компьенским перемирием (раздел B, п. XV) между Антантой и Германией 11 ноября 1918 года.
13 ноября ВЦИК РСФСР аннулировал Брестский мирный договор:Всероссийский ЦИК сим торжественно заявляет, что условия мира с Германией, подписанные в Бресте 3 марта 1918 года, лишились силы и значения. Брест-Литовский договор(равно и Дополнительное соглашение, подписанное в Берлине 27 августа и ратифицированное ВЦИК 6 сентября 1918 г.) в целом и во всех пунктах объявляется уничтоженным. Все включенные в Брест-Литовский договор обязательства, касающиеся контрибуции или уступки территории и областей, объявляются недействительными…Трудящиеся массы России, Лифляндии, Эстляндии, Польши, Литвы…, освобождённые Германской революцией от гнета грабительского договора, продиктованного германской военщиной, призваны сами решать свою судьбу— Документы внешней политики СССР. ТОМ І, с. 565
В ноябре Советские правительство отдало приказ о выдвижении советских войск на территорию Украины, Белоруссии и Прибалтики вслед за отходившими германскими войсками с целью установления там советской власти[5].
Силы сторон
Красная Армия (7-я и Западная Армии) в общей сложности насчитывала более 15, 1 тыс. штыков, более 600 сабель, около 76 орудий и 489 пулемётов[1]; по другим данным — 17 313 штыков, 661 сабля, около 66 орудий, 285 пулемётов[2].
Эстонская армия на январь 1919 года насчитывала в общей сложности 13 000 человек, на фронте было 5 700 человек[6], по другим данным 4 450 человек[7].
Латвийская армия была малочисленной: 20 декабря в Риге создаётся Студенческая рота (216 человек), а на 3 января 1919 г. латвийские войска — 4 роты насчитывали 436 человек. 5 января в Елгаве был создан Латышский отдельный батальон[8].
Литовская армия на декабрь 1918 года составляла чуть более 230 человек[9], а после мобилизации офицеров объявленной 25 января около 400 человек[10].
Польские отряды Самообороны в общей сложности насчитывали более 3 000 человек[11].
Состав сторон
Советская Россия и её союзники
Советская Россия создавала на занятых территориях новые советские республики и передавала им часть своих войск[1]. Таким образом все эти государства (ЭТК, ЛССР, ЛСР и ССРБ) автоматически становились союзниками Советской России.
Национальные государства
Против Советской России выступали национальные «буржуазные» республики: Эстония, Латвия, Литва, Польша[1], а такжеУНР[2]. Их поддерживал Британский флот и белогвардейский Северный корпус[www.estonica.org/ru/История/1914-1920_гг_Первая_мировая_война_и_обретение_Эстонией_независимости/Эстонская_Освободительная_война/].
Германия
Особую позицию в конфликте заняла Германия. Правящие круги Германии враждебно относились к Советской России. 5 ноября 1918 г. из Берлина было выслано советское посольство. Не изменилось отношения и после Ноябрьской революции в Германии. 11 ноября 1918 главнокомандующий Восточным фронтом фон Кирхбах отдал приказ о частичной эвакуации германских войск[1], и лишь 28 ноября Военное министерство Восточного фронта издало приказ oб эвакуации германских войск с территорий Финляндии, Эстонии, Латвии, Белоруссии, Украины, Крыма, Грузии[www.hrono.ru/sobyt/1900war/1918est.php] . Однако Германия не отказывалась от интервенции. В приказе германского верховного командования от 16 ноября говорилось[4]:«…быстрое оставление всех восточных областей… противоречит национальным и хозяйственным интересам Германии…»— Всемирная история, М., 1961. Т. 4, С. 127
Вместо нейтралитета Германия всячески препятствовала продвижению Красной Армии:
- во-первых в Белоруссии германские войска и администрация всячески грабила население, вывозила имущество, разрушало мосты[4]
- во-вторых германское командование разными способами затягивало эвакуацию своих войск[1]
- в-третьих германские войска, осуществляя отход, продолжали оказывать содействие белогвардейцам и националистам в формировании отрядов, а польским войскам дали возможность занять Брест-Литовск[1].
Германские войска окончательно не отступили за границы 1914 года. Германские войска остались в Западной Белоруссии и Прибалтике (в Ковно-Гродненском и Лиепайском районах, в Северо-Западной Латвии). Их пребывание в Прибалтике предусматривалось: во-первых Компьеньским перемирием(это предусматривола 12 статья документа[8]), а во-вторых Версальским мирным договором, пока Антанта будет считать это необходимым[1]. В районе Гродно и Каунаса германские войска задержались чтобы не допустить советские войска в Восточную Пруссию, Гродно и Каунас стали крепостями в которых долго находились германские гарнизоны.
Подготовка операции
Потерпев поражение в Первой мировой войне Германская империя должна была вывести свои войска с оккупированных ими территорий Белоруссии и Прибалтики к границам 1914 г.[1] .
«…Революции в Германии и Австрии, революционная агитация большевиков в прифронтовой полосе — все это привело к тому, что австрогерманские войска стали поспешно отступать из занятых ими советских районов. Испуганная буржуазия Латвии, Литвы, Белоруссии, Польши, Украины обратилась за содействием и помощью против большевиков к Антанте. Буржуазия этих стран прекрасно понимала, что без поддержки крупных империалистических государств ей не удержаться у власти. Об этом ярко свидетельствовал опыт российской буржуазии. Как и русская буржуазия, буржуазия окраинных государств начинает торговать своим „отечеством“…
…Антанта, боявшаяся пролетарской революции ещё больше, чем буржуазия окраин, охотно удовлетворила её просьбу взять окраинные государства под своё покровительство. Побежденной Германии было предъявлено требование не уводить из Прибалтики, Польши и Украины своих войск до замены их войсками Антанты…»— Рабинович, С.История Гражданской войны
Советское командование решило продвигаться непосредственно вслед за отходящими германскими войсками и занимать очищаемые ими районы[1].
Эти задачи легли на 7-ю армию(2-я Новгородская стрелковая дивизия, 6-я и 10-я стрелковые дивизии; всего свыше 7, 5 тысяч штыков, около 400 сабель, 58 орудий и 285 пулемётов) и Западную армию(17, Псковская и Западная стрелковые дивизии; всего более 7, 6 тысяч штыков, более 200 сабель, 204 пулемёта, 18 орудий; по другим данным 17 и Псковская дивизия, всего 9713 штыков, 261 сабля, 8 орудий). В оперативное подчинение 7-й армии передавалась часть Балтийского флота, усиленная Юрьевским полком, 1 -м и 6-м стрелковыми полками, несколькими кавалерийскими эскадронами и батальоном Латышской стрелковой дивизии[1].
Ход боевых действий
1 этап (ноябрь-декабрь 1918)
В ночь на 17 ноября 1918 г. войска Западной Армии и 2-я пограничная дивизия перешла демаркационную линию и начала продвигаться вслед за эвакуировавшимися германскими войсками[1].
«…С продвижением наших войск на запад и на Украину создаются областные временные советские правительства, призывающие укреплять Советы на местах. Это обстоятельство имеет хорошую сторону, что лишает возможности шовинистов Украины, Литвы, Латвии, Эстляндии рассматривать движение наших частей как оккупацию и создаёт способствующую атмосферу для продвижения наших войск. Без этого обстоятельства наши войска были бы поставлены в оккупированных областях в невозможное положение, а население не встречало бы нас как освободителей.
Ввиду этого просим дать командному составу соответствующих воинских частей указание о том, чтобы наши войска всячески поддерживали советские правительства…»— Ленін У. І. Творы. Т. 28. С. 207
Освобождение Пскова
Войска левого боевого участка(2-я Новгородская пехотная дивизия и часть 6-й стрелковой дивизии) 7 Армии, при поддержке восставших рабочих, которые разгромили штаб белогвардейского Северного корпуса, 25 ноября освободили Псков[1].
При освобождении города особо отличились войска под командованием комиссара Яна Фабрициуса.
Наступление в Эстонии
Занятие Эстонии было возложено на красные эстонские войска и главный удар наносился в Нарвском направлении. Красным эстонским частям должны были помогать войска 7-й красной армии и Красный Флот[13][militera.lib.ru/h/kakurin_vatsetis/index.html].
Атака Красной армии, начавшаяся в конце 1918 года, застала Эстонию в очень тяжёлых условиях: государственный аппарат и армия Эстонской Республики находились лишь в начальной стадии становления, а армия испытывала недостаток в оружии и амуниции. Тяжелым было продовольственное положение. Большая часть жителей не поддерживала большевиков, но вера в сохранение суверенитета была слаба. Население не верило, что Эстония сможет противостоять наступлениям Красной армии [www.estonica.org/ru/История/1914-1920_гг_Первая_мировая_война_и_обретение_Эстонией_независимости/Эстонская_Освободительная_война/].
В районе Нарвы сконцентрировало до 4 тыс. человек, 24 орудия, 12 миномётов, 68 пулемётов и 1 бронепоезд. Они вместе с отрядом эстонцев, численностью до 1 тыс. человек, заняли инженерно оборудованную оборонительную линию. 28 ноября войска правого боевого участка(6-я сд и 2-й Феллинский коммунистический эстонский стрелковый полк) 7-й Армии перешли в наступление, и нанеся удары с разных сорон, при поддержке Балтийского флота выбили противника из города. На следующий день была создана Эстляндская трудовая коммуна[1].
Эстонское правительство, при помощи остатков немецкой армии, русских и финских белогвардейцев из Финляндии быстро создало крупную силу, сломить которую не удавалось. Эстонцы удачно действовали по внутренним операционным линиям, опираясь на две сквозные железнодорожные магистрали, идущие от Ревеля, и широко пользовались бронепоездами[13].
Наступление советских войск развернулось на 3 направлениях:
1) на Нарву — Везенберг — Ревель
2) со стороны Пскова на Верро-Юрьев
3) от Верро на Валк-Пернов[13][militera.lib.ru/h/kakurin_vatsetis/index.html].
На таллинском направлении Красная Армия 16 декабря заняла Кунду, Раквере, а 26 — Тапу[1].24 декабря 49 красный латышский стрелковый полк взял Тарту[14]. В тылу германских и эстонских войск активно действовали партизанские отряды. К началу января 1919 г. части 7-й Армии находились в 30-35 километрах от Таллина[1].
Части 7 Армии, наступавшие южнее Таллина, подходили к Пярну и Вильянди[1].
Наступление в Латвии
Части левого участка 7 Армии, после освобождения Пскова, развивали наступление на валксом направлении[1]. 9 декабря войсками Красной Армии был занят Даугавпилс, 10-го Алуксне и Гулбене[8].
Части латышских красных стрелков наступали на 3 направлениях:
1) Псков — Валка — Рига
2) Режица — Крустпилс — Митава
3) Дрисса — Поневеж — Шавли[13][militera.lib.ru/h/kakurin_vatsetis/index.html]
18 декабря была занята Валка и началось продвижение к Риге: 22 была занята Валмиера, 23 — Цесис[1].
Советская историография утверждает, что «Рабоче-крестьянское население края встретило красных стрелков как своих избавителей от векового гнета».[13][militera.lib.ru/h/kakurin_vatsetis/index.html]
Положение Латвии ухудшалось. 29 декабря вспыхнул бунт двух рот ополчения, сформированных правительством Ульманиса. Они отказались воевать с соотечественниками (красными латышскими стрелками), наступающими на Ригу. Бунт был подавлен на следующий день благодаря ландесверу[8]. В связи с этм 30 декабря была взята Сигулда[15]. 31 декабря части Латышской стрелковой дивизии столкнулись с частями латышско-немецко-русского ландесвера, на подступах к Риге[1], а именно у Инчукалнса, также там были части Железной бригады[8][15]. 3 января в Риге вспыхнуло восстание рабочих. К концу дня город был взят[1]. Туда вступили 1-й, 4-й и 6-й полки стрелковые полки[15]. Через несколько дней была взята Митава. В середине января 1919 г. началось движение в Курляндию на широком фронте Виндава — Либава[13][militera.lib.ru/h/kakurin_vatsetis/index.html].
К 10 декабря 1918 г. советские войска вышли в Латвии на рубеж Крустпилс-Даугавпилс[1].
Немецкое баронство в союзе с латышской буржуазией оказывало сильное сопротивление. Укрепленные замки были превращены в цитадели феодализма. К борьбе с красными войсками наряду с местными формированиями привлечены были наемно-добровольческие отряды из остатков 8-й германской армии
Советская историография утверждает, что немецкое ост-зейское баронство оказывало сопротивление в союзе с латышской буржуазией, что «Укрепленные замки были превращены в цитадели феодализма», что против советских войск воевали и части 8 германской армии[13][militera.lib.ru/h/kakurin_vatsetis/index.html].
Декретом от 22 декабря СНК РСФСР признал независимость Советской Латвии[1].
Начало наступления в Белоруссии
Наступление в Привислянском направлении началось сразу за отступлением германских войск. Задачей ставилось:
1) занятие Белоруссии
2) продвижение в сторону Варшавы до реки Западный Буг
Продвижение Красной Армии к означенным рубежам развивалось вполне успешно[16][militera.lib.ru/h/kakurin_vatsetis/index.html].
Наступление в Белоруссии вела Западная Армия(17-я и Псковская дивизия[2]).Её продвижение не встречало почти никаких препятствий[2]. 21 ноября 1918 г. частями Псковской дивизии был занят Полоцк, 22 — Дрисса. 22 части 17-й дивизии заняли Рогачёв, 24 — Жлобин, 28 — Бобруйск.
В начале декабря 1918 Главное командование усилило Западную Армию Западной дивизией, что усилило возможности её действий. 3 декабря части Западной дивизии заняли Борисов, 8 — Слуцк, 9 — Игумен[17]. Рада БНР не создала отрядов для защиты Минска, а поляки, несмотря на создание Самообороны Минской земли, также не имели сил для его обороны[18][19].Поэтому части Красной Армии(Западной дивизии Западной армии) вступили 10 декабря в Минск[4].
К 10 декабря 1918 г. советские войска вышли на линию Двинск — Минск — Слуцк — Шацылка — Руденец, освободив почти половину территории Белоруссии[1], а именно : Псковская дивизия достигла района Екабметс-Двинск, 17 дивизия — район Вилейки и Минска[18]. 14 декабря части Западной дивизии освободили Вилейку, 18 — Молодечно, 27 — Новогрудок[20].
Начало наступления в Литве
К 12 декабря части Красной Армиии численностью 18[21]-20 тысяч человек подошли к границам Литвы[22]. Части Псковской дивизии и 5 Виленский стрелковый полк, сформированный из русских, начинают наступление в Литве[23] в Виленском и Паневежисском направлениях[1].
Советская историография утверждает что, борьба за занятие Литвы протекала в ещё более плохих условиях. Советское правительство ЛСР за отсутствием достаточных кадров не смогло создать своей вооруженной силы, а мелкобуржуазная народная масса («хозяйчики»)находилась под сильным влиянием католического духовенства, и процесс эмансипации последней от пережитков старины к новой эпохе шел крайне медленно[13][militera.lib.ru/h/kakurin_vatsetis/index.html].
22 декабря были заняты Свентяны, 23 — Утена, 27 — Рокишкис[22].
2 этап (январь — февраль 1919)
Советские войска стали встречать всё более усиливающееся сопротивление. Британские десанты высадились в Ревеле, Усть-Двинске и Либаве. Вместе с тем ухудшалось общее положение советских войск в Прибалтике — в Латвии продвижение было глубоким, в то же время фронт оказался растянутым, но Красная Армия стала терпеть поражения на флангах — в Эстонии и Литве[13][militera.lib.ru/h/kakurin_vatsetis/index.html].
Контрнаступление эстонских и белогвардейских войск
Правительство Эстонии решило оказать сопротивление агрессии большевиков, но во многом надеялась на помощь западных государств (то есть союзников России в Первой мировой войне) и Финляндии. Эти надежды были оправданы: в декабре 1918 г. — на помощь Эстонии прибыл военный флот Великобритании; Финляндия послала оружие, а в январе 1919 г. оттуда прибыли около 4000 добровольцев. Однако без решающих шагов Эстонии от внешней помощи не было бы пользы. Эстонское правительство активно действовало: проводилась мобилизация и формирование новых частей, а 23 декабря 1918 г. главнокомандующим армии был назначен активный полковник Йохан Лайдонер, он решил освободить Эстонию от большевиков и перейти в контрнаступление [www.estonica.org/ru/История/1914-1920_гг_Первая_мировая_война_и_обретение_Эстонией_независимости/Эстонская_Освободительная_война/].
Советская историография утверждает, что эстонский войска значительно усилились «в особенности за счет формирования русских белогвардейских элементов, организуемых эмигрантской буржуазией», а также эстонскому правительству оказала помощь «немецкая буржуазия и земельная аристократия, сбежавшая сюда после изгнания её из Латвии»[13][militera.lib.ru/h/kakurin_vatsetis/index.html].
В начале января 1919 г. эстонские войска, при поддержке Антанты, финских и шведских добровольцев и русских белогвардейцев подавили партизанское движение в своём тылу, а уже 7 января силой свыше 5 тысяч штыков и сабель перешли в наступление на фронте от Финского залива до Пайде. 14 января был эстонско-белогвардейские войска заняли Тарту[1]. Финская добровольческая бригада морских пехотинцев высадилась в тылу 6 советской дивизии и 1 Эстонская дивизия 18 января взяла Нарву[14], по другим данным 19 января[1].
В результате контрнаступления вся территория Эстонии оказалась под контролем эстонских войск[1]. Фронт стабилизировался по реке Нарве[14].
Эти события вынудили командующего армии Латвии Славена выделить против эстонских войск 3 латышских стрелковых полка[16][militera.lib.ru/h/kakurin_vatsetis/index.html].
16 февраля 7 армия начала новое наступление в Эстонию. Эстонская Красная Армия взяла Сетомаа[14].
Боевые действия в Латвии
Войска Армии Советской Латвии, созданной 4 января 1919 г., развивая наступление к 30 января заняли почти всю территорию Латвии, кроме района Лиепаи[1] и Айзпуте[8]. В Латвии была восстановлена Советская власть[1].
Но ситуация на фронте изменилась, ещё 29 января Латышский отдельный батальон перешёл в наступление против красных и занял Скрунду[8]. А в феврале немецкие добровольческие, латышские и белогвардейские части (ландесвер, германская железная и гвардейская резервная дивизии)под командованием Рюдигера фон дер Гольца перешли в наступление и заняли Вентспилс и Кулдигу[1]. Также 9 февраля в Лиепаю прибыл корабль с оружием для войск правительства Ульманиса[8].
Продолжение наступления в Литве и Белоруссии
После занятия Свентян и Ново-Александровска Красная Армия 2 января начала наступление на Вильно. Бои за город начались 4 января 1919 г., когда части Псковской дивизии и 5 Виленского полка встретились с польскими отрядами Самообороны под командованием генерала Владислава Вейтки. После двухдневных боёв Красная Армия взяла Вильно 6 января[24].
В Западной Белоруссии 6 января Красная Армия заняла Барановичи, 10 — Лиду[1]. В белорусском Полесье после боёв с петлюровскими отрядами и гайдамаками[2] 9 января был взят Лунинец, 12 января германское командование передало Красной Армии Речицу, а 14 — Гомель[4]. Также после боя с украинскими войсками 25 января был взят Пинск[2][12].
В Литве Красная Армия 9 января заняла Вилькомир[25], 15 января — Шяуляй, 25 — Тельшяй. Наступление в Литве остановилось лишь когда латышские и немецкие войска напали на Красную Армию у реки Вента[22].
К концу 1918 г. Красная Армия заняла значительную часть Литвы, там устанавливается власть советов[2].
Окончание наступления
Советская историография утверждает, что «…на Западном фронте были сделаны нами наибольшие достижения в Латвии и в Привислянском направлении…».[13][militera.lib.ru/h/kakurin_vatsetis/index.html]
К марту фронт проходил по линии Верро — Валк — Гейнаш — Двинск — Виндава — р. Вента — Тельши — Шавли[13][militera.lib.ru/h/kakurin_vatsetis/index.html], а далее Поневеж — Слоним — Картузская Береза — жел. дор. станция Иваново (западнее г. Пинска) — Сарны — Овруч.[2]
.«…Надо иметь в виду, что март явился для РСФСР началом крайнего напряжения всех её живых и материальных сил, отданных ею для двух главных театров — Восточного и Южного. Как на том, так и на другом начались решительные бои, почему Главное командование было стеснено в уделении дальнейших сил и средств на усиление Западного фронта. Все-таки необходимо отметить, что, невзирая на столь тяжелую боевую обстановку, на фронте Советской Литвы боевые успехи действовавших там незначительных частей были довольно значительные: красные войска уже заняли Вильну и правый берег Немана. В дальнейшем они готовились к продолжению действий по выполнению главной части основной директивы от 12 января 1919 г. № 649/а, а именно — к занятию среднего Немана (Ковна — Гродна включительно.)…»— Какурин Н. Е. Гражданская война. 1918—1921 / Н. Е. Какурин, И. И. Вацетис; Под ред. А. С. Бубнова и др. — СПб.: ООО "Издательство «Полигон», 2002. — 672 с., ил. — (Великие противостояния). Тираж 5100 экз. ISBN 5-89173-150-9.
Советская историография утверждает, что «…Против красного Западного фронта силы белых командований продолжали сосредоточиваться в четырёх главных районах:
- в Эстонии
- в западной части Курляндии, имея своим центром Либаву
- в Литве
- на берегах средней Вислы…»[13][militera.lib.ru/h/kakurin_vatsetis/index.html].
Попытка в начале февраля взять Ковно и Гродно не удалась[1]. В Гродно к тому времени находился 1 Белорусский пехотный полк, подчинённый Раде БНР[19][26], а Ковно по советской историографии «…была занята одной польской дивизией Галлера с конницей и танками; четыре форта приведены в боевую готовность…»[13][militera.lib.ru/h/kakurin_vatsetis/index.html]
19 февраля 1919 директивой главнокомандующего от 12 февраля был образован Западный фронт[1].
Итоги операции
В результате наступления советских войск была занята почти вся территория Белоруссии и значительная часть Прибалтики[1].
Там была восстановлена Советская власть и созданы новые советские государства[1]:
- Эстляндская трудовая коммуна — 29 ноября 1918 г.
- Литовская Советская Республика — 16 декабря 1918 г.
- Латвийская Социалистическая Советская Республика — 17 декабря 1918 г.
- Советская Социалистическая Республика Белоруссия — 1 января 1919 г.
Потери
См. также
- Эстонская освободительная война
- Борьба за независимость Латвии
- Советско-литовская война
- Белорусская операция (1918-1919)
- Наступление Украинского фронта
- Советско-польская война
Напишите отзыв о статье "Поход Красной Армии в Прибалтику и Белоруссию (1918—1919)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия / Хромов С. С. (отв. ред.). — 1-е. — Москва: Советская энциклопедия, 1983. — 704 с. — 100 000 экз.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Какурин Н. Е., Меликов В. А. Война с белополяками. 1920год. М.
- ↑ Рабинович С. История Гражданской войны
- ↑ 1 2 3 4 5 Иностранная военная интервенция в Белоруссии 1917—1920/Игнатенко И. М. и др., под ред. И, И. Минца — Мн. :" Навука и тэхніка", 1990.
- ↑ [dpfmordoviya.ru/istoriya-rossiyskogo-flota/2012-09-21/glava-7-deystviya-rossiyskogo-sovetskogo-flota-s-1917g-po-1940-g-g-uchastie-moryakov-i-korabley-flota-v-grazhdanskoy-voyne-sozdanie-krasnogo-flota-vooruzhennyy-konflikt-na-ozere-khasan-vooruzhennyy-konflikt-na-kvzhd-sovetsko-finlyandskaya-voyna Гражданская война 1917—1922 гг., военная интервенция стран Антанты] (рус.). История российского флота. Региональное отделение общероссийского движения поддержки флота Республики Мордовия. Проверено 16 февраля 2011.
- ↑ Traksmaa, August: Lühike vabadussõja ajalugu, page 10. Olion, 1992, ISBN 5-450-01325-6
- ↑ Jaan Maide (1933). «IV». Ülevaade Eesti Vabadussõjast (1918—1920). Tartu: Kaitseliidu kirjastus.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Смирин Г., Основные факты истории Латвии — Рига: SI, 1999
- ↑ Oleg Latyszonek Bialoruskie formacje wojskowe 1917—1923
- ↑ Blaževičius, Kazys (November 24, 2004), «Lietuvos laisvės kovos 1919—1923 metais», XXI amžius 88 (1291) (Lithuanian)
- ↑ Т. 6. Кн. 1: Пузыны — Усая / Беларус. Энцыкл.; Рэдкал.: Г. П. Пашкоў (галоўны рэд.) і інш.; Маст. Э. Э. Жакевіч. — Мн.: БелЭн, 2001. — 591 с.: іл. ISBN 985-11-0214-8., с.216
- ↑ 1 2 Нарысы гісторыі Беларусі: У 2 ч. Ч. 2/ М. П. Касцюк, І. М. Ігнаценка, У. І. Вышынскі і інш.; Інстытут гісторыі АНБ.— Мн.: Беларусь, 1995.— 560 с.: іл. ISBN 5-338-01061-5 (ч.2).
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 Какурин Н. Е. Гражданская война. 1918—1921 / Н. Е. Какурин, И. И. Вацетис; Под ред. А. С. Бубнова и др. — СПб.: ООО "Издательство «Полигон», 2002. — 672 с., ил. — (Великие противостояния). Тираж 5100 экз. ISBN 5-89173-150-9.
- ↑ 1 2 3 4 Estonian War of Independence 1918—1920. Jyri Kork (Ed.). Esto, Baltimore, 1988 (Reprint from Estonian War of Independence 1918—1920. Historical Committee for the War of Independence, Tallinn, 1938)
- ↑ 1 2 3 Latvijas Padomju Enciklopēdija. — Rīga: Galvenā enciklopēdiju redakcija, 1984. — Т. 52. — С. 198.
- ↑ 1 2 Какурин Н. Е. Гражданская война. 1918—1921 / Н. Е. Какурин, И. И. Вацетис; Под ред. А. С. Бубнова и др. — СПб.: ООО «Издательство „Полигон“, 2002. — 672 с., ил. — (Великие противостояния). Тираж 5100 экз. ISBN 5-89173-150-9.
- ↑ Иностранная военная интервенция в Белоруссии 1917—1920/Игнатенко И. М. и др., под ред. И, И. Минца — Мн. :» Навука и тэхніка", 1990.
- ↑ 1 2 Bolesław Waligóra : Walka o Wilno. Okupacja Litwy i Białorusi w 1918—1919 r. przez Rosja Sowiecka/ Bolesław Waligóra. — Wilno.; WYDAWNICTWO ZARZADU MIEJSKEGO w WILNE, 1938.
- ↑ 1 2 Oleg Łatyszonek Białoruskie formacje wojskowe 1917—1923
- ↑ Атлас: Гісторыя Беларусі 1917—1945 г.г. / Мінск, «Белкартаграфія», — 2009. — 20 с. ISBN 978-985-508-160-0.
- ↑ Kamuntavičius, Rūstis (2001), «Lietuvos istorija 11-12 klasėms», Vilnius: Vaga, ISBN 5-415-01502-7
- ↑ 1 2 3 Ališauskas, Kazys (1953—1966), «Lietuvos kariuomenė (1918—1944)», Lietuvių enciklopedija XV, Boston, Massachusetts: Lietuvių enciklopedijos leidykla, LCC 55020366 (Lithuanian)
- ↑ Boleslaw Waligora Walka o Wilno
- ↑ Wstępna faza walk. W: Wojna… s. 50-53.
- ↑ Какурин Н. Е., Меликов В. А. Война с белополяками. 1920 год. М.
- ↑ Грицкевич А. П.: Западный фронт РСФСР 1918—1920. Борьба между Россией и Польшей за Белоруссию. / Научное редактирование А. Е. Тараса. — Мн.: Харвест, 2010. — 496 с — (серия «Неизвестные войны»)
Литература
- Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия / Хромов С. С. (отв. ред.). — 1-е. — Москва: Советская энциклопедия, 1983. — 704 с. — 100 000 экз.
- Какурин Н. Е. Гражданская война. 1918—1921 / Н. Е. Какурин, И. И. Вацетис; Под ред. А. С. Бубнова и др. — СПб.: ООО "Издательство «Полигон», 2002. — 672 с., ил. — (Великие противостояния). Тираж 5100 экз. ISBN 5-89173-150-9.
- Рабинович С. История Гражданской войны
Ссылки
- dpfmordoviya.ru/istoriya-rossiyskogo-flota/2012-09-21/glava-7-deystviya-rossiyskogo-sovetskogo-flota-s-1917g-po-1940-g-g-uchastie-moryakov-i-korabley-flota-v-grazhdanskoy-voyne-sozdanie-krasnogo-flota-vooruzhennyy-konflikt-na-ozere-khasan-vooruzhennyy-konflikt-na-kvzhd-sovetsko-finlyandskaya-voyna
- www.hrono.ru/sobyt/1900war/1918est.php
- militera.lib.ru/h/kakurin_vatsetis/index.html
- www.estonica.org/ru/История/1914-1920_гг_Первая_мировая_война_и_обретение_Эстонией_независимости/Эстонская_Освободительная_война/
- www.lvportals.lv/print.php?id=175383
- www.historia.lv/alfabets/A/AR/arpolitika/raksti/lerhis001.htm
- www.xxiamzius.lt/numeriai/2004/11/24/isving_01.html
- www.bernardinai.lt/straipsnis/2007-01-29-laisves-kryzkeles-1918-1920-m-laisves-kovos/4781
- pawet.net/library/history/city_district/data_people/military/kandratovich/08/Генерал_Кіпріян_Кандратовіч_на_службе_БНР.html
- www.belarus.by/ru/about-belarus/history
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Поход Красной Армии в Прибалтику и Белоруссию (1918—1919)
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.
8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
