Похождения повесы (опера)

Опера

Похождения повесы
The Rake's Progress
Композитор	Игорь Стравинский
Автор(ы) либретто	Уистен Оден и Честер Кальман
Источник сюжета	цикл картин Уильяма Хогарта «A Rake's Progress»
Жанр	неоклассицизм
Действий	3
Год создания	1951
Первая постановка	11 сентября 1951
Место первой постановки	Ла Фениче, Венеция

«Похождения повесы» (англ. The Rake's Progress) — опера Игоря Стравинского в духе неоклассицизма. Либретто Уистена Одена и Честера Кальмана, основанное на сюжетах цикла из восьми картин и гравюр XVIII века под названием A Rake’s Progress английского художника Уильяма Хогарта. Стравинский видел эти картины в 1947 году на выставке в Чикаго.

Сюжет о духовной гибели некоего Тома Рейкуэлла, который бросает любимую Энн Трулав ради наслаждений Лондона в компании Ника Шэдоу, который оказывается Дьяволом. После нескольких неблагоприятных событий, подстроенных Дьяволом, Том попадает в Бедлам, психиатрическую больницу к югу от Лондона.

Действующие лица

Партия	Голос	Исполнитель на премьере 11 сентября 1951 Дирижёр: Игорь Стравинский
Том Рейкуэлл	тенор	Роберт Роусенвилле
Ник Шэдоу	баритон	Отакар Краус
Трулав	бас	Рафаэль Арье
Энн, его дочь	сопрано	Элизабет Шварцкопф
Матушка-Гусыня	контральто	Нелл Тангеман
Баба-турчанка	меццо-сопрано	Дженни Турель
Селлем, аукционщик	тенор	Юг Адемар Кюэно
Надзиратель в бедламе	бас	Эмануэль Менкес
Завсегдатаи притона, слуги, умалишённые — хор

Содержание

Акт 1

Том Рейкуэлл хочет жениться на Энн Трулав, но её отец против этого брака, так как не доверяет Тому, потому что тот не имеет постоянной работы. Том встречает Ника Шэдоу, который утверждает, что Том стал богатым наследником, так как неизвестный родственник умер, оставив ему много денег. Он предлагает Тому, стать слугой и следовать за ним в Лондон, чтобы помочь разобраться со своим наследством. Ник подталкивает Тома к посещению различных увеселительных и сомнительных заведений. Том соглашается провести ночь с Матушкой-Гусыней в борделе. В то же самое время Энн тоскует по Тому и не понимает, почему так долго нет от него вестей. Она предполагает, что что-то могло случиться с ним, и сама решает отправиться в Лондон, чтобы разыскать Тома.

Акт 2

Тома тяготит аморальный образ жизни, и он признаётся Нику в своем несчастии, на что Ник отвечает, что Том должен продемонстрировать свою независимость и жениться на Бабе-турчанке, знаменитой бородатой леди. Вскоре Энн находит Тома в Лондоне. Она является как раз в тот момент, когда Том сходит с носилок с Бабой-турчанкой, на которой он только что женился. Том требует от Энн уйти, он искренне жалеет о сложившейся ситуации. В следующей сцене Том уже ненавидит свой брак с Бабой, которая оказывается болтушкой с взрывным характером. Том заставляет её замолчать, лишь бросив свой парик ей на лицо, после чего Том засыпает. Во сне к нему приходит Ник и демонстрирует «чудо-машину», которая, по его утверждению, способна превращать камни в хлеб. Том кричит во сне, что он хотел бы, чтобы это стало реальностью, и, проснувшись, видит машину, о которой мечтал. Ник убеждает Тома, что он может заработать много денег, если откроет бизнес и будет создавать такие машины, скрывая, что это чистой воды надувательство.

Акт 3

Затея с бизнесом провалилась. Том находится на грани разорения, и Селлем готовится выставить дом Тома на аукцион. Баба-турчанка с момента, когда Том заставил её замолчать с помощью парика, парализована. Когда она приходит в себя, она начинает возмущаться, ведь на аукцион выставлены её вещи, но затем успокаивается, когда появляется Энн. Баба советует ей найти Тома и «наставить его на путь истинный» и предупреждает её об угрозе, исходящей от Ника Шэдоу. Баба заявляет, что возвращается к своему прежнему образу жизни. На кладбище Ник открывает своё истинное лицо и показывает Тому, что он на самом деле Дьявол и говорит, что Том должен отдать ему душу в качестве оплаты. Когда наступает полночь, Ник предлагает ему путь к спасению в виде игры в карты. Том выигрывает, но только потому, что он думал об Энн. Проигравший Ник погружается в преисподнюю, накладывая на Тома проклятие безумия. Тома отправляют в сумасшедший дом, знаменитый Бедлам. Он считает, что он Адонис и что Энн на самом деле является Венерой, богиней любви. Энн посещает его, поет ему колыбельную, потом тихо уходит от него. Когда он понимает, что она покинула его, он умирает.

В эпилоге главные персонажи указывают на простую мораль: дьявол всегда творит зло руками людей праздных.

История создания и постановок

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Опера была впервые исполнена в Венеции 11 сентября 1951 года с Элизабет Шварцкопф, исполнившей партию Энн Трулав. В 1957 году спектакль входил в состав первого сезона оперы Santa Fe. Сам композитор принимал участие в репетициях. Выдающаяся постановка также состоялась в 1975 году на Глайндборнском оперном фестивале, которая была поставлена Дэвидом Хокни. Она была возрождена в Королевском оперном театре Ковент-Гарден в июле 2008 года. В сезоне 2012-2013 годов опера ставиkfcm на сцене Дворца Гарнье в Париже.

Литература

• John Fuller. W. H. Auden: A Commentary. London: Faber and Faber, 1998. ISBN 0-571-19268-8 (cased); ISBN 0-571-19272-6 (pbk). Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1998. ISBN 0-691-00419-6 (cased); ISBN 0-691-07049-0 (pbk.) (англ.)
• Griffiths, Paul, with Igor Stravinsky, Robert Craft, and Gabriel Josipovici. Igor Stravinsky: The Rake's Progress. Cambridge Opera Handbooks. Cambridge: Cambridge University Press, 1982. ISBN 0-521-28199-7 (англ.)
• Edward Mendelson. Later Auden. London: Faber, 1999. ISBN 0-571-19784-1. New York: Farrar, Straus and Giroux, 1999. ISBN 0-374-18408-9 (англ.)
• Carter, Chandler. "The Rake's Progress and Stravinsky's Return: The Composer's Evolving Approach to Setting Text". Journal of the American Musicological Society 63, no. 3 (Fall 2010): 553–640. (англ.)

Отрывок, характеризующий Похождения повесы (опера)

Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.