Почтамт (роман)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Почтамт
Post Office

Обложка первого американского издания
Жанр:

Роман
Документальная проза

Автор:

Чарльз Буковски

Язык оригинала:

Английский

Дата написания:

1971

Дата первой публикации:

1971

Издательство:

Black Sparrow Press (англ.)

Следующее:

«Фактотум»

«Почтáмт» (англ. Post Office, 1971, рус. перевод 2007) — первый роман Чарльза Буковски (англ. Charles Bukowski, 19201994)[1][2][3].

В этом автобиографическом произведении, приведшем автора к национальной славе и признанию, описана работа спивающегося Генри Чинаски (англ. Henry Chinaski) в Почтовой службе США. Чинаски предстаёт в качестве альтер-эго Буковски, который в реальности прослужил на почте более десяти лет[1][4].

Книга была переведена на пятнадцать языков и имела огромный успех в Европе[5][6]. По всему миру было продано более миллиона экземпляров романа[7][8].





Сюжет

Вместо вступления книгу открывает «Кодекс норм поведения» Почтовой службы США от 1 января 1970 года, в котором описывается особая роль почтового работника среди прочих госслужащих.

Само повествование, первую часть романа, начинается с примечательной для всего произведения фразы: «В начале была ошибка» (рус. перевод Максима Немцова, в оригинале — «It began as a mistake»). Некоторые исследователи творчества Буковски полагают, что это связано с характером самой работы Чинаски, на которой он проведёт более десятилетия[9], — чёрной, скучной и унизительной, выжить на которой герою помогает только крайне циничный взгляд на мир[10]. Стояло Рождество, пишет Буковски, и его герой, узнав о том, что «туда [в почтамт] берут чуть ли не всех подряд», устраивается на службу в должности почтового клерка (в жизни Буковски описываемый в романе почтамт — это Терминал «Аннекс» (англ.) в Даунтауне Лос-Анджелеса (англ.), где автор работал[11]).

Герой «Почтамта» («антигерой», как утверждает ряд исследователей[12]) — человек по имени Генри Чинаски (англ. Henry Chinaski), являющийся литературным альтер-эго самого Буковски, чью жизнь проживает на страницах романа (не только самого «Почтамта», но и нескольких других данного автора)[4][13].

Далее следует описание самой работы и образа жизни героя («я всегда квасил допоздна, а в 5 утра мы уже сидели, дожидаясь, чтобы зачли время, вдруг кто из штатных заболеет»[14]). Здесь же читатель знакомится с единственным сюжетно значимым, помимо Чинаски, мужчиной в романе — начальником отдела сортировки писем А. Э. Джонстоном («Стоном»), выступающим в повествовании антагонистом главного героя. Бо́льшую часть первой главы занимает непосредственно описание работы Чинаски, в некоторых местах переключаясь на его взаимоотношения с сожительницей, Бетти («Крошкой Бетти»), которые, впрочем, ограничиваются сценами секса и пьянства последних. Прототипом Крошки Бетти стала Джейн Куни Бейкер (англ. Jane Cooney Baker), жена Буковски с 1947 по 1955[15][16]. Заканчивается глава через три года после поступления Чинаски на работу — он получает штатное место, благодаря чему получает оплачиваемый отпуск, фиксированную сорокачасовую рабочую неделю и два выходных.

Вторая часть книги начинается с новым увлечением главного героя — игрой на скачках, в которой он весьма преуспевает; с другой стороны, Чинаски расходится с Бетти, но не остаётся одиноким надолго. В реальности Буковски был не менее страстным игроком, чем его литературное альтер-эго, и оставался верным игре на скачках до глубокой старости. Играл же он преимущественно на стадионе Санта-Анита (англ.) в Калифорнии, который и описывает, не упоминая названия, в «Почтамте»[17]. Уже ко второй главе Чинаски завязывает отношения с Джойс (настоящее имя — Барбара Фрай (англ. Barbara Frye), вторая жена Буковски с 1955 по 1958[15][16]), на которой вскоре женится. Будучи родом из весьма состоятельной семьи, она содержит мужа, и он увольняется со службы. Бездействие героя, впрочем, оказывается недолговечным — Джойс настаивает на необходимости работать, и Чинаски устраивается на простую в сравнении с предыдущей должность экспедитора в художественной лавке, проводя большую часть дня в кофейнях. Но вскоре он разочаровывается в новом месте и по совету одного друга устраивается сортировщиком обратно на почту. Отношения с Джойс тем временем терпят крах, и она подаёт на развод. Когда глава заканчивается, Чинаски снова одинок.

В жизни самого Буковски встреча с Фрай произошла в момент, когда начинающий на тот момент поэт бессистемно рассылал свои стихи по различным журналам — итогом очередного отправленного письма стал восторженный отклик и вскоре завязавшиеся отношения.

В итоге мы поженились <...> Я её не любил. Если женщина не получает от тебя какой-то выгоды - славы либо денег, - она тебя терпит лишь докуда-то. А из нашего брака она не получала ничего - ни славы, ни денег. Я ничего ей не предложил. <...> Я был завязан на себя, на свою писанину. Вообще ей ничего не давал, вот и огрёб. Она тут не виновата, хотя и она мне особо ничего не давала[18].

Часть третья начинается со случайной встречи Чинаски с Бетти — она теперь живёт в ночлежке, стирает грязное бельё и спивается. Одновременно с этим со стороны работодателя начинаются первые претензии к главному герою, которому вменяют сокрытие фактов судимости при приёме на работу. Бетти умирает (в реальной жизни это случилось в 1962 году[16]), Чинаски трудится и продолжает играть на скачках, преимущественно выигрывая. Он получает небольшое повышение на работе, успешно пройдя аттестацию.

Четвёртую часть книги открывает новая система игры на скачках, которую разрабатывает Чинаски. Она позволяет герою зарабатывать до трёх тысяч долларов за полтора месяца. Он берет отпуск и уезжает на побережье, где много пьёт и играет, а деньги тем временем тают. Последние дни отпуска Чинаски проводит дома — вернувшись на службу, он встречается с новой сотрудницей, Фэй, с которой у него завязывается роман (настоящее имя — Фрэнсис Смит (англ. Frances Smith), они были вместе с 1963-го по 1965-й). Вскоре у них рождается дочь — Марина-Луиза Чинаски (англ. Marina Louise Bukowski, реальное имя дочери писателя), однако семья распадается, когда ребёнок начинает ползать. Фэй увозит её в Нью-Мексико, где поселяется в коммуне хиппи.

Пятая часть целиком состоит из официальных писем на имя Генри Чинаски, полученных от руководства. В них его уведомляют о систематических прогулах и предупреждают о грозящем ему увольнении. Все письма остаются без ответа со стороны главного героя. Именно об этих письмах Буковски умолчал, когда принял предложение своего будущего издателя посвятить себя исключительно написанию романов и стихов[6].

В шестой, заключительной части романа, Чинаски дорабатывает последние смены и пишет заявление на увольнение (сам Буковски на почте прослужил двенадцать лет — это была физически изматывающая работа, как он скажет позже, сломившая его дух[19]). Он начинает пить ещё больше. Заканчивается книга стихотворными строчками:

«Наутро было утро, а я ещё был жив.
Может, роман напишу, подумал я.
А потом и написал»[14].

История создания

В январе 1970 года сорокадевятилетний Чарльз Буковски уволился с работы в Почтовой службе США (будучи, впрочем, без пяти минут уволенным в принудительном порядке) и принял предложение своего друга и будущего издателя, Джона Мартина (англ. John Martin), основателя издательства Black Sparrow Press (англ.), который обещал Чарльзу пожизненное жалованье размером сто долларов в месяц, если тот уйдёт с почтамта и посвятит себя литературе и поэзии[20][21].

Десятилетие спустя, беседуя с журналисткой Los Angeles Times Сильвией Бизио (англ. Silvia Bizio), Буковски скажет: «Одиннадцать с половиной лет в ночную смену и два с половиной года в дневную. Я никак не мог спать по ночам, поэтому делал вид, что это какая-то нескончаемая вечеринка. <…> Приходил уже пьяный, а эти идиоты даже не понимали, пьян я или нет»[22].

Буковски усердно трудился над романом и готовую рукопись предоставил уже через три недели[4]. Как добавляет в краткой аннотации к произведению российский издатель, компания «Эксмо», помимо времени, на книгу было ещё потрачено двадцать пинт виски, тридцать пять упаковок пива и восемьдесят сигар[14].

В 1989 году писатель вспоминал, что на карту было поставлено всё и ему, возможно, даже было страшно. Во время написания романа он ощущал нехватку времени, мало спал, вставал около полудня и собирал разбросанные по комнате листы напечатанного текста — работу над «Почтамтом» Буковски называл не иначе как «битвой»[23]. «Я пытался стать писателем — в пятьдесят-то лет, — скажет он журналисту Northwest Review в 1975 году. — В Америке, если у тебя нет профессии и ты всё бросаешь в полтинник… Это почти невозможно, я пробовал. <…> Я всё бросил!» Буковски поставил себе цель печатать по десять страниц каждую ночь, но регулярно перерабатывал; наутро он собирал разрозненный материал, обычно правя последние напечатанные главы — как он объяснял, письмо выходило из-под контроля, когда он сильно напивался[24].

Говоря о начале своей литературной карьеры, писатель вспоминал, что у него было два варианта: остаться на почте и сойти с ума или попытаться стать писателем и умереть с голоду. Буковски выбрал второй вариант[25]. Его издатель комментирует: «Он помог мне построить мой издательский бизнес, я помог ему стать преуспевающим писателем и зажиточным человеком»[26].

В интервью, взятом журналистом Boston Review (англ.) Нилом Гордоном (англ. Niel Gordon) в 1992 году, Буковски описывал начало сотрудничества с Джоном Мартином и становление себя в качестве писателя[27]:

Я писал себе и раньше, а он время от времени выходил на связь: «Пришлите мне ещё, давайте я посмотрю». И я ему что-то присылал. Наконец он говорит: «Я тебе так скажу, Хэнк». Я говорю: «Чего?» И он говорит… а при этом я тогда работал на почте уже одиннадцать с половиной лет… И вот он говорит: «Я тебе так скажу. Если ты бросишь свою почту, я буду платить тебе сто долларов пожизненно». Я говорю: «Чего?» А он: «Ну да. Если ты даже ничего больше не напишешь, я буду платить тебе по сто долларов в месяц всю оставшуюся жизнь». Я говорю: «Ну, это неплохо. Дай мне подумать чуток?» Он говорит: «Конечно». Не знаю, сколько я думал, — наверное, ещё пару пива выпил, а потом перезвонил ему и сказал: «Договорились».

Помимо прочего, добавит Буковски в интервью 1988 года, на «Black Sparrow Press» выбор пал ещё и потому, что никто, кроме них, не печатал его произведения; Джон Мартин принял писателя без цензуры — «„Блэк спэрроу“ обратилось ко мне, когда никто больше не обращался. И это после того, как я побывал обычным разнорабочим и голодающим писателем, которого игнорируют крупные издательства и почти все крупные журналы»[28].

В реальности, впрочем, история ухода будущего писателя с работы развивалась несколько иначе, нежели рассказывает он сам. Как отмечает Говард Соунс (англ. Howard Sounes), увольнение Буковски со службы поздней осенью 1969 года было спровоцировано отнюдь не предложением Мартина, а систематическими прогулами, о чём будущего писателя неоднократно уведомляли в установленном порядке, однако он игнорировал все предупреждения (упоминания об этом есть в заключительных главах «Почтамта»). Соунс отмечает также, что о таком положении дел Буковски не рассказал Мартину, когда принял его предложение[6].

Писательница Элизабет Оукс (англ. Elizabeth Oakes) в книге «American writers» (2004) добавляет, что увольнение стало настоящим спасением для Буковски, который на завершающем этапе работы признался своему будущему редактору[29]:

Если я отсюда не выберусь, то сдохну.

Персонажи

Главный герой «Почтамта» (более точно называемый литературоведами «антигероем»[12]), Генри Чинаски (англ. Henry Chinaski) — жестокий пьяница и бабник, неудачник из низших слоёв общества, живущий впроголодь и проводящий много времени за игрой на скачках, вынужденный тянуть лямку на монотонной, но требующей большого усердия работе в Почтовой службе США[30][31].

Чинаски — «переходящее вымышленное я» Буковски, появляющееся во всех, кроме последнего, романах писателя. Чинаски в качестве почтового служащего — глупец и плохой работник, но в то же время он способен перехитрить своих недалёких начальников, бешеных собак, встречающихся на пути, домохозяек и старых дам, стоящих в ожидании почты[13].

Помимо антигероя, единственным значимым для сюжета мужчиной является начальник отдела сортировки писем А. Э. Джонстон («Стон»), выступающий в качестве антагониста Чинаски.

Отдельную роль в повествовании играют женщины, с которыми Чинаски встречается по мере развёртывания сюжета. Как отмечает Буковски в первой же главе, «у почтальонов других дел нет — только письма разносить да трахаться»[14].

Всего в «Почтамте» упоминается девять женщин: первая среди них — Бетти («Крошка Бетти») — первая женщина, с которой отношения у Чинаски длительные в повествовании (для Буковски, впрочем, она была не сожительницей, а женой в период с 1947 по 1955 год, хотя писатель этого никогда не признавал), которые уже к началу второй главы романа заканчиваются[16]. Настоящее имя Бетти — Джейн Куни Бейкер (англ. Jane Cooney Baker). После «Почтамта» Бетти появляется в романе «Фактотум» (под именем Джен) и сборнике малой прозы «Confessions of a Man Insane Enough to Live with Beasts» (под именем «К»)[15].

Следующей сюжетно значимой персоной является Джойс, девчонка из Техаса, которой было двадцать три, как отмечает писатель. Она становится первой женой Чинаски, а для самого Буковски в реальной жизни она была второй женой, с которой они были женаты с 1955 по 1958 год[16]. Настоящее имя Джойс — Барбара Фрай (англ. Barbara Frye)[15].

Последней примечательной героиней становится Фэй, коллега по работе Чинаски. Ни в романе, ни в реальной жизни они женаты не были[32]. Настоящее имя Фэй — Фрэнсис Смит (англ. Frances Smith), с Буковски они сошлись в 1963 году, а год спустя у них родился единственный ребёнок Буковски — Марина-Луиза (англ. Marina Louise Bukowski), под своим именем фигурирующая в романе. С Буковски Фрэнсис расстаётся в 1965 году; в том же году разошлись и Фэй с Чинаски[16].

Эпизодически в тексте повествования встречаются ещё пять женщин, с которыми антигерой только спит. Это две безымянные героини из глав 1 и 14 первой части, жена механика из 1-й главы 2-й части, Ви — коллега по работе (11-я глава, 3-я часть) и случайная знакомая Мэри-Лу (встреча в баре на побережье, 4-я глава 4-й части). Отвечая на вопрос журналиста о неприятностях с женщинами, упоминаемыми в «Почтамте», Буковски сказал: «Чинаски просто не повезло — ему попалась скверная компания. Не все женщины похожи на него»[33].

Художественные особенности

«Почтамт» — первая из пяти автобиографических книг Буковски, выпущенных издательством Black Sparrow Press, в каждой из которых Чинаски является рассказчиком. Рассматриваемые в качестве единого цикла, они иллюстрируют практически всю жизнь писателя. «Фактотум» (англ. Factotum, 1975) освещает события, предшествовавшие «Почтамту», роман «Женщины» (англ. Women, 1978) начинается там, где последний закончился. Роман «Хлеб с ветчиной» (англ. Ham on Rye, 1982) посвящён детству и юности автора, а завершающий цикл роман «Голливуд» (англ. Hollywood, 1989) описывает уже поздние годы жизни Буковски[34].

Как отмечает один из биографов Буковски, Говард Соунс (англ. Howard Sounes), в книге «Charles Bukowski: Locked in the Arms of a Crazy Life» (2000), Буковски научился писать в откровенной, честной манере с использованием множества диалогов благодаря тому, что был знаком с творчеством Эрнеста Хемингуэя и Джона Фанте. В частности, именно от Фанте Буковски перенял идею разбития текста повествования на очень мелкие части[6]. Сам писатель говорил следующее: «Был один давний неоткрытый парень, — ну, в своё время его, конечно, открыли. Джон Фанте. Очень сильно на меня повлиял. Мне нравится стиль его письма. Открытый и лёгкий, ясный и эмоциональный — просто чертовски хорошо он писал»[33].

Несколько критиков отдельно писали о стиле прозы Буковски, начавшем зарождаться в «Почтамте», как отмечает в книге «In search of literary L.A.» (1991) Лайонел Ролфе (англ. Lionel Rolfe)[35]. Так, в книге «Encyclopedia of beat literature» (2007) Курт Хеммер (англ. Kurt Hemmer) пишет, что стиль прозы писателя схож со стилем его стихосложения — такой же «разбросанный» и сильный, а его юмор — циничен и умён[36]. В отношении манеры письма Буковски также говорилось: «Использование лингвистической жестокости делает Буковски новатором»[37].

Отзывы и критика

Как отмечает Джек Сондерс (англ. Jack Saunders) в книге «Bukowski never did this: a year in the life of an underground writer & his family» (2005), роман имел огромный успех в Европе, но широкой известности на территории США писателю не принёс[5].

Разнородность откликов литературных обозревателей выражается в противоположных мнениях о структуре повествования «Почтамта» — с одной стороны, сложилось мнение, что эпизодичный сюжет не составляет цельное произведение; с другой стороны, выражалось предположение, что «рваное» повествование отражает бесцельность жизни главного героя[38].

В рецензии ритейлерской компании Play Ltd., более известной под названием своего веб-сайта — Play.com (англ.), книга удостоилась таких оценок, как «сенсационная, бескомпромиссная и весёлая» — произведение названо примечательной вехой в американской литературе[31].

В критической работе, посвящённой Буковски, «Against the American dream: essays on Charles Bukowski» (1994), Рассел Харрисон (англ. Russel Harrison) писал: «Ни один из современных американских писателей не относился к работе так экстенсивно или интенсивно, как Буковски… в самом деле выдающееся достижение Буковски — это его изображение работы, исключительно представленное в „Почтамте“»[39].

В книге «The Dirty Realism Duo: Charles Bukowski & Raymond Carver» (2008) Майкл Хеммингсон (англ. Michael Hemmingson) отмечал, что в «Почтамте» есть всё, из чего состоит работа почтового служащего: безумные запои, лихорадочные отношения с алкоголичками, написание стихов на салфетках и ставки на скачках — всё то, что составляет так называемый «грязный реализм»[40].

В нескольких рецензиях отдельно был подчёркнут юмор как одна из базовых составляющих «Почтамта». Так, изданием The Observer роман был охарактеризован как «искусный, безжалостно комичный и печальный»[41]. Критик альтернативного журнала Bizarre (англ. Bizarre) отметил, что при прочтении романа «юмор, мудрость и изящество простоты приходят к тебе в равной мере». Ко мнению этого критика присоединился журнал Uncut, назвавший книгу «одним из самых смешных литературных произведений»[42]. На юмор обращал внимание и один из биографов Буковски, Говард Соурнс (англ. Howard Sournes), в книге «Charles Bukowski: Locked in the Arms of a Crazy Life» (2000) назвавший произведение очень смешным, добавив, что юмор романа имеет влияние на все его составляющие[6].

Издания

Первое американское издание:

  • Charles Bukowski. Post Office: A Novel. — 1 изд. — US.: Black Sparrow Press, 1971. — 208 с. — ISBN 0876850875 / 0 -87685- 087 -5.

Книга более четырнадцати раз переиздавалась как на территории США, так и в Европе — издателями книги в разные годы выступали компании London Magazine Editors, Virgin Books, Allison and Busby, Magread, Ecco Press и Star. Последнее на данный момент переиздание «Почтамта» принадлежит издательству Virgin Books (англ.), дочерней компании корпорации Random House (англ.).

  • Charles Bukowski. Post Office: A Novel. — Virgin Books, 2009 (переиздание книги от 6 ноября 1992). — 160 с. — ISBN 978-0863697609.

Книга снабжена комическим вступлением, которое написал современный английский писатель Нил Гриффитс (англ. Niall Griffits), который работал на почте Великобритании, когда впервые прочитал «Почтамт» Буковски[43].

Российские издания:

  • Буковски, Чарльз. Почтовое отделение = Post Office. — М.: Новое культурное пространство, 1999. — 204 с. — 3 000 экз. — ISBN 5-88925-019-1.
  • Буковски, Чарльз. Почтамт = Post Office. — М.-СПб.: Эксмо, Домино, 2007. — 272 с. — (Book Revolution). — 5 100 экз. — ISBN 978-5-699-23285-7.
  • Буковски, Чарльз. Почтамт = Post Office. — М.-СПб.: Эксмо, Домино, 2010. — 272 с. — 3 000 экз. — ISBN 978-5-699-41770-4.

Напишите отзыв о статье "Почтамт (роман)"

Примечания

  1. 1 2 [www.powells.com/biblio/9780061177576 Post Office by Charles Bukowski] (англ.). Powell's Books. powells.com. [www.webcitation.org/610Z2Tial Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
  2. [www.biblio.com/charles-bukowski~139610~author Charles Bukowski Bibliography and Notes] (англ.). Biblio.com. biblio.com. Проверено 11 ноября 2010. [www.webcitation.org/610Z52vHS Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
  3. [www.citylights.com/book/?GCOI=87286100112680&fa=author&person_id=4871 Charles Bukowski] (англ.). City Lights Booksellers & Publishers. citylights.com. Проверено 11 ноября 2010. [www.webcitation.org/610Z6j9nJ Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
  4. 1 2 3 Nicole Glucksten. [quarterlyconversation.com/post-office-by-charles-bukowski Post Office by Charles Bukowski] (англ.). The Quaterly Conversation. quaterlyconversation.com. Проверено 7 ноября 2010. [www.webcitation.org/64tbE4OjE Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  5. 1 2 Jack Saunders. back cover // Bukowski never did this: a year in the life of an underground writer & his family. — Lit Vesion, 2005. — 288 p. — ISBN 9780976715351.
  6. 1 2 3 4 5 Howard Sounes. Charles Bukowski: Locked in the Arms of a Crazy Life. — Groove Press, 2000. — P. 320. — ISBN 9780802136978.
  7. [www.books.lazaruscorporation.co.uk/review.php?bookid=0863697607 The Publisher's blurb] (англ.). Lazarus Books. books.lazaruscorporation.co.uk. Проверено 11 ноября 2010. [www.webcitation.org/610Z80cYt Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
  8. [www.bbc.co.uk/dna/h2g2/A595406 Charles Bukowski - Poet and Novelist] (англ.). BBC. bbc.co.uk (03-08-2001). Проверено 12 ноября 2010. [www.webcitation.org/610Z8qJAz Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
  9. [www.goodreads.com/book/show/51504.Post_Office Post Office by Charles Bukowski] (англ.). Goodreads. goodreads.com. Проверено 10 ноября 2010. [www.webcitation.org/610Z9zZvE Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
  10. [www.alternativereel.com/includes/cult-fiction/display_review.php?id=00010 Post Office (1971) - Charles Bukowski] (англ.). Alternative Reel. alternativereel.com. Проверено 10 ноября 2010. [www.webcitation.org/610ZDUZFE Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
  11. [www.genordell.com/stores/maison/Bukowski.htm Charles Bukowski (1920 - 1994)] (англ.). Maison d'Etre Beatnik Coffehouse. genordell.com. Проверено 11 ноября 2010.
  12. 1 2 Neeli Cherkovski. Hank: the life of Charles Bukowski. — Random House, 1991. — P. 337. — ISBN 9780394575261.
  13. 1 2 David M. Fine. Imaging Los Angeles: a city in fiction. — University of Nevada Press, 2004. — P. 197. — 293 p. — ISBN 9780874176032.
  14. 1 2 3 4 Буковски, Чарльз. Почтамт (мягкая обложка) = Post Office. — 2 изд. — М.: Эксмо, Домино, 2010. — 272 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-699-41770-4.
  15. 1 2 3 4 [home.swbell.net/worchel/charkey.htm KEY TO CHARACTERS IN BEAT AND BOHEMIAN LITERATURE] (англ.)(недоступная ссылка — история). home.swbell.net. Проверено 8 ноября 2010. [web.archive.org/19990128194444/home.swbell.net/worchel/charkey.htm Архивировано из первоисточника 28 января 1999].
  16. 1 2 3 4 5 6 [bukowski.net/timeline/ Timeline] (англ.). bukowski.net. Проверено 8 ноября 2010. [www.webcitation.org/610ZNmCSK Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
  17. [www.guidespot.com/attraction/515230_santa_anita_race_track Be Your Own Dirty Old Man: Bukowski's Los Angeles] (англ.). Guide Spot. guidespot.com. Проверено 11 ноября 2010.
  18. Роберт Веннерстен (Robert Wennerstern). Плата за лошадок: Интервью Чарльза Буковски (англ.) = Paying for Horses: Interview with Charles Bukowski // The London Magazine : Журнал. — UK., December 1974 - January 1975. — P. 35 - 54.
  19. Michelle J. Mills. [www.dailynews.com/lalife/ci_16229061 Sharing the raw and gritty world of Charles Bukowski] (англ.). Daily News L.A.. dailynews.com (10-01-2010). Проверено 11 ноября 2010. [www.webcitation.org/610ZIK1EK Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
  20. Clement Von Frenckenstein. [www.jeremysilman.com/movies_tv_cvf/bukowski.html Bukowski - Born Into This] (англ.). jeremysilman.com (2009). Проверено 7 ноября 2010. [www.webcitation.org/610ZJdyQa Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
  21. Matt Kettmann. [www.time.com/time/arts/article/0,8599,1662188,00.html Saving Bukowski's Bungalow] (англ.). The Time. time.com (14-10-2007). Проверено 8 ноября 2010. [www.webcitation.org/610ZKO28P Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
  22. Сильвия Бизио (Silvia Bizio). Цитаты старого козла (англ.) = Quotes of a Dirty Old Man // High Times : Газета. — US., January 1982. — P. 33-36.
  23. Олден Миллз (Alden Mills). Чарльз Буковски (англ.) = Charles Bukowski // Arete. — 1989. — Fasc. July/August 1989. — P. 66-69.
  24. Марк Шенетье (Marc Chenetier). Чарльз Буковски, интервью: Лос-Анджелес, 19 августа 1975 года (англ.) = Charles Bukowski, An Interview: Los Andgeles, August 19, 1975 // Northwest Review : Газета. — LA., 1977. — Fasc. XVI. — No. 3. — P. 5-24.
  25. Цитата по Буковски: «На выбор у меня было одно из двух: остаться на почте и сойти с ума… или свалить и играть в писателя, умирая от голода. Я решил умирать от голода».
  26. [www.samfact.com/Bukovski_Charles Чарльз Буковски] (рус.). samfact.сom. Проверено 8 ноября 2010. [www.webcitation.org/657CCmGyQ Архивировано из первоисточника 1 февраля 2012].
  27. Нил Гордон (Niel Gordon). Чистота и выживание: Джон Мартин и «Блэк Спэрроу Пресс» (англ.) = Purity and Survival: John Martin and Black Sparrow Press // Boston Review : Журнал. — Boston: Boston Critic, Inc., 1992. — P. 27.
  28. Джей Догерти (Jay Dougherty). Чарльз Буковски и дух изгоев (англ.) = Charles Bukowski and the Otlaw Spirit // Gargoyle. — 1988. — Fasc. 35. — P. 98-103.
  29. Elizabeth H. Oakes. American writers. — Infobase Publishing, 2004. — P. 63. — 430 p. — ISBN 9780816051588.
  30. [www.poetryfoundation.org/bio/charles-bukowski Charles Bukowski (1920 - 1994) Biography] (англ.). Poetry Foundation. poetryfoundation.org. Проверено 8 ноября 2010. [www.webcitation.org/610ZLJkLO Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
  31. 1 2 [www.play.com/Books/Books/4-/8518068/Post-Office/Product.html Post Office - Charles Bukowski] (англ.). Play.com. play.com. Проверено 8 ноября 2010. [www.webcitation.org/610ZMAx4C Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
  32. [www.theinfidels.org/zunb-charlesbukowski.htm Bukowski, Charles (1920-1994)] (англ.). The Infidels. theinfidels.org. Проверено 8 ноября 2010. [www.webcitation.org/610ZOhrHu Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
  33. 1 2 Даглас Хауард (Douglas Howard). Интервью: Чарльз Буковски (англ.) = Interview: Charles Bukowski // Grapevine. — US., 1975. — Fasc. 19. — No. 6. — P. 4-5.
  34. David Charlson. Charles Bukowski: Autobiographer, Gender Critic, Iconoclast. — Trafford Publishing, 2005. — P. 26. — 109 p. — ISBN 9781412059664.
  35. Lionel Rolfe. In search of literary L.A. — California Classics Books, 1991. — 180 p. — ISBN 9781879395008.
  36. Kurt Hemmer. Encyclopedia of beat literature. — Infobase Publishing, 2007. — P. 31. — 401 p. — ISBN 9780816042975.
  37. Jean-François Duval, Charles Bukowski. Bukowski and the Beats: a commentary on the Beat Generation. — Sun Dog Press, 2002. — 255 p. — ISBN 9780941543309.
  38. [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/literatura/BUKOVSKI_CHARLZ.html Буковски, Чарльз]. Онлайн Энциклопедия Кругосвет. Проверено 8 ноября 2010. [www.webcitation.org/610ZPT9gd Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
  39. Russell Harrison. Against the American dream: essays on Charles Bukowski. — David R. Godine Publisher, 1994. — 323 p. — ISBN 9780876859599.
  40. Michael Hemmingson, Charles Bukowski, Raymond Carver. The Dirty Realism Duo: Charles Bukowski & Raymond Carver. — Wildside Press LLC, 2008. — P. 58. — 184 p. — ISBN 9781434402578.
  41. [www.guardianbookshop.co.uk/BerteShopWeb/viewProduct.do?ISBN=9780753518168 Post Office - Charles Bukowski] (англ.). Guardian bookshop. guardianbookshop.com. Проверено 8 ноября 2010. [www.webcitation.org/610ZQVohR Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
  42. [www.amazon.co.uk/gp/product/product-description/0863697607/ref=dp_proddesc_0?ie=UTF8&n=266239&s=books Product Descriptions] (англ.). Post Office: A Novel. amazon.co.uk. Проверено 8 ноября 2010. [www.webcitation.org/64tbF8owH Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  43. [www.bookdepository.co.uk/book/9780753518168/Post-Office?b=-3&t=-20#Fulldescription-20. Full description for Post Office] (англ.). The Book Depository. booksdepository.co.uk. Проверено 11 ноября 2010. [www.webcitation.org/610ZSRukL Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].


Отрывок, характеризующий Почтамт (роман)

И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить: