Почтовая война

Почто́вая война́ — название споров между двумя почтовыми администрациями, которые приводят к отказу одной администрации принимать и (или) пропускать почтовые отправления другой администрации. К почтовым войнам относятся также случаи провокационного нарушения положений Всемирной почтовой конвенции и несоблюдения международных договоров и обычаев вроде эмиссии какой-либо почтовой администрацией почтовых марок, содержание которых представляет собой вмешательство во внутренние дела другого государства. Почтовые (марочные) войны могут приводить к дипломатическим осложнениям и политическим конфронтациям и иногда быть частью вооружённых конфликтов.

История

Первые почтовые войны известны уже в XVI веке. К примеру, такие войны велись между почтовыми ведомствами Турн-и-Таксис и городскими почтами имперских городов и цеховыми почтами (к примеру, мясницкой почтой) на территории тогдашней Священной Римской империи. Причиной таких войн послужило нежелание городских и цеховых почт признавать введённую эдиктом императора почтовую монополию дома Турн-и-Таксис, назначенного генеральным почтмейстером империи. Во время таких почтовых войн совершались нападения на конных гонцов и посыльных, разрушались почтовые помещения и здания.

В более позднее время к почтовым войнам приводили натянутые отношения между разными государствами или занятые почтовыми администрациями различные позиции в отношении порядка расчёта почтовых сборов и других вопросов почтовой связи.

Примеры почтовых войн и конфликтов

Гражданская война в США (1861—1864)

В период гражданской войны в США почтовое ведомство северных штатов не признавало знаков почтовой оплаты Конфедеративных Штатов Америки. С 1861 года по 1864 год между двумя воюющими сторонами не производился обмен почтой.

Венесуэла (1896)

См. также: Сюжетные ошибки на почтовых марках#Принадлежность территорий

В 1896 году почтовая администрация Венесуэлы выпустила марку, приуроченную к 80-летию со дня рождения героя освободительной борьбы генерала Миранды. На марке была помещена карта, на которой часть Британской Гвианы была изображена как территория Венесуэлы. Выпуск марки вызвал решительный протест со стороны правительства Великобритании.

Доминиканская Республика и Гаити (1900)

См. также: Сюжетные ошибки на почтовых марках#Принадлежность территорий

В 1900 году острый дипломатический конфликт из-за марок с географическими картами возник между Доминиканской Республикой и Республикой Гаити. Под угрозой со стороны Гаити начать военные действия доминиканская администрация изъяла весь тираж провокационной серии марок с неправильно указанными границами (Скотт #111—119).

Гражданская война на Украине (1918)

С весны до ноября 1918 года (до момента подписания соглашения между гетманом Скоропадским и Главкомом Вооружённых Сил Юга России Деникиным) Украинская Народная Республика поддерживала сухопутную блокаду Крыма, включая запрет на почтовое сообщение. В ноябре 1918 года в Крым пришли письма, открытые письма и другая корреспонденция, задержанные на полгода.

Парагвай и Боливия (1927—1935)

См. также: Сюжетные ошибки на почтовых марках#Принадлежность территорий

В конце 1920-х годов начался конфликт между Парагваем и Боливией вокруг плато Гран-Чако, который получил отражение на марках каждой из стран. Начиная с 1927 года соперничавшие государства изображали Гран-Чако в качестве собственной территории. Обмен притязаниями на владение этим плато, в том числе с помощью марок, обернулся в итоге кровопролитной Чакской войной 1932—1935 годов.

Никарагуа и Гондурас (1935—1960)

Серьёзные разногласия вокруг приграничной территории возникли в первой половине XX века между Никарагуа и Гондурасом. В ходе выяснения взаимных территориальных претензий, начиная с 1935 года, соперничавшие стороны эмитировали почтовые марки, изобравшие карты с исправленной границей в пользу одного или другого государства, что ещё более накаляло обстановку. Дело в конце концов пришлось рассматривать в 1960 году в международном суде, который признал территоральные права Гондураса законными. Никарагуа тем не менее не соглашалось с этим решением вплоть до 2003 года.

Италия и Перу (1961)

В центре итальянско-перуанского дипломатического конфликта в 1961 году оказалась марка Италии розового цвета, которая была посвящена предстоявшему визиту её президента Джованни Гронки в ряд южноамериканских государств. На марке была искажена перуанско-бразильская граница, что вызвало официальный протест посла Перу в Италии. Весь тираж бракованной марки был отозван, и вместо неё выпущена миниатюра с уточнённой границей.

Послевоенная Германия

После Второй мировой войны почтовые и марочные конфликты неоднократно возникали между Федеративной Республикой Германии, с одной стороны, и Германской Демократической Республикой и странами Варшавского договора, с другой^[≡]. Так, в течение 1964—1969 годов в ФРГ выходили марки с изображением архитектурных памятников на территориях ГДР, ПНР и СССР, входивших в 1923—1937 годах в состав Германии^[≡]. Почтовые отправления из ФРГ, франкированные такими марками, возвращались отправителям или признавались неоплаченными.

Другие почтовые и марочные конфликты

Ирландия издавала стандартные марки, на которых страна была показана как единое целое, и тем самым как бы выражала свои претензии на Северную Ирландию, захваченную Англией^[≡].

Неединожды в середине XX века наблюдались осложнения межгосударственных отношений в Латинской Америке из-за выпуска почтовых марок с неверно указанной территориальной принадлежностью. И наоборот, страны могли протестовать выпуском марок против существующего раздела территорий. В основных конфликтах и противостояниях были задействованы следующие страны:

• Аргентина и Великобритания (1933—1937 и позднее — вокруг Фолклендских островов),
• Аргентина и Чили (1936—1937),
• Аргентина и Перу (1936—1937),
• Гватемала и Британский Гондурас (1939).

Особый раздел филателии составляют почтовые выпуски некоторых стран, отображающие их претензии на антарктические территории и прилегающие острова (см. подробнее статью Антарктическая филателия).

Притязания Аргентины на Фолклендские острова и в Антарктиде
1936: Фолкленды (Мальвины) закрашены как часть территории Аргентины. Кроме того, искажены границы Чили и Перу  (Скотт #445)	1937: то же, но материковые границы убраны. Служебная марка с надпечаткой Министерства сельского хозяйства «M. A.» (Скотт #OD46) на марке 1937 года  (Скотт #446)	1951: антарктический сектор Аргентины. И снова подразумевается, что Фолкленды принадлежат Аргентине (Скотт #594))

ВПС и почтовые войны

Всемирный почтовый союз после своего учреждения предпринимал усилия по предотвращению почтовых войн. Статья 32 главы IV Устава Всемирного почтового союза предусматривает разрешение разногласий, возникающих между странами-членами ВПС, мирным путём с помощью арбитража:

Глава IV
Разрешение разногласий

Статья 32
Арбитраж

В случае разногласия между двумя или несколькими Почтовыми администрациями стран — членов, касающихся толкования Актов Союза или ответственности, вытекающей для Почтовой администрации из применения этих Актов, спорный вопрос разрешается арбитражем.

Современность

Политические аспекты

Сообразно своему внешнеполитическому курсу и состоянию межгосударственных взаимоотношений, некоторые страны прибегают к запрету на прямое почтовое сообщение с рядом стран и на ввоз оттуда почтовых марок, как это было в случаях экономической блокады, например, Кубы, Ирана и Ирака со стороны США. В то же время ограничения на почтовые и другие виды сообщений могут накладываться международными санкциями ООН, предусмотренными статьёй 41 Устава ООН:

Глава VII: Действия в отношении угрозы миру, нарушений мира и актов агрессии

Статья 41

Совет Безопасности уполномочивается решать, какие меры, не связанные с использованием вооружённых сил, должны применяться для осуществления его решений, и он может потребовать от Членов Организации применения этих мер. Эти меры могут включать полный или частичный перерыв экономических отношений, железнодорожных, морских, воздушных, почтовых, телеграфных, радио или других средств сообщения, а также разрыв дипломатических отношений.

Примерами современных почтовых конфликтов могут также служить разногласия в работе почтовых служб, имевшие место после распада СССР как внутри постсоветских государств, так и между ними.

В 2012 году правительство Великобритании опротестовало подготовку совместного выпуска почтовых марок Израиля и Гибралтара. Причиной конфликта стало изображение на израильской марке Башни Давида, находящейся на аннексированной Израилем территории Восточного Иерусалима. На требование британской стороны заменить изображение Иерусалима какой-нибудь тель-авивской достопримечательностью филателистическая служба Израиля ответила отказом и приняла решение об отзыве проекта совместного выпуска.

«Почтовый терроризм»

Почтовые отправления могут использоваться в диверсионных и террористических целях для доставки взрывных устройств, взрывчатых и отравляющих веществ, бактериологического оружия.

Интернет

Создание и расширение сферы электронной почты и различных видов информационных технологий сопровождается ныне почтовыми войнами в виртуальном пространстве.

См. также

• Антарктическая филателия
• Военная почта
• Военно-пропагандистская филателия
• Всемирный почтовый союз
• Полевая почта
• Пропагандистская филателия
• Розовая Гронки
• Сюжетные ошибки на почтовых марках
• en:2001 anthrax attacks
• en:Email bomb
• en:Irradiated mail
• en:Letter bomb

Литература

• Почтовая война // [dic.academic.ru/dic.nsf/dic_philately/2186/ Большой филателистический словарь] / Н. И. Владинец, Л. И. Ильичёв, И. Я. Левитас, П. Ф. Мазур, И. Н. Меркулов, И. А. Моросанов, Ю. К. Мякота, С. А. Панасян, Ю. М. Рудников, М. Б. Слуцкий, В. А. Якобс; под общ. ред. Н. И. Владинца и В. А. Якобса. — М.: Радио и связь, 1988. — 320 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-256-00175-2.

Ссылки

• [www.danstopicals.com/borders.htm Borders and Wars] (англ.). Thematic Cartography. Maps on Stamps. Dan's Topical Stamps. Проверено 25 марта 2010. [www.webcitation.org/66xjV8HPx Архивировано из первоисточника 16 апреля 2012].
• [www.forgery.de/index_en.htm War- and Propaganda-Forgery] (англ.). Jürgen Daschner. Проверено 24 марта 2011. [www.webcitation.org/65pZNqYDA Архивировано из первоисточника 1 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Почтовая война

Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.