Почтовая регалия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Почтовая регалия (нем. Postregal, Post-Regal) — исключительное право правительства содержать в пределах государственной территории почтовые учреждения.[1] Относится к государственной привилегии в области почтового дела, когда государство в политических или общественных интересах брало в свои руки почту или ограничивало частную конкуренцию. Относится к так называемым юридическим регалиям.[2]





Описание

Именно по почтовой регалии можно судить о том, какими мотивами определяется введение юридической регалии. Только государство может отрешиться от принципа доходности и ради общего блага населения понижать почтовый тариф, хотя бы это и не обещало коммерческой выгоды; только оно может установить почтовое сообщение в таких местностях, которые не могут окупать его.[2]

Государству легче установить единство почтовых учреждений целой страны, согласовать с интересами почты интересы железных дорог и пароходных предприятий. Государство, особенно конституционное, лучше может гарантировать тайну почтовой корреспонденции. От частного содержателя почты нельзя ожидать пожертвований на улучшения почтового дела, если они не обещают непосредственной выгоды. Оттого почта и переходила в истории повсеместно в руки государства.[2]

История

В истории почты и истории права идея почтовой регалии впервые была выдвинута в конце XVI века, а в XVII столетии стала проводиться в жизни. Первым из германских государей, учредившим правительственную почту и признавшим за ней характер монополии, был великий курфюрст Фридрих Вильгельм (1646). Его примеру последовали другие значительные имперские чины. Тогда же содержание почты стали рассматривать не только как право, но и как обязанность правительств.[1]

В прошлом содержание почтовой регалии в тех или иных государствах было неодинаково. Так, в 1714 году в Пруссии была введена для путешествующих обязанность пользоваться услугами почты (Postzwang). Ещё в 1712 году это же обязательство было установлено для закрытых писем, в 1715 году — для пакетов до 20 фунтов, в 1766 году — для пакетов до 40 фунтов.[2]

Прусский закон от 5 июня 1852 года установил принудительное пользование почтой для пересылки денег, золота, серебра, драгоценных камней, газет и пакетов до 20 фунтов. Северогерманский почтовый закон 2 ноября 1867 года ограничил почтовую регалию лишь закрытыми письмами и политическими газетами, а перевозку пассажиров сделал при известных условиях свободной. Имперский закон от 28 октября 1871 года уничтожил ограничения по перевозке пассажиров.[2]

В конце XIX — начале XX века в Германии обязательная пересылка почтой распространилась на закрытые письма и политические газеты, если последние появлялись чаще одного раза в неделю. Но частные лица не лишались права внутри местного округа перевозить за вознаграждение предметы, подлежащие почтовой монополии. В Германии поэтому продолжали существовать городские почтовые учреждения и учреждения по перевозке пакетов.[2]

В Швейцарии[3] почта с 1848 года составляла регалию союзного правительства и состояла в ведении департамента почт и железных дорог, которому были подчинены дирекции одиннадцати округов.[1] Почтовая регалия охватывала все посылки до 5 кг, а также обычную перевозку пассажиров.[2]

В Соединённых Штатах Америки почта, согласно конституции, также являлась регалией союзного правительства. Заведование ею было сосредоточено в почтовом департаменте (Post Office Department), глава которого — генерал-почтмейстер — входил в состав Кабинета Президента США. В Мексике почтовое дело, составляя регалию союзного правительства, было вверено министерству внутренних дел.[1]

Перевозка газет, независимо от их содержания, составляла монополию государства в Австро-Венгрии, Франции, Испании, Турции и т. д.; в Люксембурге эта монополия ограничивалась лишь политическими газетами. Государственной почтовой монополии подлежала перевозка деловых бумаг в Бельгии, Греции, Египте, печатных произведений — в России, Сальвадоре, Египте, Персии, товарных образцов — в Сальвадоре, Коста-Рике и Персии, денег — в Дании и России. В некоторых странах, например, в Соединённых Штатах Америки, государственная монополия в почтовом деле сопровождалась негативными последствиями, когда почтовые доходы не покрывали расходов.[2]

См. также

Напишите отзыв о статье "Почтовая регалия"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Почта // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 Регалии, финансовый термин // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  3. 1 2 Oetiker J. [books.google.com/books?id=gVYTAQAAIAAJ Das Bundes-Gesetz über das Post-Regal:] Inaugural-Dissertation zur Erlangung der Würde eines Doctor juris utriusque. Vom 5. April 1894. — Stäfa : Buchdruckerei E. Gull, 1901. — 243 S. (нем.)  (Проверено 8 мая 2011)

Литература

  • Иловайский С. И. [www.allpravo.ru/library/doc4396p0/instrum4397/item4413.html Регалии. Их возникновение. Regalia majora и minora. Современное определение и значение регалий. Монетная регалия. Порча монеты. Доходы от монетной регалии. Главная и разменная монета. Монетная регалия в России. Почтовая, телеграфная и телефонная регалии] // Учебник финансового права / С. И. Иловайский. — Одесса, 1904. — Гл. 16.  (Проверено 7 мая 2011)
  • Янжул И. И. [www.lawlibrary.ru/izdanie52715.html Почтовая регалия] // Основные начала финансовой науки. Учение о государственных доходах / И. И. Янжул. — Изд. 4-е, изм. и доп. — СПб.: Тип. М. Стасюлевича, 1904. — С. 125—143. — 504 c.  (Проверено 7 мая 2011)

Отрывок, характеризующий Почтовая регалия

– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…