Почтовый голубь

Почто́вые го́луби или спорти́вные го́луби — голуби, которые использовались ранее для передачи посланий. Особой, резко очерченной породы почтовых голубей не существует, а способности, необходимые для указанной деятельности, выработаны в них постепенным подбором родичей и тщательным уходом за ними. В настоящее время термин «почтовые голуби» заменяется термином «спортивные голуби», так как теперь они используются не для доставки почтовых отправлений, а только на соревнованиях голубеводов.

Голубь, привыкший к месту своего постоянного жительства, будучи завезён даже на очень большое расстояние от дома, возвращается в своё гнездо при первой возможности; в особенности способны к этому некоторые породы голубей.

История голубиной почты

Разведение

Голубятни заселяют голубями от 30- до 35-дневного возраста, ибо ранее они с трудом едят, а более старые могут пропасть при вылете из голубятни. Голубей, зачисленных в голубятни, клеймят и заносят в книгу, где помечается № каждого, время рождения, пол, № гнезда и направление дрессировки. Клеймо накладывается на три первые пера правого крыла, а номер голубя ставится сбоку или выше клейма.

Полное своё развитие голубята получают на пятом месяце, а на шестом приступают к их спариванию. Приблизительно на 14 день после спуска голубей самка кладёт первое яйцо около полудня, а второе на третий день между 4—6 часами вечера. Голубка обыкновенно кладёт два яйца, но случается, что молодые несут только одно, а если попадается три, то его подложила холостая голубка, которая своего гнезда не имеет. Иногда яйца бывают без скорлупы, если в голубятне нет извести и соли. Если голубка снесла только одно яйцо, то надо ей другое подложить, ибо на одном голуби нетвёрдо сидят. День, в который снесено первое яйцо, следует записывать, потому что если яйца не оплодотворены, то ко времени выхода птенцов можно отобрать их от наседки и подложить для выкормки голубёнка от другой пары.

Высиживание яиц начинается тотчас после кладки 2-го яйца; оно производится обоими родителями поочерёдно, причём самцом от 9—10 час. утра до 3—4 пополудни, а самкою остальное время. На третий день высиживания оплодотворённое яйцо теряет свою прозрачность и скорлупа становится бело-матовою, а потом серо-свинцовою; неоплодотворённое же яйцо сохраняет свою первоначальную прозрачность, только скорлупа делается шероховатою и при взбалтывании яйца слышится внутри всплеск жидкости. Если оба яйца окажутся болтунами или оба птенца при самом вылуплении погибнут, то надо их родителям для выкормки подложить чужих птенцов, одновременно вылупившихся в другом гнезде. В противном случае голуби, не имея возможности избавиться от накопившегося к тому времени в зобах питательного сока, могут опасно заболеть.

Голубята выходят слепыми и совершенно беспомощными, причём почтовые голуби проявляют родительскую нежность; они, подобно млекопитающим, первые дни кормят голубят желтоватой жидкостью, похожей на молоко, выделяющейся у голубки и голубя; затем к этой жидкости примешивается своего рода кашка из зёрен, и только впоследствии они кормят детей разбухшими в зобу семенами. Если дети потеряют мать, самец их докормит; потерявши же отца, они рискуют умереть с голоду. Когда голубятам минует дней 14, они покрываются густым пухом, а старики снова подготовляют себе гнёзда и садятся на яйца. Со времени появления первых перьев голуби согревают птенцов только по ночам; через две недели вовсе перестают сидеть на них.

Голуби живут парами. Выбранных самца и самку запирают на 2 или 3 дня в особый ящик, а затем, если они остаются вместе, то это послужит указанием, что парование совершилось. Паровать не следует родных по отцу, ибо оно влияет на вырождение породы. Молодых голубей хотя и надо избегать паровать ввиду того, что они плохо воспитывают свой первый приплод, но это представляет то удобство, что по отделении самцов от самок, с 1 декабря по 15 января, каждый самец отыщет свою самку и займёт прежний ящик. Отделение голубей производят с целью удержать их от приплода в то время, когда он бывает неудовлетворителен; в эти же дни полезно ограничить им пищу, а со второй половины марта начать давать столько корму, сколько могут съесть, потому что происходит кладка яиц, высиживание и выкормка птенцов.

Летом голуби выводят три раза; они выводят и зимою, если их держать в тепле. Холод для голубей не вреден, но останавливает на несколько месяцев кладку яиц, а это укрепляет их для поздних выводков.

Лучшими голубятами считаются те, которые произошли от 3— или 4-летних родичей. Плодотворность голубей уменьшается на 7-м или 8-м году, а на 11 или 12 прекращается; доживают же они до 25 лет. С целью усовершенствования гонцов надо давать выкармливать племенным голубей каждый раз одного птенца, уничтожая или подкладывая другого птенца под другую пару; от этой меры количество приплода может уменьшиться, но в общем умножение стаи пойдёт быстрее, ибо вследствие качественного превосходства процент пропажи молодых голубей при дрессировке значительно уменьшится. Отнимать птенцов следует по очереди, то большего, то меньшего, ибо первый бывает голубем, а второй — голубкою, иначе количество молодых самцов не будет равняться числу самок в голубятне. Лучшим из выводов бывает весенний, а зародившиеся во время линьки родителей обыкновенно впоследствии заболевают. Больных голубей не следует держать вместе со здоровыми.

Голуби линяют ежегодно, причём все перья обновляются не более разу. Если нужно пользоваться голубями, у которых птенцы от 2 до 3 дней, то последних заменяют имеющими возраст от 6 до 10 дней, ибо таковых надо менее времени кормить.

Кормление и содержание

На каждого голубя считают при обыкновенной даче 410 г (1 фунт), а при усиленной 820 г корму в 8 дней; затем количество корма сообразуют с числом выкармливаемых птенцов; излишество корма развивает лень и неплодородие. Кормление должно производить регулярно, два или три раза в день, причём первую дачу рано утром, спустя около ¼ часа после восхода солнца, вторую около 1 часу пополудни, а третью перед сумерками. Обильная пища нужна также голубям в период сильного линяния и при больших морозах для развития внутренней теплоты.

Основной корм составляет полевой жёлтый горох, а лучше употреблять вику. Горох, имеющий зеленоватый вид, производит у голубей понос, истощающий старых до негодности к дальним путешествиям, а у молодых препятствует правильному развитию. Примеси мышиного горошка, овса и ржи не должно быть. Когда горох начинает производить вредное действие, то в корм следует прибавить смесь других зерен. К этому надо присоединить и заботу о доставлении им необходимых веществ для строения скелета и яичной скорлупы, а именно песку, извести и соли. Размножению и развитию птенцов способствует животная пища, а маслянистые вещества производят красоту перьев.

Вода для голубей летом не должна быть холодна, чтобы не простудились прилетающие из путешествий; воду следует ежедневно менять. Во время линьки голубей полезно класть в воду кусок железа. Вода нужна также голубям и для купания, что полезно им летом через день, а зимою в тёплые дни. Для голубей необходим тоже чистый воздух и дневной свет, а сырость приносит им серьёзный вред.

Дрессировка

Голубей начинают приучать летать вокруг голубятни после пребывания в ней не менее 3 дней, когда они достигнут около шестинедельного возраста и получат полное оперение; продолжают это около 6 недель, а затем приступают к дрессировке, то есть увозя голубя на некоторое расстояние от гнезда, приучают их возвращаться домой, постепенно увеличивая расстояния.

В первый год не дрессируют голубей на расстояние далее 320 км. Участки дрессировок не надо уменьшать, ибо частая пересылка голубей тревожит их, уменьшает энергию полёта и привязанность к голубятне. При дистанциях менее 100 км делают для отдыха голубей промежутки около дня, а при больших — около 4 дней. Дрессировки записывают в книгу.

Лучшее время для дрессировок — со второй половины апреля по октябрь. Для первых полётов нужна хорошая погода, а потом можно пускать и при дурной.

Когда голуби будут выдрессированы, то для совершенствования их в полёте и упражнения сообразительных способностей, а также, чтобы сгонять лень, апатию и жир, делающие голубя неспособным к дальним полётам, следует пускать их по разу в месяц на полное расстояние, одного за другим, через известные промежутки времени.

Дрессировки голубей, которые не были парованы, надо избегать, ибо они могут спариться в другом месте; по той же причине не следует выпускать из голубятни тех, которые были там разделены. Голуби, предназначаемые к дрессировкам, отсаживаются в корзины, самцы отдельно от самок, в каждую не более 30 штук.

Ловля голубей в голубятне и отсадка их в корзины для отвозки на ту станцию, с которой они должны возвращаться домой, должна производиться с возможною осторожностью. Ловля днём и хватание их руками отнимает у них охоту возвращаться к родному гнезду. Для ловли голубей днём хорошо применять сетку, но надо предварительно приучить их не пугаться её; в темноте же голуби свободно дают себя брать в руки. С целью поддержания в голубях выносливости и способности к продолжительным полётам надо держать их возможно меньшее время в корзинах, а потому голубей следует перевозить поездами большой скорости. Нужно стараться также, чтобы сопровождал голубей в пути человек, к которому они привыкли. Дрессируемых голубей не выпускают позже 12 часов дня.

Использование

При расстояниях от 100 до 160 км за час до выпуска голубей бросают в корзину несколько горстей зерён и дают им пить. Выбор места выпуска голубей имеет большое значение. Оно должно быть возвышенное и открытое; в долине голубь не может сразу ориентироваться, а горы и большие леса пугают его, не дозволяя прямо сняться с места.

Для выпуска голубей отворяют корзину и удаляются, чтобы не пугать их; тогда голуби вылетают и, поднявшись на высоту, описывают в воздухе несколько спиральных кругов, а затем, избрав направление и предположительно ориентируясь по магнитному полю земли, стрелой уносятся вдаль. В каждой стае выделяются два рода голубей: вожаки и попутчики; первые, летя в голове, направляют стаю, а вторые — держатся за ними. С каждой станции пускают лучших голубей поодиночке и прилетевших домой первыми считают вожаками. На лёгкость перелёта имеют влияние свойства местности, почему путь в 320 км по ровной местности голубь проходит скорее, чем в 100 км по местности, изобилующей препятствиями.

С целью развития в голубях способности ориентирования следует их держать по возможности больше на полной свободе, что даёт им возможность присматриваться к своему жилищу в разное время года, особенно зимою, когда снег меняет наружный вид предметов; постоянная свобода нужна также для поддержания их здоровья и развития силы полёта. При полёте голубь держится на высоте от 100 до 150 м и привык ориентироваться с означенной высоты, а потому если желательно сохранить его способности при спуске с большей высоты, то надо его к тому подготовить, иначе он не вернется в свою голубятню.

Пределом расстояния для полёта почтовых голубей считают 1100 км, но некоторые могут отыскать путь к своему гнезду и с большей дистанции. Такое расстояние голубь свободно пролетает не ранее трёхлетнего возраста.

Породы почтовых голубей

Разновидностей почтовых голубей много, но наиболее типичны 4: английский карьер, фландрский, или брюссельский, антверпенский и люттихский.

Первый имеет большую величину, сильное телосложение и клюв, окруженный наростом, имеющим вид кочана цветной капусты; второй имеет наибольшую величину из бельгийских голубей, клюв и шею толстые и короткие, а крылья плотно прижаты к телу; третий имеет клюв длинный и узкий, а шею лебединую; четвёртый отличается малой величиной. Можно упомянуть ещё о скалистом голубе (Columba livia), о голландском тюмлере, но первый редок в Европе, а прочие все уступают по качествам вышепоименованным. Вообще почтовый голубь похож на сизого голубя, но бывает и другого цвета, хотя пёстрые редко попадаются; клюв имеет более толстый, а иногда большие наросты на носу и всегда голые веки, которые бывают довольно широкие; ноги и хвост короткие, а крылья длинные и сильные. Полёт прямой, причём шея вытягивается более, чем у обыкновенного голубя

Голубиный спорт

Скорость полёта и память голубей поразительны. Голуби нередко летали из Рима в Брюссель (около 1100 км воздушного направления) через Альпы; нередко достигали скорости 90—100 км в час, на расстоянии около 320 км (Париж — Шательро, 1875). Только полёт горной касатки (358 км в час), ястреба (около 224 км в час) и ласточки (до 119 км в час) поспорит в этом отношении с полётом голубя. О памяти голубей свидетельствует тот факт, что французский голубь, подаренный в 1871 году принцем Фридрихом Карлом его матери, в 1875 году, вырвавшись на свободу, вернулся на свою голубятню в Париж.

Первое частное общество голубиного спорта было учреждено в Бельгии в 1818 году, а к началу XX века в мире их было сотни. В одном Париже с предместьями ныне имелось 18 000 почтовых голубей, из них 8000 дрессированных. В городе Рубе, с населением около 100 000, насчитывалось 15 000 голубей. Во всей Франции было до 100 000 дрессированных голубей; 47 департаментов имели общества любителей почтово-голубиного спорта. В Германии, где было множество таких обществ, в одном их Союзе «Columbia» в 1888 году числилось 178 обществ и 52 240 голубей; также велики были эти цифры и в других государствах. В 1890 году было учреждено первое российское частное общество почтово-голубиного спорта в Киеве.

В культуре

• Хорошее описание яркой и трудной судьбы почтового голубя и будней голубиной почты конца XIX — начала XX веков дал канадский и американский писатель-анималист Эрнест Сетон-Томпсон в рассказе «Арно».

См. также

• Голубеграмма
• Голубиная почта
• Голубиная связь
• Голубиная фотосъёмка
• Группы голубей
• Список пород голубей
• de:Denkmal für die deutsche Brieftaube

Литература

• Яснецкий И. Голуби почтовые // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Э. Сетон-Томпсон. Арно // [lib.ru/NATUR/SETONTOMPSON/rasskazy.txt Рассказы о животных] / Перевод Н. К. Чуковский. — Минск: Мастацкая литература, 1980.

Ссылки

• [news.mail.ru/society/4452121 Почтовые голуби доставили данные быстрее интернета]

Отрывок, характеризующий Почтовый голубь

Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит: