Почётные прозвания в России
В Российской империи существовала традиция почетных именований-титулов в виде географических приставок, которые присоединялись к основной фамилии российских выдающихся личностей, как правило, полководцев, как знак награды их военной победы — в подражание древнеримской традиции. Они именовались прозваниями, наименованиями, проименованиями или титулами и жаловались самостоятельно или одновременно с графским или княжеским титулом или дворянским достоинством. В первом случае, как правило, к потомству они не переходили.
В Древней Руси некоторые князья носили прозвища по выигранным им битвам, эти прозвища, по всей видимости, попали в летописи из устной традиции. В Российской империи почётные прозвания жаловались указом правящего монарха. Наряду с этим, бытовали в обществе и попали в мемуарные и исторические работы сатирические прозвания некоторых лиц, копирующие форму почётных прозваний.
Содержание
Древняя Русь
По крайней мере, два средневековых русских князя получили прозвания в честь выигранных ими сражений. Именно под этими прозваниями они и стали известны в истории.
Упоминание начиная |
Прозвание | Кто жалован | Портрет | Примечания |
---|---|---|---|---|
XV век | Невский | Александр Ярославич (1221—1263) Князь Новгородский |
За победу в Невской битве (на реке Нева) 15 июля 1240 года. | |
XVI век (во времена Иоанна Грозного)[1] |
Донской | Димитрий Иоаннович (1350—1389) Великий князь Владимирский |
За победу в Куликовской битве (между реками Дон, Непрядва и Красивая Меча) 8 сентября 1380 года. |
Почётные пожалованные прозвания
Хронологическое перечисление наградных титулов. Фамилии, не связанные с военными победами, выделены цветом.
Дата пожалования | Прозвание | Кто жалован | Портрет | Примечания | Наследование |
---|---|---|---|---|---|
1707 | Герцог Ижорский | Светлейший князь Александр Данилович Меншиков | Получил титул герцога «Ижорского» (Ингерманландия), позже эти земли перешли к Миниху. | Носил титул до 1728 года. | |
1770 | Чесменский | Генерал-аншеф граф Алексей Григорьевич Орлов (1737—1807) |
За победу в Чесменском бою 5—7 июля 1770 года в ходе Русско-турецкой войны 1768—1774 годов получил право присоединить к фамилии наименование Чесменского и стал известен как граф Орлов-Чесменский. Тот же титул носила и его единственная дочь. Фамилию Чесменский также носил его незаконнорожденный сын генерал-майор Александр Алексеевич Чесменский (1763—1820). Род А. Г. Орлова-Чесменского угас с его смертью 24 декабря 1807 (5 января 1808) года; в женском колене — 5 (17) октября 1848 года). |
| |
10 июля 1775 | Крымский (I) | Генерал-аншеф князь Василий Михайлович Долгоруков (1722—1782) |
За покорение Крыма летом 1771 года в ходе Русско-турецкой войны 1768—1774 годов. Пожалован титулом Крымский (ad personam – дети его носили только родовой титул князей Долгоруковых), шпагой с алмазами и алмазами к ордену Св. Андрея в день празднования мира с Турцией. Род угас в 1993 году[2]. | ||
10 июля 1775 | Задунайский | Генерал-фельдмаршал граф Пётр Александрович Румянцев (1725—1796) |
За победу в Русско-турецкой войне 1768—1774 годов, в ходе которой русские войска под командованием П. А. Румянцева успешно переправились за Дунай, Именным Высочайшим указом в день празднования мира с Турцией повелено присоединить к фамилии его проименование Задунайский и именоваться графом Румянцовым-Задунайским (ad personam – дети его носили только родовой титул граф Румянцевых)[К 1]. Умер 8 (19) декабря 1796 года. Род его угас 24 января (5 февраля) 1838 года. | Сыновья (Михаил, Николай и Сергей) под второй частью фамилии неизвестны. | |
8 июля 1787 | Таврический | Генерал-фельдмаршал граф Григорий Александрович Потёмкин (1739—1791) |
За присоединение к России Тавриды в 1783 году. Именным Высочайшим указом графу Г. А. Потёмкину, имевшему с 1776 года княжеское Римской Империи достоинство, пожалован титул Таврического, и повелено именоваться впредь Светлейшим князем Потёмкиным-Таврическим. Использовался и титул Князь Таврический. Род его угас с его беспотомственной смертью 5 октября 1791 года. | Законного потомства не имел. | |
6 октября 1789 | Граф Ры́мникский | Генерал-аншеф Александр Васильевич Суворов, имеющий графское Римской Империи достоинство (1729—1800) |
За победу при Рымнике (на реке Рымник; рум. Râul Râmnicul Sărat) 11 (22) сентября 1789 года в ходе Русско-турецкой войны 1787—1792 годов Именным Высочайшим указом возведён в графское Российской Империи достоинство с наименованием граф Суворов-Рымникский (потомственно). В его герб была внесена пониженная волнистая перевязь с надписью «Р. РЫМНИКЪ» (ОГ II, 14). Впоследствии был возведён в достоинство князя Италийского (см. ниже). | Титулы наследовались. См. Потомки по прямой линии. Род пресекся к 1893 году (в женском поколении в 1927 году). | |
16 мая 1790 | Барон Закомельский | Генерал-аншеф Иван Иванович Меллер (1725—1790) |
За взятие Очакова 6 (17) декабря 1788 года в ходе Русско-турецкой войны 1787—1792 годов пожалован «во всемилостивейшем уважении на ревностную службу и труды» двумя частями (Бармутинской и Череухинской) Закомельской (за рекой Комелью) волости Усвятского староства Полоцкой губернии и дипломом на баронское достоинство, в коем указано, чтобы барон Иван Иванович Меллер в дальнейшем потомственно именовался Меллером-Закомельским. | ||
8 августа 1799 | Князь Италийский | Генерал-фельдмаршал граф Александр Васильевич Суворов-Рымникский (1729—1800) |
За Итальянский поход в апреле-августе 1799 года Именным Высочайшим указом возведён с нисходящим потомством в княжеское Российской Империи достоинство с титулом Италийского и повелено ему именоваться впредь князем Италийским графом Суворовым-Рымникским (потомственно). Использовался и титул Князь Суворов без прибавления прозвания Италийский (см.). В его княжеский герб была включена политическая карта Италии (ОГ IV, 7). | См. выше. | |
1800(?) | Миха́йловский | Статский советник Иван Лукьянович Данилевский (1751—1807) |
В честь Михайловского замка[К 2]. | Потомство его именовалось Михайло́вскими-Даниле́вскими. | |
6 декабря 1812 | Смоленский | Генерал-фельдмаршал светлейший князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов (1745—1813) |
За победы русской армии в пределах Смоленской губернии в ходе Отечественной войны 1812 года Именным Высочайшим указом пожаловано наименование Смоленский. | Род его угас с его смертью 16 (28) апреля 1813 года (в женском поколении — в 1854 году). Внуку Кутузова Толстому 7 мая 1859 года передана была только фамилия Голенищев-Кутузов без княжеского титула и наименования Смоленский, так как Кутузов «был пожалован этими почётными титулами только лично, без распространения их на потомство»[4]. | |
30 сентября 1816[5][К 3]. | Измаильский | Подполковник Степан Иванович Пугачёвский (род. до 1781 — ум. не ранее 1825) и его братья Иосиф и Иван Ивановичи | За отличие при взятии Измаила 11 (22) декабря 1790 года, проявленное подполковником С. И. Пугачёвским и ввиду сходства его фамилии «с фамилией Государственного изменника «Пугачёва»», Высочайшим указом дозволено ему и братьям его принять фамилию Измаильских[7]. | Первоначально С. И. Пугачёвский просил присвоить ему фамилию Леонтович (по фамилии матери), затем — Александров (в честь императора Александра I), но эти просьбы были отвергнуты. Сам он отклонил предложенную фамилию Гачевский (вероятно, из-за существовавшей традиции[8]. Род С. И. Измаильского существовал в 1901 году[9]. | |
1 апреля 1826 | Верный | Иван Васильевич Шервуд (1798—1867) |
За участие в раскрытии заговора декабристов Высочайшим указом «в ознаменование особенного благоволения нашего и признательности к отличному подвигу, оказанному против злоумышленников, посягавших на спокойствие, благосостояние государства и на самую жизнь блаженные памяти государя императора Александра I» повелено Шервуду впредь именоваться «Шервуд-Верный». В русском обществе не пользовавшийся популярностью Шервуд был известен как Шервуд-Скверный. | Был трижды женат и имел потомство. | |
15 марта 1828 | Граф Эриванский | Генерал-от-инфантерии Иван Фёдорович Паскевич (1782—1856) |
За взятие 1 (13) октября 1827 года Эривани в ходе Русско-персидской войны 1826—1828 годов именным Высочайшим указом возведён с нисходящим потомством в графское Российской Империи достоинство с наименованием граф Паскевич-Эриванский. В его герб было включено изображение башни с развалинами крепости и надписью «ЭРИВАНЬ» (ОГ X, 14). Впоследствии получил титул князя Варшавского (см. ниже). | Род его угас 16 июня 1903 года. | |
30 июля 1829 | Забалканский | Генерал от инфантерии граф Иван Иванович Дибич (1785—1831) |
За переход в середине июля 1829 года русских войск через Балканы (в ходе Русско-турецкой войны 1828—1829 годов), считавшиеся дотоле неодолимыми, Именным Высочайшим указом пожаловано наименование Забалканский и повелено именоваться потомственно графом Дибичем-Забалканским. | Род его угас с его беспотомственной смертью 29 мая 1831 года. | |
4 сентября 1831 | Князь Варшавский (I) | Генерал-фельдмаршал граф Иван Фёдорович Паскевич-Эриванский (1782—1856) |
За взятие 25 августа (6 сентября) 1831 года Варшавы в ходе подавления польского восстания 1830—1831 годов Именным Высочайшим указом возведён с нисходящим потомством в княжеское Российской Империи достоинство с титулованием Светлостью и повелено ему именоваться князем Варшавским графом Паскевичем-Эриванским (потомственно). В его княжеский герб был включён герб Варшавы (ОГ X, 3 и ОГ XI, 1). | Род его угас 16 июня 1903 года. | |
4 декабря 1855 | Карсский | Генерал от инфантерии Николай Николаевич Муравьёв (1794—1866) |
За взятие крепости Карс 16 ноября 1855 года в ходе Крымской войны. Удостоен приставки к фамилии Карский одновременно с пожалованием ордена Святого Георгия II степени. | ||
26 августа 1858 | Граф Амурский | Генерал от инфантерии Николай Николаевич Муравьёв (1809—1881) |
За подписание с Китаем Айгунского договора 16 мая 1858 года, по которому Амур до самого устья стал границей между Россией и Китаем (и тем самым к России возвращалось левобережья Амура, утраченное в 1689 году) Именным Высочайшим указом возведён с нисходящим потомством в графское Российской Империи с наименованием граф Муравьёв-Амурский. | Умер без потомства 18 (30) ноября 1881 года. Согласно его желанию, его племяннику Валериану Валерьевичу Муравьёву (1861—1911) Именным Высочайшим указом 16 июня 1882 года разрешено принять титул и фамилию графа Муравьёва-Амурского. Титул угас в 1930 года. | |
4 апреля 1866 | Костромской | Осип Иванович Комиссаров (1838—1892) |
За предотвращение покушения на императора Александра II 4 апреля 1866 года. крестьянин Комиссаров возведён в потомственное дворянство с присвоением фамилии Комиссаров-Костромской, по месту его рождения в Костромской губернии. | Был женат и имел, по крайней мере, одну дочь. | |
1906 | Тян-Шанский | Действительный тайный советник Пётр Петрович Семёнов (1827—1914) |
В ознаменование 50-летия первой экспедиции по исследованию горной системы Тянь-Шань в 1856—1857 годах Высочайшим указом потомственно пожалован прибавлением к фамилии. | Фамилию Семёнов-Тян-Шанский носили и его потомки. | |
1907[kronvestnik.ru/museum/19325] | Тринадцатый | Константин Петрович Иванов (1872—1933) |
Будучи в чине лейтенанта вахтенным офицером крейсера «Рюрик» К.П. Иванову 13-й (в то время флотским офицерам с одинаковыми фамилиями присваивались порядковые номера) во время боя в Корейском проливе 14.08.1904 года за убылью офицеров принял на себя командование крейсером. Был трижды ранен и дважды контужен. Приказав затопить корабль, последним сошёл с борта и был поднят японскими кораблями. В ознаменование геройской гибели крейсера «Рюрик» и на воздаяние доблести его последнего командира, Николай II наградил Иванова орденом Святого Георгия IV степени и высочайше повелел заменить порядковый номер «13-й» и отныне писаться «Тринадцатый» полной прописью, присоединив эту цифру к его, и его потомства, фамилии как неразрывную часть | Род существующий[10] | |
1914 | Туркестанский | Братья Пётр (1857—1926) и Алексей (1861—1934) Михайловичи фон Кауфман |
П. М. Кауфман А. М. Кауфман | Получили приставку к фамилии в увековечивание памяти их дяди Константина Петровича фон Кауфман (1818—1882), первого командующего войсками Туркестанского военного округа (фактически - туркестанского генерал-губернатора), покорителя Туркестана (Кокандского и Хивинского ханств), род которого пресекся в 1891 году[11]. | |
1916 (отказано) | Крымский (II) | Действительный статский советник Павел Васильевич Попов (1869—1943) |
В 1916 году конфиденциально обращался к Таврическому губернатору с ходатайством «во внимание к заслугам его предков» (и, в первую очередь, его прадеда Василия Степановича Попова (1745—1822)) «в деле присоединения Крыма к России, именоваться с нисходящим потомством “Поповыми-Крымскими”»[12]. Ходатайство было отклонено, так как род Поповых не является древним. | ||
6 (19) августа 1920[К 4]. | Крымский (III) | Генерал-лейтенант Яков Александрович Слащов (1885—1929) |
Право именоваться Слащёвым-Крымским «в воздаяние его заслуг по спасению Крыма» в конце 1919 года и начале 1920 года получил приказом № 3505 генерала Врангеля. В эмиграции судом чести был уволен со службы без права ношения мундира. В 1921 году перешёл на сторону красных, за что в эмигрантской среде получил неофициальное прозвище Генерал предатель крымский[13]. | Был дважды женат и имел от каждого из браков по дочери. |
Почётные неофициальные прозвания
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Дата пожалования | Прозвание | Кто жалован | Портрет | Примечания | Наследование |
---|---|---|---|---|---|
конец 1850-х годов | Закююлюнский | Герман Шлягенвейт (нем. Hermann Rudolph Alfred Schlagintweit) (1826—1882) |
За переход горного хребта Кююлюнь (вместе со своим братом Робертом был первым европейцем, перешедшим этот хребет) награждён Казанским литературным обществом, занимавшимся исследованием Центральной Азии, прозванием Закююлюнского. Почётное прозвание в виде родовой фамилии утверждено за ним баварским правительством 24 ноября 1859 года, когда он был возведён королём Баварским в дворянское достоинство с фамилией фон Шлагинтвайт-Закюнлюнски (нем. von Schlagintweit-Sakünlünski)[14][К 5]. В 1866 году возведён в баронское Королевства Баварского достоинство с титулом барон фон Шлагинтвайт. |
Сатирические неофициальные прозвания
Народ или общественность награждала отдельных лиц сатирическими прозваниями, подражающими официально пожалованным, и отражающими, как правило, негативное отношение к деятельности указанных лиц.
Записные книжки Венедикта Ерофеева: «Если бы в 45 году мы двинули бы дальше на Запад, дошли до самых западных штатов США, то по типу Суворов-Рымникский, Потемкин-Таврический, Дибич-Забалканский, маршал Жуков звался бы Жуков-Колорадский».
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Дата «получения» | Прозвания | Кто «жалован» | Портрет | Примечания |
---|---|---|---|---|
середина 1800-х годов | Американец | Граф Фёдор Иванович Толстой (1782—1846) |
Во время кругосветного путешествия (1803—1805) посетил Русскую Америку. Род его угас с его смертью 24 октября (5 ноября 1846 года; в женском поколении — в 1887 году). | |
начало 1829 | Граф Ерихонский | Генерал-от-инфантерии Иван Фёдорович Паскевич (1782—1856) |
Ироническое прозвание, придуманное А.П. Еромоловым, обыгрывающее полученное И.Ф. Паскевичем почётное прозвание графа Эриванского (см. выше)[15]. | |
1839 | Дворецкий | Генерал-лейтенант граф Пётр Андреевич Клейнмихель (1793—1869) |
За перестройку Зимнего дворца после пожара 1837 года, выполненную им с замечательной быстротой, возведён 26 марта 1839 года в графское Российской Империи достоинство, а граф К. Ф. Толь предложил присвоить ему и фамилию Дворецкий. | |
середина 1800-х годов | Варшавский (II) | Генерал Арсений Андреевич Закревский (1786—1865), имеющий графское Великого Княжества Финляндского достоинство |
За закрытие борделя «Варшависки» в Москве[К 6]. Род угас с его смертью 11 (23) января 1865 года (в женском колене — 22 марта 1884 года). | |
1854 | Граф Альмавива | Адмирал светлейший князь Александр Сергеевич Меншиков (1787—1869) |
Ироничное прозвание, придуманное им самим после поражения на реке Альма 8 (20) сентября 1854 года в ходе Крымской войны и заимствованное у одного из персонажей пьес Бомарше «Севильский цирюльник» и «Женитьба Фигаро» графа Альмавива (фр. le comte Almaviva)[К 7]. После сражения под Балаклавой 13 (25) октября 1854 года в ходе той же кампании, русские солдаты стали называть его Изменщиков[18]. | |
17 апреля 1865 | Виленский | Генерал-от-инфантерии Михаил Николаевич Муравьёв (1796—1866) |
За успешное подавление восстания 1863 года в бытность его главным начальником Северо-западного края (Виленским, Ковенским и Гродненским генерал-губернатором, командующим войсками Виленского военного округа (с резиденцией в Вильне). 17 апреля 1865 года с увольнением от должности генерал-губернатора Именным Высочайшим указом возведён с нисходящим потомством в графское Российской Империи достоинство. Вопреки распространённому мнению, официально наименование Виленский не получил. В антиправительственных кругах был также известен как Муравьёв-Вешатель[19]. Род его существовал на 1900 год. | |
1886 | Азийский | Генерал-майор Николай Михайлович Пржевальский (1839—1888) |
Исследователь Центральной Азии (1867—1888). Ироничное прозвание предложено Е. П. Карновичем на основе присвоения почётного прозвания Шлягенвейту (см. выше)[К 8]. Умер без потомства 20 октября (1 ноября) 1888 года. | |
1886 | Папуасский | Николай Николаевич Миклухо-Маклай (1846—1888) |
В 1870—1880-х годах изучал коренное население Юго-Восточной Азии, Австралии и Океании, в том числе папуасов. Ироничное прозвание предложено Е. П. Карновичем на основе присвоения почётного прозвания Шлягенвейту (см. выше)[К 8]. | |
1896 | Князь Ходынский | Великий князь Сергей Александрович (1857—1905) |
Будучи московским генерал-губернатором, обвинялся общественностью в катастрофе на Ходынском поле 18 (30) мая 1896 года. Был убит, не оставив потомства, 4 (17) февраля 1905 года. | |
1905 | Князь Цусимский | Великий князь Алексей Александрович (1850—1908) |
Будучи управляющим военно-морским ведомством России, обвинялся общественностью в поражении при Цусиме 14 (27) мая 1905 года. Умер 1 (14) ноября 1908 года, не оставив легитимного потомства. | |
1905 | Полусахалинский | Граф Сергей Юльевич Витте (1849—1915) |
За утрату по подписанному им Портсмутскому мирному договору 23 августа (5 сентября) 1905 года южной половины Сахалина. Род его угас с его беспотомственной смертью 28 февраля (13 марта) 1915 года. | |
середина 1900-х годов | Балтийский | Генерал-майор Александр Афиногенович Орлов (1862—1908) |
Прозвание упомянуто в романе В. С. Пикуля «Нечистая сила»[неавторитетный источник? 3054 дня]. | |
середина 1910-х годов | Дарданелльский | Павел Николаевич Милюков (1859—1943) |
За неоднократные требования передать России после войны контроль над черноморскими проливами Босфор и Дарданеллы, с которыми он выступал после начала Первой мировой войны. |
Напишите отзыв о статье "Почётные прозвания в России"
Комментарии
- ↑ Впоследствии фамилию Задунайский взял себе осенью 1930 года Остап Бендер — в конце романа «Золотой телёнок» (ч. 3 гл. XXXV) он представляется как Бендер-Задунайский:
- — Фемиди, — сказал молодой человек, сердечно пожимая руку Остапа.
- — Бендер-Задунайский, — грубо ответил великий комбинатор, сразу сообразив, что опоздал на праздник любви<…>
- — Как! Разве вы ещё и Задунайский? — весело спросила Зося.
- — Да. Задунайский. Ведь вы тоже уже не только Синицкая? Судя по носкам…
- — Я — Синицкая-Фемиди.
- ↑ «Император Павел Петрович построил Михайловский замок и ему доставляла удовольствие похвала новопостроенному дворцу. Об этом проведал один из директоров государственного банка, статский советник Данилевский. Пользуясь настроением императора и желая обратить на себя его высочайшее внимание, он написал императору, что, восхищаясь беспредельно „Михайловским“ замком, он, Данилевский, дерзает всеподданнейше просить его величество о дозволении в ознаменовании этого прибавить ему, Данилевскому, к родовому его прозванию фамилию Михайловский. Павел Петрович удовлетворил эту просьбу, выразив просителю благоволение»[3].
- ↑ В «Малороссийском гербовнике»[6] указывается иная дата — 30 октября 1816 года, хотя в качестве источника указана ссылка на книгу Милорадовича.
- ↑ По другим данным — 18 августа 1920 года.
- ↑ Немецкой формой прозванию должно было бы быть Überschreiter des Künlün.
- ↑ В бытность его московским военным генерал-губернатором (1848—1859), «Гр. Закревский ехал раз поздно вечером с дочерью Мясницким бульваром мимо одного свободного дома, известного в городе под именем «Варшависки». Вдруг из этого увеселительного заведения выскочили пьяные офицеры и подняли крик; граф остановился и, увидев квартального, спросил, что это. «Бордель, Ваше Сиятельство». Затем последовала пощёчина, которой граф пожаловал квартального, внушая ему быть вежливее при дамах. Заведение было уничтожено, и за такой смелый подвиг Москва дала Закревскому почётное звание графа Варшавского»[16].
- ↑ «…на р. Альма Меншиков с 35-тысячной армией попытался… остановить союзников и так был уверен в успехе, что пригласил на поле битвы светских дам, обещая показать им зрелище позорного бегства неприятеля. Бежать, однако, пришлось ему самому. Спасая себя, он потерял свой портфель с ценными бумагами, но сохранил органически присущую ему беспечность и даже острил на бегу: „Если бы я выиграл эту битву, меня сделали бы графом Альмавива!“»[17].
- ↑ 1 2 «Отчего бы другим нашим учёным обществам не последовать такому примеру в отношении наших соотечественников и не наименовать г. Пржевальского „Азийским“, а, пожалуй, и г. Миклуху-Маклая — „Папуасским“»[20].
Примечания
- ↑ [istrodina.com/rodina_articul.php3?id=1703&n=89 Журнал "Родина": Великое сражение Руси]
- ↑ [www.rusgenealog.ru/index.php?id=gen_table&table_id=gen_rk_236 Русская знать — Генеалогические таблицы — Князья Долгоруковы (потомки кн. Михаила Владимировича)]
- ↑ Карнович Е. П. Родовые прозвания и титулы в России и слияние иноземцев с русскими. — СПб., 1886. — C. 111—112.
- ↑ Карнович Е. П. Родовые прозвания… — C. 98.
- ↑ Милорадович Г. А. Родословная книга Черниговского дворянства. Т. I: Части 1 и 2. — СПб., 1901. — С. 211.
- ↑ Лукомский В. К., Модзалевский В. Л. Малороссийский гербовник. — СПб., 1914. — С. 63.
- ↑ Милорадович Г. А. Родословная книга… — С. 210—211.
- ↑ [histpol.pl.ua/ru/biblioteka/bibliografiya?id=3746 Просьба подполковника Пугачевского о перемене его фамилии]
- ↑ Милорадович Г. А. Родословная книга… — С. 210.
- ↑ Сын Константин (1894-1964)[www.tez-rus.net/ViewGood28720.html], внуки Константин (1922-1944) [www.tez-rus.net/ViewGood28721.html] и Никита (1924-1989) [www.tez-rus.net/ViewGood28723.html], правнук Герман Никитич (род. 1947) [drevo-info.ru/articles/23511.html].
- ↑ [encblago.lfond.spb.ru/showObject.do?object=2830275772 Internal Error](недоступная ссылка с 09-12-2015 (3053 дня))
- ↑ [librar.org.ua/sections_load.php?s=culture_science_education&id=5034&start=5] со ссылкой на Государственный архив Автономной Республики Крым (ГААРК). Ф. 49. Оп. 1. Д. 1881. Л. 84.
- ↑ Самарин А. [rovs.atropos.spb.ru/index.php?view=publication&mode=text&id=96 Кто Вы, генерал Слащев-Крымский?]
- ↑ Карнович Е. П. Родовые прозвания… — С. 112—113.
- ↑ «Несколько раз принимался он <А.П. Еромолов> говорить о Паскевиче и всегда язвительно; говоря о лёгкости его побед, он сравнивал его с Навином, перед которым стены падали от трубного звука, и называл графа Эриванского графом Ерихонским» (А.С. Пушкин «Путешествие в Арзрум»).
- ↑ Русский литературный анекдот конца XVIII — начала XIX века. — М.: Художественная литература, 1990. — С. 187.
- ↑ [scepsis.ru/library/id_1459.html Крымская война: Англия, Франция и Турция против России // Николай Троицкий]
- ↑ [archive.is/20120714152713/russzastava.narod.ru/geroinahimov2.html Адмирал Нахимов (2)]
- ↑ Шепелев Л. Е. [militera.lib.ru/research/shepelev1/01.html Титулы, мундиры, ордена в Российской империи]
- ↑ Карнович Е. П. Родовые прозвания… — С. 113.
Отрывок, характеризующий Почётные прозвания в России
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.
Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.
Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.