По главной улице с оркестром

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
По главной улице с оркестром
Жанр

трагикомедия

Режиссёр

Пётр Тодоровский

Автор
сценария

Александр Буравский
Пётр Тодоровский

В главных
ролях

Олег Борисов

Оператор

Валерий Шувалов

Композитор

Пётр Тодоровский

Кинокомпания

Мосфильм

Длительность

89 минут

Страна

СССР СССР

Язык

Русский

Год

1986

IMDb

ID 0091770

К:Фильмы 1986 года

«По гла́вной у́лице с орке́стром» — советский художественный фильм режиссёра Петра Тодоровского, вышедший на киностудии «Мосфильм» (Второе творческое объединение) в 1986 году.





Сюжет

50-летний преподаватель сопромата Василий Муравин переживает кризис. На работе место заведующего кафедрой вместо него занимает более прагматичный, но ограниченный Валентин Романовский, дома жена Лида, зарабатывающая больше мужа, привычно упрекает его в нерешительности… Муравину трудно смириться с установившимся отношением к себе, но тяжелее всего он переживает, когда жена демонстрирует неуважение к главному его увлечению — игре на гитаре. Однажды, не выдержав издёвок, Муравин уходит из дома. Он играет для публики на Речном вокзале, параллельно принимая решение не возвращаться ни домой, ни на работу.

Во время одного из выступлений Муравина перед досужей публикой его замечает дочь Ксюша. Начинается новый этап их общения, на котором они узнают друг о друге то, чего не замечали при совместной жизни. Отец помогает Ксюше разобраться в ситуации с женатым врачом Игорем, от которого у неё должен быть ребёнок (потом выяснилось, что это была выдумка Ксюши для того, чтобы Игорь остался с ней).

Ксюша пытается научить отца практичности после того, как видит, что аранжировщик Константин Михайлович присваивает мелодии, наигранные отцом на гитаре. Муравину же важнее само существование мелодий и собственная независимость от «худсоветов».

В ролях

В эпизодах

Съёмочная группа

Факты

Накладка

Во время съёмки фильма не обошлось без накладки. По сюжету, Василий Муравин работает в Московском институте управления (МИУ), расположенном рядом со станцией метро «Ждановская» (ныне — «Выхино»). В эпизоде, в котором Муравин едет на работу от своего дома в Подмосковье, маршрут героя выглядит так: он доезжает до железнодорожной платформы «Ждановская», после чего — вместо того, чтобы пройти к институту по подземному переходу — зачем-то садится в вагон метро; в следующем кадре он выходит из вагона на той же «Ждановской» (только с другой стороны станции), но, находясь уже перед входом в МИУ, садится в автобус, снова едет, и только после этой поездки — в очередном кадре — оказывается в институтской аудитории у доски с формулами…[1].

Места съёмок

Песни в фильме

  • «В белом сне»
  • «Колыбельная»
  • «И всё-таки мы победили»

Напишите отзыв о статье "По главной улице с оркестром"

Примечания

  1. Макеева, Марина.  [newsvostok.ru/archive/rezhisser-zastavil-olega-borisova-plutat-u-metro-stantsiya-vyhino-stala-sjemochnoy-ploshadkoy-dlya-treh-populyarnyh-sovetskih-filmov/ Режиссёр заставил Олега Борисова плутать у метро. Станция «Выхино» стала съёмочной площадкой для трёх популярных советских фильмов] // Восточный округ. — 2016. — № 1 (136) за 15 января. — С. 13.

Ссылки

  • [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=4787 «По главной улице с оркестром»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»
  • [ruskino.ru/mov/718 «По главной улице с оркестром»] на Рускино.ру
  • «По главной улице с оркестром» (англ.) на сайте Internet Movie Database



Отрывок, характеризующий По главной улице с оркестром

Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.