По течению (Остаться в живых)

</th></tr> </td></tr>

По течению
англ. Adrift Эпизод телесериала «Остаться в живых»
Майкл и Сойер на разрушенном плоту
Номер серии	Сезон 2 Серия 2
Режиссёр	Стивен Уильямс
Автор сценария	Стивен Маэда Леонард Дик
Приглашённые актёры	Адевале Акиннуойе-Агбадже Генри Йен Кьюсик Тамара Тейлор Сол Рубинек Джанетта Арнетт
Производственный номер	202
Центр. персонаж(и)	Майкл
День на острове	44—45
Премьера	28 сентября 2005 (ABC)
Хронология
← Ранее	Далее →
«Человек науки, человек веры»	«Инструктаж»
Список серий

«По течению» (англ. Adrift) — второй эпизод второго сезона телесериала «Остаться в живых» и 27-й в общем счёте. Сценарий написали Стивен Маэда и Леонард Дик, а сам эпизод снял Стивен Уильямс. Премьерный показ состоялся в США 28 сентября 2005 года на канале ABC. Центральный персонаж этой серии — Майкл. В воспоминаниях он борется за опеку над своим сыном Уолтом.

Сюжетная линия сосредоточена на истории с плотом, которая началась в финале первого сезона, «Исход», а также повторяет события, показанные в предыдущем эпизоде, «Человек науки, человек веры». Изначально задуманный как эпизод для Сойера, этот эпизод был переписан, чтобы сосредоточиться на Майкле. Морские сцены были сняты на гавайском побережье. «По течению» посмотрели 23.17 миллиона американцев и является вторым самым просматриваемым эпизодом сериала, но он получил отрицательные отзывы, которые были направлены в сторону воспоминаний, сцен на плоту и недостаточность развития сюжета.

Сюжет

В воспоминаниях, Майкл Доусон борется со своей бывшей девушкой Сьюзан Ллойд, которая попросила Майкла отписать отказ от родительских прав на своего сына, Уолта. Хотя Майкл изначально сопротивляется, подав в суд, чтобы сохранить свою опеку над ним, он в конечном счёте смягчается, когда Сьюзан убеждает его задуматься, преследует ли он свои собственные интересы, или интересы Уолта.

После того, как Другие напали и уничтожили плот, Сойер всплывает на поверхность океана. Слышны крики Майкла, который неоднократно выкрикивает Уолта, а Сойер выкрикивает Джина. Сойер сначала решает спасти Майкла. Он подплывает к нему, затаскивает его на кусок плота и выполняет искусственное дыхание. Затем Майкл просыпается и винит Сойера за то, что выстрелил ракетницей, что привлекло внимание нападавших. Вскоре после этого, двое замечают, как их окружает акула; Майкл считает, что акулу привлекла кровь из раны Сойера, и двое продолжают спорить.

В лагере, после того, как Кейт исчезла в бункере, Джон Локк также спустя туда и находит её без сознания в компьютерной комнате. Вооружённый Десмонд подходит к ним сзади и спрашивает Локка, «он» ли это. Локк сначала утверждает, что он тот самый человек, которого ищет Десмонд, но ему не удаётся отгадать загадку Десмонда. Это заставляет Десмонда приказать Кейт связать Локка. Однако Локк убеждает Десмонда в том, что вместо него надо связать Кейт. Десмонд соглашается и Локк тайком передаёт ей нож, прежде чем запереть её в тёмной комнате. Кейт освобождает себя и обнаруживает, что она находится в большой кладовой, заполненной продуктами питания. Всё находится в коробках со странной маркировкой. Затем Кейт забирается в вентиляционную шахту.

Сюжет разворачивается в той точке, в которой закончился предыдущий эпизод. Начинает звучать сигнал клаксона. Десмонд ведёт Локка под дулом пистолета к компьютерному терминалу и заставляет его ввести «числа», которые сбрасывают 108-минутный таймер. Вскоре после этого, Десмонд обнаруживает Джека и, направив его в компьютерный зал, заставляет Локка приветствовать Джека, как показано в предыдущем эпизоде.

На плоту Майкл и Сойер видят один из понтонов плота и они решают плыть на нём. Сойер подплывает к понтону, дав Майклу пистолет на случай, если появится акула. Когда она появляется, Майкл стреляет несколько раз, видимо ранив её. Майкл затем забирается к Сойеру на понтон, а когда наступает утро, он плачет, понимая, что он не должен был брать Уолта с собой на плот, и винит себя за то, что его сына похитили. В этот момент Сойер замечает, что они оказались недалеко от острова. Когда они подплывают к берегу, они видят, как к ним бежит Джин со связанными руками за спиной, выкрикивая слово «Другие». Вскоре появляются те, которые держали его в плену.

Производство

Финальный эпизод первого сезона заканчивается двумя клиффхэнгерами: открытием бункера и нападением «Других» на плот Майкла. Когда началось производство второго сезона, сценаристы решили, что премьера сезона, «Человек науки, человек веры», будет сосредоточена на бункере, оставив историю с плотом для второго эпизода. Чтобы не раздувать первый эпизод, некоторые из сюжетных линий с бункером, такие как вторжение Локка, были оставлены для эпизода «По течению». Эпизод должен был изначально быть сосредоточен на Сойере, а в качестве приглашённой звезды была быть Джолин Блэлок, но был переписан «в пресловутую последнюю минуту» и заменён на эпизод для Майкла.

Режиссёр Стивен Уильямс назвал съёмки в море вызовом, поскольку волны заставляли камеры, освещение и декорации, на которых стояли актёры, «синхронно передвигать друг друга». Однако Уильямс считал, что сцены стали более реалистичными. Потребовалось три ночи, чтобы завершить водные сцены, а Гарольд Перрино занимался плаванием для подготовки к съёмкам. Когда Сойер готовится подплыть к другой платформе, мимо него проплывает акула, и в кадре под водой можно мельком увидеть символику DHARMA Initiative рядом с её спинным плавником. Это была шутка или «пасхалка», которая оказалась более заметной, чем предполагалось. В то время пока была построена механическая акула, которой должны управлять три кукловода, кадр, в котором на Майкла нападает акула, был снят с использованием акульего плавника, который держала съёмочная команда.

Оценка критики

Рейтинги

«По течению» посмотрели 23.17 миллиона американских зрителя, что делает его вторым самым просматриваемым эпизодом в истории шоу, став позади за премьерой сезона.

Отзывы

Этот эпизод получил в основном отрицательные отзывы. Мак Слокум, обозреватель сайта Filmfodder.com заметил, что «не всё здесь было интересно». Джефф Дженсен из Entertainment Weekly назвала флешбэки «самыми жалкими и неуклюже встроенными из тех, что нам довелось увидеть», потому как он не узнал из них ничего нового, ему также не понравились события с Майклом на Острове, отметив, что «актёры и режиссёры не были до конца уверены, что им делать с этими сценами». Дженсен однако похвалил сцены с бункером, посчитав, что выступление Терри О'Куинна и его взаимодействие с Генри Йеном Кьюсиком «спасали первый средненький эпизод сезона.» Крис Каработт из IGN дал эпизоду 8.2 баллов из 10, похвалив выступление Перрино и флэшбек, но позже вебсайт поставил «По течению» на 80-е место из 115 эпизодов «Остаться в живых», пошутив, что акула должна была съесть Майкла и «спасти от постоянных „Уоооооолт!“ и „Они забрали его. Прямо из моих рук.“» Подобный список от «Los Angeles Times» поставил эпизод на четвёртое место в списке худших эпизодов, охарактеризовав его как «скучный». «New York Magazine» поместил «По течению» в список «Двадцати самых бессмысленных эпизодов „Остаться в живых“», сказав, что эпизод был бы лучше, если бы Сойер и Майкл добрались до берега быстрее.

Ссылки

• [abc.go.com/shows/lost/episode-detail/adrift/40658 «По течению»] на ABC
• «По течению» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.tv.com/shows/lost/adrift-456067/ «По течению»] (англ.) на TV.com

Отрывок, характеризующий По течению (Остаться в живых)

Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.