По ту сторону рассвета

По ту сторону рассвета
Жанр:	фэнтези
Автор:	Ольга Брилёва
Язык оригинала:	русский
Дата первой публикации:	2003

«По ту сторону рассвета» — дилогия Ольги Брилёвой в жанре фэнтези, опубликованная под псевдонимом «Берен Белгарион». Книга в форме приключенческого романа рассказывает вариант истории Берена и Лютиэн, персонажей «Сильмариллиона» Джона Р. Р. Толкина. Книга была впервые издана в 2003 году издательством Эксмо в серии «Летописи Средиземья» вместе с «Последним Кольценосцем» Кирилла Еськова.

Дилогия состоит из романов «Тени Сумерек» и «Воин Надежды».

Сюжет дилогии, следуя основным событиям «Лэ о Лэйтиан», тем не менее, значительно отличается от канонической версии. Средиземье в «ПТСР» предстаёт реалистичным и жестоким средневековым миром, а сторонники Саурона — такими же людьми, как их светлые противники. В сюжете также есть отсылка к «Чёрной книге Арды», которую персонажи находят у убитых врагов.

В книге использованы стихи бардов и рок-групп, посвящённые персонажам и сюжетам Толкина, в частности Blind Guardian (в переводе Брилёвой).

Сюжет

Тени Сумерек

Книга начинается со вступительного слова «переводчика». Ольга Брилёва рассказывает историю написания книги Береном Белгарионом, пилотом звездолёта «Helya Maiwin». Согласно ей, «По ту сторону рассвета» написал Берен, а она лишь перевела книгу с вестрона на русский.

Главного героя самого произведения также зовут Берен. Он — беглец из горной страны Дортонион, захваченной армией валы-отступника Моргота. Берен — последний из княжеского рода Беорингов. Едва пережив переход через горы Эред Горгорат, он чудом попадает в королевство эльфов Дориат, закрытое от смертных волшебной завесой Мелиан. Берена находит Лютиэн, дочь короля. С помощью осанвэ она возвращает Берену память. Берен вспоминает причину своего побега: Саурон, военачальник Моргота, через год планирует войну против северной страны Хитлум. Берен и Лютиэн полюбили друг друга, но Тингол, отец Лютиэн и король Дориата, пытается помешать их браку. Он требует от Берена свадебный выкуп — Сильмарилл, драгоценный камень из короны Моргота.

Согласившись принести Тинголу Сильмарилл, Берен становится врагом эльфов дома Феанора. Это мешает ему создать союз людей и эльфов против Моргота. Феаноринги поднимают мятеж против Финрода, сюзерена Берена. Всё же Финрод помогает Берену заключить союз с Хитлумом, гномами и беженцами-беорингами из Бретиля и Химринга. После этого Берен отправляется в оккупированный Дортонион с целью поднять мятеж в тылу Саурона. Финрод с десятью верными подданными идёт с ним, но, к несчастью, все они попадают в плен к Саурону на остров Тол-ин-Гаурхот. Однако незадолго до пленения Финрод накладывает на Берена заклинание ложной памяти, после чего тот соглашается служить Саурону один год взамен за жизнь Финрода и других эльфов.

Много внимания в книге уделено обсуждению этических вопросов между мудрым Финродом и Береном, между Береном и его пятнадцатилетним оруженосцем, вчерашним крестьянином Гили, а также между Гили и молодым эльфом Айменелем. Используются материалы из малоизвестных произведений и статей Толкина («Беседа Финрода с Андрет», «Осанвэ квента»). Детально описана культура различных народов Белерианда, а также важные для «Сильмариллиона» персонажи (братья Хурин и Хуор, лорд Маэдрос, Галадриэль и многие другие).

В конце книги Берен оказывается в компании рыцарей Аст-Ахэ (приверженцев позиции «Чёрной книги Арды»), ведёт с ними остроумные споры, выдерживает психологическое давление, а между делом поддразнивает слабо утверждённую в вере в Мелькора малолетнюю ученицу «тёмных» Дайэрет. Тем временем, Лютиэн против воли отца покидает Дориат и попадает в плен к феанорингам в бывших владениях Финрода — Нарготронде.

Воин Надежды

Оруженосец Берена Гили отправляется в Дортонион и, найдя Берена, особой песней возвращает ему заблокированную Финродом память о готовящемся союзе против Саурона. Рискуя жизнью Финрода, Берен поднимает восстание, преграждает путь оркам из Лотланна, освобождает рабов-беорингов и становится на пути армии Саурона, идущей к Тол-ин-Гаурхот. В битве с войсками Мелькора Берен побеждает в поединке своих злейших врагов — орка Болдога и капитана рыцарей Аст-Ахэ полуэльфа Илльо.

Тем временем Лютиэн с помощью разумного валинорского пса Хуана сбегает из Нарготронда. Феаноринги отправляются в погоню за ней.

Берен пытается спасти Финрода, переодев своих людей в доспехи воинов Аст-Ахэ. По роковой ошибке феаноринги принимают Дайэрет за Лютиэн и убивают многих из отряда Берена. Изрядно потрёпанному отряду даже с поддержкой феанорингов не удаётся захватить Тол-ин-Гаурхот. Берен живым попадает в руки Саурона. Тот же, видя полную бесперспективность пытками заставить Берена или Финрода открыть ему секрет защиты от осанвэ, замуровывает Берена и эльфов в подземелье Тол-ин-Гаурхот, где их по одному заживо съедает волчица Драуглин. Финроду удаётся убить Драуглин и ценой своей жизни спасти Берена. В это же время Тол-ин-Гаурхот берут штурмом люди и эльфы Хитлума под предводительством Хурина и Артанора. Лютиэн и Хуан, участвовавшие в осаде, побеждают Саурона в магическом поединке.

После долгих душевных поисков, вызванных смертью Финрода, Берен отрекается от титула ярна Дортониона и отправляется в Ангбанд — цитадель Моргота. Лютиэн догоняет его и они вдвоём предстают перед Тёмным Владыкой. Моргот, чтобы не разрушать образ доброго Учителя, беседует с ними наедине. Этим искусно пользуется Лютиэн — она усыпляет Моргота, а Берен вырезает из его короны один из Сильмариллов. Покидая Ангбанд, они натыкаются на Кархарота, сильнейшего из волков Моргота. Кархарот откусывает Берену руку вместе с Сильмариллом и, терзаемый огнём Камня, в ужасе и ярости убегает от ворот Ангбанда. Орёл Манвэ спасает Берена и Лютиэн и возвращает их в Дортонион. Признавая его подвиги, нынешний ярн Дортониона, феаноринги и в конце концов сам король Тингол отказываются от преследования Берена.

В это время Кархарот, сжигаемый изнутри пламенем Сильмарилла, добирается до Дориата, где живут Берен и Лютиэн. Берен участвует в охоте на волка и погибает. Лютиэн по своей воле отправляется за ним в Мандос — Чертоги Мёртвых. По решению Валар Берен и Лютиэн возвращаются к жизни как Смертные.

Эпилог рассказывается от лица Диора, сына Берена и Лютиэн. Он вспоминает, как к нему попал Сильмарилл, который сейчас хотят отобрать феаноринги: Тингол был убит гномами, а те — остановлены энтами и Береном. Берен же и Лютиэн однажды просто исчезли. Их души покинули Арду, унеся с собой материальные тела, как и предсказывал Финрод в беседе с Андрет…

Ссылки

• [beyondthedawn.narod.ru/index1.htm Сайт, посвящённый «По ту сторону рассвета»]
• [www.litforum.ru/index.php?showtopic=7836&hl Дуэль сторонников и противников книги]
• [www.nhat-nam.ru/test/afiglion.html Афиглион Нолдо — По Ту Сторону Сюжета] — пародия
• [eressea.ru/tavern7/023-0008.shtml По ту сторону… критики] — критическая статья о дилогии

Отрывок, характеризующий По ту сторону рассвета

Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.