Права человека в СССР

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Права человека в СССР — комплекс вопросов реализации прав человека (основных свобод и возможностей в экономической, социальной, политической и культурной сферах) в СССР. Большинство подобных вопросов регулировалось конституциями СССР (например, Конституцией СССР 1977 года), а также конституциями, уголовными и гражданскими кодексами союзных республик (например, Уголовным кодексом РСФСР и Гражданским кодексом РСФСР).

СССР подвергался критике со стороны стран Запада за нарушения прав человека, в том числе закреплённых в подписанных Советским Союзом международных документах, с другой стороны, СССР критиковал западные страны за нарушения социальных прав трудящихся.

Права человека

До середины XX века не существовало общепринятых прав, которые в равной степени распространялись бы на всех людей. В национальном законодательстве разных стран обычно оговариваются права для граждан этих стран, которые не распространяются на иностранцев. Среди собственных граждан равенства в правах также не было. Например, в США рабство было отменено лишь во второй половине XIX в., а законы о расовой сегрегации в некоторых штатах существовали до 60-х годов XX в. До начала XX в. были лишены избирательных прав женщины.

Возможность формирования правовых норм, одинаковых для всех людей независимо от их гражданства, появилась с возникновением авторитетных международных органов (сперва Лига Наций, а затем Организация Объединённых Наций). Одним из важнейших документов, провозгласивших базовые права и свободы, которыми обладают все люди, стала Всеобщая декларация прав человека/.

Советская концепция прав человека

Советский Союз был создан на большей части территории бывшей Российской империи после тяжелых и кровопролитных войн. Экономический и политический кризис во время первой мировой войны вначале спровоцировал крушение многовековой монархии. В ходе последовавшей гражданской войны бывший правящий класс, поместное дворянство, был уничтожен, лишен прав или изгнан из страны, а новое политическое руководство, партия большевиков, специальным декретом уничтожило прежнее деление граждан на сословия и провозгласило своей социальной базой пролетариат и беднейшее крестьянство. В соответствии с Декретом об уничтожении сословий и другими законами основной целью нового государства было установление равноправия, как политического, так и экономического, преодоление социального и национального неравенства, недопущение эксплуатации человека человеком, то есть запрет не только рабства, но и использования наемного труда в частных хозяйствах; создание для рабочих и крестьян, социально слабых слоев общества широких возможностей для продвижения в элиту, к высшим статусным позициям в обществе.

В результате советская концепция прав человека сильно отличалась от концепции превалирующей на Западе, где частная собственность является основой экономики, а концепция естественных прав личности — западной политической системы. По мнению Дориан Ламбелет (Doriane Lambelet Coleman) , согласно «западной правовой теории», «права человека, которые могут оказаться заявленными наперекор правительству, идут во благо именно человеку как частному лицу», советский же закон, по еe мнению, декларировал прямо противоположное. С точки зрения советских правоведов, главное отличие советской правовой системы от буржуазного права заключается в том, что она построена на базисе антиэксплуататорских отношений и призвана защищать интересы трудящихся.

Советское государство рассматривалось как источник и гарант прав человека, интересы государства рассматривались выше интересов отдельной личности. Поэтому, по мнению Дэвида Шимана (David A.Shimon), советский закон отклонил западные понятия естественного права («верховенства права»), основывающиеся на вере в то, что закон должен быть больше, чем просто инструментом политики. В СССР политические и гражданские права считались формальными и бессмысленными (правовой идеализм) без реализации основных «экономических прав», которые гарантирует государство и обеспечивает бесплатную медико-санитарную помощь и бесплатное право на образование вместо либерального права частной собственности. Наконец, каждый был обязан при необходимости пожертвовать своими личными правами и желаниями в пользу коллективных потребностей.

По мнению исследователей, в отличие от западных стран, законность в СССР выступала не как рамка, ограничивающая произвольные действия индивида или государства, а как средство достижения целей, которые ставит государство: законно и юридически обосновано все, что способствует построению коммунистического общества, — что послужило причиной того, что, если в сфере социально-экономического законодательства (право на бесплатное образование и медицину, уравнение прав мужчин и женщин, право на труд) советское право оставалось мировым лидером до конца 70-80гг., то в сфере реализации политических и личных прав граждан советское право не соответствовало декларируемым Западом международным стандартам. Поиск нарушений западными странами социальных прав трудящихся (непризнанных Западом в качестве международного стандарта) был одним из направлений советской пропаганды, в то время как страны Запада активно продвигали тему нарушений политических и гражданских прав в СССР.(Комитет прав человека в СССР)

Де-юре граждане обладали широким спектром прав, в частности Конституция СССР 1936 года и Конституция СССР 1977 года всем гражданам предоставляли равные права:

• всеобщее, равное и прямое избирательное право при тайном голосовании;
• право на труд и отдых, материальное обеспечение в старости и болезни,
• свобода совести, слова, печати, собраний и митингов.

Провозглашались неприкосновенность личности и тайна переписки.

Де-факто многие из этих деклараций не соблюдались. Например, цензура в СССР носила тотальный и идеологический характер, а переписка подвергалась массовой перлюстрации В СССР сложилось тоталитарное государство. Основные права и интересы граждан провозглашались лишь формально. По некоторым оценкам, было фактически сведено на нет действие законов.

В Конституции СССР 1977 года говорилось, что граждане СССР «обладают всей полнотой социально-экономических, политических и личных прав и свобод, провозглашенных и гарантируемых Конституцией СССР и советскими законами». Вместе с тем отмечалось, что «использование гражданами прав и свобод не должно наносить ущерб интересам общества и государства, правам других граждан» (ст. 39). Конституция провозглашала следующие права:

• право на труд (ст. 40). Под этим понималось искоренение безработицы и право на получение гарантированной работы с оплатой труда в соответствии с его количеством и качеством и не ниже установленного государством минимального размера, в соответствии с трудовым законодательством, — включая право на свободный выбор профессии, рода занятий и работы.
• право на отдых (ст. 41). Для рабочих и служащих устанавливалась рабочая неделя, не превышающая 41 часа. Предусматривались сокращённый рабочий день для ряда профессий и производств, сокращённая продолжительность работы в ночное время; предоставление ежегодных оплачиваемых отпусков, дней еженедельного отдыха, расширение сети культурно-просветительных и оздоровительных учреждений, развитие массового спорта, физической культуры и туризма.
• право на охрану здоровья (ст. 42). Данное право обеспечивалось бесплатной квалифицированной медицинской помощью, оказываемой государственными учреждениями здравоохранения; расширением сети учреждении для лечения и укрепления здоровья граждан; развитием и совершенствованием техники безопасности и производственной санитарии; проведением широких профилактических мероприятий; мерами по оздоровлению окружающей среды; особой заботой о здоровье подрастающего поколения, включая запрещение детского труда, не связанного с обучением и трудовым воспитанием.
• право на материальное обеспечение в старости, в случае болезни, полной или частичной утраты трудоспособности, а также потери кормильца (ст. 43). Это право обеспечивалось социальным страхованием рабочих, служащих и колхозников, пособиями по временной нетрудоспособности; выплатой за счет государства и колхозов пенсий по возрасту, инвалидности и по случаю потери кормильца; трудоустройством граждан, частично утративших трудоспособность; заботой о престарелых гражданах и об инвалидах.
• право на жилище (ст. 44). Право обеспечивалось развитием и охраной государственного и общественного жилищного фонда, содействием кооперативному и индивидуальному жилищному строительству, распределением под общественным контролем жилой площади, предоставляемой по мере осуществления программы строительства благоустроенных жилищ, а также невысокой платой за квартиру и коммунальные услуги.
• право на образование (ст. 45). Право обеспечивалось бесплатностью всех видов образования, осуществлением всеобщего обязательного среднего образования молодёжи, широким развитием профессионально-технического, среднего специального и высшего образования на основе связи обучения с жизнью, с производством: развитием заочного и вечернего образования; предоставлением государственных стипендий и льгот учащимся и студентам; бесплатной выдачей школьных учебников; возможностью обучения в школе на родном языке; созданием условий для самообразования, государственной гарантией трудоустройства по специальности выпускников средне специальных и высших учебных заведений.
• право на пользование достижениями культуры (ст. 46). Право обеспечивалось общедоступностью ценностей отечественной и мировой культуры, находящихся в государственных и общественных фондах: развитием и равномерным размещением культурно-просветительных учреждений на территории страны; развитием телевидения и радио, книгоиздательского дела и периодической печати, сети бесплатных библиотек; расширением культурного обмена с зарубежными государствами.
• право участвовать в управлении государственными и общественными делами, в обсуждении и принятии законов и решений общегосударственного и местного значения (ст. 48). Право обеспечивалось возможностью избирать и быть избранными в Советы народных депутатов и другие выборные государственные органы, принимать участие во всенародных обсуждениях и голосованиях, в народном контроле, в работе государственных органов, общественных организаций и органов общественной самодеятельности, в собраниях трудовых коллективов и по месту жительства; советская социальная система обладала широкими возможностями по продвижению выходцев из семей рабочих и крестьян — в элиту страны: политическую, военную, научную и культурную, что давало им реальные возможности управления страной.
• право вносить в государственные органы и общественные организации предложения об улучшении их деятельности, критиковать недостатки в работе (ст. 49).
• право объединяться в общественные организации (ст. 51). В Конституции оговаривалось, что данное право закрепляется «в соответствии с целями коммунистического строительства».
• право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, отправлять религиозные культы или вести атеистическую пропаганду (ст. 52).
• право на судебную защиту от посягательств на честь и достоинство, жизнь и здоровье, на личную свободу и имущество (ст. 57).

Конституция также провозглашала защиту семьи: создание и развитие широкой сети детских учреждений, организация службы быта и общественного питания, выплата пособий по случаю бракосочетания и рождения ребёнка, предоставление пособий и льгот многодетным семьям, а такие других видов пособий и помощи семье (ст. 58).

Конституцией гарантировалась неприкосновенность личности (арест не мог проводиться иначе как на основании судебного решения или с санкции прокурора) и неприкосновенность жилища (никто не имел права без законного основания войти в жилище против воли проживающих в нём лиц).

В 1990 году были приняты значительные поправки в Конституцию 1977 года, в частности, накануне его распада в Советском Союзе была введена многопартийная политическая система.

Некоторые исследователи, среди которых литературный критик Латынина Алла, доктор филологических наук Геннадий Жирков и доктор педагогических наук Арлен Блюм, отмечают, что де-факто тоталитарный характер советской системы и наличие репрессивных и цензурных органов по контролю со стороны коммунистической партии в значительной степени противоречили соблюдению конституционных прав граждан.

Советская правовая система

Период становления

До 1936 г. сложившийся в Советском Союзе режим диктатуры пролетариата конституционно не гарантировал всей полноты личных прав и свобод, о которых впервые упоминает Конституция СССР 1936 года, в то же время Конституция РСФСР 1918 года гарантировала трудящимся равные права, независимо от национальной или расовой принадлежности, свободу собраний (Глава 5, пункт 15), свободу совести (Глава 5, пункт 13), право на образование (Глава 5, пункт 17), свободу выражения мнений (Глава 5, пункт 14), свободу союзов (Глава 5, пункт 16), право избирать и быть избранным независимо от своего пола и национальности (Глава 13, пункт 64); эксплуататорские классы данными правами не обладали.

По мнению американского историка и политика Ричарда Пайпса, советская правовая система рассматривала закон и суды как политический инструмент и советским спецслужбам было дано право осуществлять внесудебные казни. Власть, согласно Р. Пайпсу, отменила «западную систему» верховенства закона, гражданских свобод, защиты и гарантий прав собственности. В своей книге Ричард Пайпс указывает на то, что Владимир Ленин в период Гражданской войны в России писал: «Суд должен не устранить террор;… а обосновать и узаконить его принципиально».

Так, желание получить прибыль за счёт разницы между ценами покупки и продажи могло быть истолковано, в период становления Советской власти и гражданской войны как спекуляция и контрреволюционная деятельность, карающаяся смертной казнью. Раскулачивание было проведено в соответствии с положениями советского Гражданского кодекса. По мере перехода к мирному строительству и нэпу В.Ленин выдвинул требование большей революционной законности: «Понятно, что в обстановке военного наступления, когда хватали за горло Советскую власть, если бы тогда эту задачу поставили, мы были бы педантами, но чем дальше идет развитие торгового оборота, мы твердым лозунгом поставим осуществление большей революционной законности и ограничим сферу учреждения, которое являлось ответным ударом на всякий удар заговорщиков». С окончанием гражданской войны, ВЧК как практически бесконтрольная организация по борьбе с контрреволюцией была упразднена (6 февраля 1922 г.), её функции переданы ГПУ, в значительно большей степени существующей в рамках определенных юридических процедур и ограничений.

На заре Советской власти и в первые послереволюционные годы некоторые советские юристы (И.Ильинский; Гойхбарг, А. Г.; Рейснер, М. А.) выражали настроения правового нигилизма к нормам права как к явлению временному, постепенно отмирающему по мере развития социализма, построенному на основе революционной сознательности. В публицистике Евгении Альбац и Ш.Фицпатрик (Sheila Pitzpatrick) утверждается, что в годы Гражданской войны, отвечая на международную интервенцию и оккупацию, Мартын Лацис, руководитель украинского ВЧК СНК РСФСР, так объяснял военную ситуацию:

Не ищите доказательств вины тех, кто встал против Советской власти с оружием или словом. Вместо этого, спросите его, к какому классу он принадлежит, каково его происхождение, его образование, его профессия. Вот те вопросы, которые будут определять судьбу обвиняемого. Вот смысл и суть Красного террора.

Ричард Пайпс считает, что целью публичных процессов была «не демонстрация наличия или отсутствия преступления, а пропагандистская функция, с целью обучения граждан». Адвокаты, которые должны были быть членами партии, занимали обвинительную позицию, что считалось нормой.

В СССР, во время Гражданской войны и в период сталинских репрессий применялся принцип «коллективной ответственности» (принцип объективного вменения), то есть ответственности членов некоей группы за действия, совершаемые любым членом этой группы без учета факта виновности конкретного лица. К применению принципа коллективной ответственности относятся репрессии против представителей социальных или национальных групп (по признаку принадлежности к группе), членов семьи «врагов народа» и др. Советский писатель Илья Эренбург в романе «День второй» писал о репрессиях против кулаков:

Каждый из них не был ни в чём повинен. Но они были людьми того класса, который был виновен во всём.

После смерти Сталина, в результате либерализации уголовного законодательства и в соответствии с «Основами уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик» (1958 г.) принцип коллективной ответственности был отменен.

По мнению исследователей, при проведении анализа существующих законодательных ограничений в области прав и свобод гражданина в первые годы Советской власти, необходимо отметить, что в докладе «О личных и имущественных правах граждан РСФСР», подготовленном к международной Генуэзской конференции в 1922 г. было заявлено, что в условиях рассеивающейся государственности, массовом голоде, эпидемиях, разрухе в результате недавно закончившейся гражданской войны, революционная власть усмотрела свою историческую задачу не в утверждении прав личности, а в спасении погибающего государства, принеся интересы личности всецело в жертву интересам целого. Революционная власть отвергла демократию как метод управления и ввела режим суровой военной диктатуры, этому верховному долгу спасения революции и государства была всецело подчинена и хозяйственная политика революционной советской власти.

Вместе с тем, как утверждает Ф.Рудинский, несмотря на то, что многие чрезвычайные меры, особенно в социально-экономической сфере диктовались разорительными последствиями первой мировой войны и условиями революции, трудно оправдать широкое применение насилия там, где в этом не было необходимости.

Особенности советской правовой системы

Исследователями выделяются следующие отличительные черты советской правовой системы:

1) идеологичность: господствующая идеология марксизма-ленинизма базировалась и защищалась всем арсеналом юридических средств по аналогии с бывшей Российской империей, где господствующая идеология базировалась на православной религии и также защищалась всеми правовыми средствами. В советской правовой системе идеологизация находила своё выражение в классовом, а не юридическом как в романо-германской или англо-американской правовых семьях, подходе к субъекту права. В организационном плане идеологизация правовой системы отражалась в руководстве КПСС юридической практикой — правотворчеством, правоприменением, юридическим образованием и кадровым юридическим корпусом.

2) Правовая система СССР основывалась на общественной собственности на средства производства, запрете частной собственности в контексте использования наемного труда, примате интересов государства над интересами личности, отрицании понятия частного права.

3) Динамичность: за годы Советской власти правовой режим сменялся не менее семи раз- интервенция и гражданская война, нэп, сталинизм, Великая Отечественная война, «оттепель», «застой», «перестройка», что каждый раз приводило к значительным изменениям в правовой системе в рамках общего вектора на демократизацию и либерализацию советской правовой системы.

4) Федерализм: поскольку союзные республики признавались суверенными субъектами советской федерации, в СССР формально насчитывалось 16 (15+1) правовых систем, основанных на дуализме союзных и местных правовых норм. Диктат союзного законодательства и крайняя степень унификации республиканских правовых норм достигли пика в сталинский период, затем эта тенденция ослабла, хотя подлинного федерализма советское право за свою историю не достигло.

Эволюция советской правовой системы

По мнению исследователей (Саидов А. Х., Сравнительное правоведение) развитие советской правовой системы выражалось в постепенном усовершенствовании составлявших её правовых средств, поэтапное реформирование советской правовой системы в духе гуманистических и общедемократических начал повлекло кризис системообразующей основы советской правовой системы: социалистической государственной идеологии и, как следствие, распад и деградацию советской правовой системы в целом.

По оценкам исследователей, советская правовая система в своем развитии прошла несколько этапов: 1) 1917—1930-е гг. Характеризуется сломом старой правовой системы и правовых учреждений, революционным творчеством и произволом, а, с другой стороны, — стремлением построить новую правовую систему (принятие Конституции РСФСР 1918 г., Гражданского, Уголовного, Земельного, Гражданского процессуального, Кодекса законов о труде, построение новой судебной системы).

2) Начало 30-х, середина 50-хгг. — в стране действовал тоталитарный режим с практически полным уничтожением истинно правовых реалий, несмотря на массовое принятие различных законодательных актов.

3) Середина 50-х- конец 80-хгг.- эпоха либерализации, приведшая к смене общественно- экономической формации, смене всех ценностных ориентиров и распаду СССР. Данная эпоха характеризовалась значительными технико-юридическими достижениями в законодательной системе (кодифицированы все основные отрасли права: УК, ГК, УПК, ГПК, КЗоТ, КоБС и др., принята Конституция СССР 1977г, Конституция РСФСР 1978 г.)

4) Перестройка, конец 80-х гг: «война законов», «парад суверенитетов», острые противоречия между органами законодательной и исполнительной власти, рост преступности, коррумпированности государственного аппарата, нарушения прав целых слоев и групп населения и т. д.

Общее равенство

Равенство в правах и свободах

Сословная структура Российской империи ограничивала права представителей низших сословий (за редкими исключениями) на занятие высших статусных позиций в обществе. Сословное неравенство было юридически отменено 10 (23) ноября 1917 г. принятием Декрета об уничтожении сословий и гражданских чинов. Тогда же были отменены все виды этнического и конфессионального неравенства, юридически установлено равенство полов.

Декларация юридического равенства в сфере культурно-этнических, конфессиональных и социальных отношений была подкреплена большевиками рядом практических шагов: 1) политика в сфере образования, направленная на уничтожение сословных привилегий и установление равного доступа к образованию для всех социальных групп, за исключением бывших эксплуататорских классов, которые права на образование не имели, при этом преимущественным правом на образование обладали рабочие и представители беднейшего крестьянства. 2)Политика в сфере занятости и реформа в сфере оплаты труда: гарантия всеобщей занятости, а также универсальное требование участия в общественно полезном труде под угрозой уголовного преследования (тунеядство) способствовало, по мнению большевиков, предотвращению формирования в СССР праздных сословий, существующих за счет эксплуатации наемного труда. Реформа в сфере оплаты труда, направленная на преодоление социальных разрывов и глубоких имущественных различий в социальной структуре российского общества, значительно ограничивала разрыв в оплате труда высших и низших социальных групп, гарантировала общий для всех слоев российского общества социальный стандарт: право на отпуск, восьмичасовой рабочий день, нормальные условия труда, социальное обеспечение по старости и утрате трудоспособности, гарантированный минимум в оплате труда (госминимум и партмаксимум), право на бесплатное медицинское обслуживание и льготное санаторное лечение. Данными правами обладали только те категории граждан, кого большевики полагали лояльными Советской власти, все остальные данными правами не обладали и преследовались различными структурами репрессивного аппарата. 3) Всемерное поощрение продвижения по социальной лестнице (Позитивная дискриминация) выходцев из бедных семей, представителей рабочего класса и беднейшего крестьянства в советский государственный аппарат, научную, культурную, военную и политическую элиту советского общества..

По мнению исследователей, юридическое равноправие мужчин и женщин было закреплено уже в первой советской Конституции РСФСР 1918 года, женщины впервые стали занимать высшие посты во властной иерархии (нарком по делам призрения А.Коллонтай), согласно Декрету «О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния» (08.12.1917) муж и жена полностью уравнивались в правах на выбор места жительства и фамилии, были уравнены права законнорожденных и незаконнорожденных детей; раньше, чем где-либо в Европе, в Советской России в 1920 году было зафиксировано право женщины на аборт (урегулированы репродуктивные права женщин), право на установление отцовства в судебном порядке, упрощалась процедура развода, под защитой закона оказывались беременные и кормящие матери, которым было дано право на оплачиваемый отпуск, в практике судов домашний труд женщин все чаще приравнивался к труду мужчин по добыванию средств существования.

До принятия Конституции РСФСР 1937 года часть населения СССР (в основном торговцы, кулаки, служители религиозных культов и выходцы из политической элиты Российской империи) была лишена избирательных прав по социальным признакам. Эта мера во многом была зеркальной избирательным законам Российской империи, существенно ограничивавшим права податных сословий — крестьян и рабочих. До 1 января 1961 года действовал п. «д» ст. 20 Уголовного кодекса РСФСР 1926 года и аналогичные статьи УК союзных республик, устанавливавшие, что поражение политических и отдельных гражданских прав может применяться судами как мера социальной защиты.

Личные права и свободы

Право на жизнь, свободу и на личную неприкосновенность

Текст Конституции СССР ни в редакции 1936, ни в редакции 1977 г. не включал в себя отдельной статьи, гарантирующей право на жизнь.

В то же время существует множество свидетельств, что во время массовых репрессий в СССР производились массовые внесудебные казни (убийства) заключённых в системе исправительно-трудовых лагерей. Учитывая высокую смертность, их часто называли «истребительно-трудовыми лагерями». Кроме того массовые бессудные расстрелы проводились по решению политических органов, например по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от от 5 марта 1940 года.

Запрет рабства и работорговли во всех их видах

Рабство в СССР было запрещено. Принудительный труд и работорговля преследовались в уголовном порядке.

В то же время по мнению некоторых исследователей признаками рабства обладало применение принудительного труда заключённых, который рассматривался как основной фактор перевоспитания заключённых и активно использовался в системе ГУЛаг. 15 апреля 1919 года в РСФСР вышел декрет «О лагерях принудительных работ». 3 августа 1933 года постановлением СНК СССР утверждается Исправительно-Трудовой Кодекс РСФСР, регламентировавший различные аспекты функционирования ИТЛ. В частности, кодексом прямо предписывается организация в местах лишения свободы производственных участков. Труд заключённых широко использовался при строительстве ряда промышленных объектов, в том числе Беломорканал.

Согласно официальным данным, всего за время строительства только данного объекта (1931—1933 г.) в БелБалтЛаге умерло 10 936 заключённых, в том числе 2066 чел. в 1932 г. и 8870 чел. в голодном 1933-м.

Начиная с 1930 года и вплоть до смерти Сталина в СССР действовала система тюрем для научно-технических работников — «шарашек». Фактически, это был комплекс секретных НИИ и КБ, подчинённых НКВД/МВД СССР, в которых работали заключённые инженеры.

Запрет пыток или жестокого, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения и наказания

Существует множество свидетельств, фактов и документов о применении пыток в СССР. В частности, 8 февраля 1956 года, созданная Президиумом ЦК ВПК(б) «комиссия Поспелова» предоставила доклад о репрессиях в СССР, которому была приложена телеграмма Сталина от 10 января 1939 года, подтверждавшая установленную ЦК ВКП(б) практику «применения физического воздействия» (то есть пыток) при допросах.

Существуют документы с личными резолюциями Сталина в которых он приказывает пытать арестованных. 13 сентября 1937 года в письменном указании Ежову Сталин требует: «Избить Уншлихта за то, что он не выдал агентов Польши по областям (Оренбург, Новосибирск и т. п.)», 2 сентября 1938 года на сообщении Ежова о «вредительстве в резиновой промышленности» Сталин оставляет пометку: «NB. Вальтер (немец)» и «NB. (избить Вальтера)». Заместитель министра внутренних дел Сергей Гоглидзе и Никита Хрущёв рассказывали, что Сталин в 1952 году требовал заковать арестованных в кандалы и «лупить нещадно». Министр госбезопасности Семён Игнатьев докладывал Сталину о применении к арестованным «мер физического воздействия».

Во времена хрущёвской «оттепели» советская прокуратура осуществила проверку ряда политических процессов и групповых судебных дел. Во всех случаях проверка вскрыла грубую фальсификацию, когда «признательные показания» были получены под пытками. Специальная комиссия ЦК КПСС под руководством секретаря ЦК П. Н. Поспелова выявила «факты незаконных репрессий, фальсификации следственных дел, применения пыток и истязаний заключенных». Например, в ходе допросов кандидата в члены Политбюро Р. Эйхе ему был сломан позвоночник., а маршал В. Блюхер скончался в Лефортовской тюрьме от последствий побоев.

Согласно записке комиссии Президиума ЦК КПСС в президиум ЦК КПСС о результатах работы по расследованию причин репрессий (комиссия Н. М. Шверника), арестованные, которые старались доказать свою невиновность и не давали требуемых показаний, как правило, подвергались мучительным пыткам и истязаниям. К ним применялись так называемые «стойки», «конвейерные допросы», заключение в карцер, содержание в специально оборудованных сырых, холодных или очень жарких помещениях, лишение сна, пищи, воды, избиения и различного рода пытки. В записке приводится выдержка из письма заместителя командующего Забайкальским военным округом комкора Лисовского: «…Били жестоко, со злобой. Десять суток не дали минуты сна, не прекращая истязаний. После этого послали в карцер… По 7-8 часов держали на коленях с поднятыми вверх руками или сгибали головой под стол и в таком положении я стоял также по 7-8 часов. Кожа на коленях вся слезла, и я стоял на живом мясе. Эти пытки сопровождались ударами по голове, спине».

В докладе комиссии П. Н. Поспелова, подготовленной в результате интенсивной работы большой группы сотрудников ЦК КПСС, Генеральной прокуратуры и КГБ СССР были приведены документы, свидетельствующие о том, что пытки и истязания заключенных были санкционированы лично Сталиным. Комиссия сделала вывод:

Таким образом, самые позорные нарушения социалистической законности, самые зверские пытки, приводившие, как это было показано выше, к массовым оговорам невинных людей, дважды были санкционированы И. В. Сталиным от имени ЦК ВКП(б). В полувековой истории нашей партии были страницы тяжелых испытаний, но не было более тяжелой и горькой страницы, чем массовые репрессии 1937—1938 годов, которые нельзя ничем оправдать

В апреле 1985 года объявивший голодовку академик Андрей Сахаров был неоднократно подвергнут насильственному кормлению. Этот метод применялся также к другим диссидентам, в частности в сентябре 1986 года — к Анатолию Марченко. То, как именно осуществлялось это кормление, оценивалось Сахаровым, Марченко и другими диссидентами как пытки, а не как спасение от смерти.

Запрет на произвольный арест, задержание или изгнание

Во время правления И. В. Сталина в СССР был проведён ряд произвольных депортаций по этническому принципу. Эти репрессии связывались первоначально с подготовкой к предполагаемой войне с Германией и Японией, позднее — с самой войной.

14 ноября 1989 года Декларацией Верховного Совета СССР были реабилитированы все репрессированные народы, в том числе чеченский и ингушский, признаны незаконными и преступными репрессивные акты против них на государственном уровне в виде политики клеветы, геноцида, насильственного переселения, упразднения национально-государственных образований, установления режима террора и насилия в местах спецпоселений.

В 1991 г. был принят закон о реабилитации репрессированных народов.

Спустя 15 лет после признания в СССР, в феврале 2004 года Европарламент также признал факт депортации чеченцев и ингушей в 1944 году актом геноцида.

Также при Сталине, практиковались произвольные массовые репрессии по лимитам, установленным для каждого региона Советского Союза по двум категориям

1. «наиболее враждебные элементы» подлежали немедленному аресту и, по рассмотрении их дел на тройках — расстрелу.
2. «менее активные, но всё же враждебные элементы» подлежали аресту и заключению в лагеря или тюрьмы на срок от 8 до 10 лет.

Право на справедливое гласное рассмотрение дела независимым и беспристрастным судом

Согласно справке комиссии ЦК КПСС

<…>репрессии против многих партийных и советских работников, имевшие невиданный размах, прямо ориентировали партийные и административные органы на выискивание в партийных организациях, советских учреждениях так называемых врагов народа. В результате большое распространение получили фальсификация обвинений, ложные доносы, оговоры. Любые прошлые ошибки членов партии, попытки высказать критические замечания в адрес Сталина или некоторых других руководителей ЦК расценивались как антипартийные, антисоветские действия со всеми вытекающими отсюда последствиями.<…>

Право считаться невиновным до тех пор, пока виновность не будет установлена судом

Приказом НКВД СССР № 00447 от 30 июля 1937 года, подписанного Ежовым и одобренным Политбюро ЦК КПСС, приказывалось выносить приговоры внесудебным органом — Особой тройкой НКВД

Решением Политбюро ЦК ВКП(б) № П65/116 от 17 ноября 1938 года судебные тройки, созданные в порядке особых приказов НКВД СССР, а также тройки при областных, краевых и республиканских Управлениях РК милиции были ликвидированы. Дела передавались на рассмотрение судов или Особого Совещания при НКВД СССР.

Всего за время существования Особым Совещанием было осуждено 442 531 человек, в том числе к высшей мере наказания 10 101 человек, к лишению свободы 360 921 человек, к ссылке и высылке (в пределах страны) 67 539 человек и к другим мерам наказания (зачет времени нахождения под стражей, высылка за границу, принудительное лечение) 3 970 человек.

Из-за огромного потока дел (в последние годы за один день иногда рассматривалось более 1000 дел на одном заседании) говорить о какой-то объективности рассмотрения дел не приходится. Разбирательство на основании только материалов дела приводило к игнорированию любых доказательств, которые говорили бы в пользу обвиняемого — их просто не вносили в дела. Внесудебный порядок рассмотрения не требовал от работников следствия (которые заведомо знали, как будет разбираться дело) действительно глубокого и всестороннего исследования дела, поиска действительных доказательств. Вместо этого следствие пыталось любым способом добыть любые, даже самые сомнительные, свидетельства виновности. В результате приговоры выносились без достаточных юридических оснований.

Личная жизнь

Запрет произвольного вмешательства в личную жизнь. Неприкосновенность жилища. Тайна переписки

Де-юре Конституция СССР 1936 года и Конституция СССР 1977 года провозглашали неприкосновенность личности и тайну переписки. Де-факто, переписка подвергалась массовой перлюстрации.

См. также: Цензура в СССР

Отдел политконтроля ГПУ, образованный 21 декабря 1921 года, занимался перлюстрацией почтово-телеграфной корреспонденции. Уже осенью 1922 года политконтроль корреспонденции проводился в почтовых учреждениях в 120 городах РСФСР. Запрещалась перлюстрация корреспонденции ведущих партийных и государственных деятелей, органов печати и дипломатической почты.

За один лишь август 1922 года работники политконтроля проверили 135 000 из 300 000 поступивших в РСФСР из-за границы почтовых отправлений и отцензурировали все 285 000 писем, отправленных из РСФСР за границу.

Дискриминация сексуальных меньшинств

С установлением Советской власти, гомосексуальные отношения не были легитимизированы, но в то же время не считались уголовным преступлением; мужской гомосексуализм был признан уголовным преступлением на территории СССР постановлением ВЦИК 13 декабря 1933 г. Гомосексуальные отношения в СССР преследовались по закону. Наибольшую известность получила 121-я статья УК РСФСР 1960 года (ранее ст. 154а УК РСФСР 1926 года), которая устанавливала следующее:

Статья 121. Мужеложство

Половое сношение мужчины с мужчиной (мужеложство) -

наказывается лишением свободы на срок до пяти лет.

Мужеложство, совершенное с применением физического насилия, угроз, или в отношении несовершеннолетнего, либо с использованием зависимого положения потерпевшего, -

наказывается лишением свободы на срок до восьми лет.

По подсчетам канадского историка Дэна Хили, общее число людей, несших ответственность по этой статье, достигает 250 000. За пятьдесят лет существования статьи число судимостей по ней составило 60 000. По данной статье также был осуждён Нарком Внутренних дел СССР Ежов, Николай Иванович (В обвинительном заключении которого, было сказано, что он совершал акты мужеложества «действуя в антисоветских и корыстных целях»), Клейн, Лев Самуилович, Параджанов, Сергей Иосифович, Штаркман, Наум Львович, Корогодский, Зиновий Яковлевич, Трифонов, Геннадий Николаевич и другие.

Право на свободу передвижения и выбора места проживания

Каждый человек имеет право свободно передвигаться и выбирать себе местожительство в пределах каждого государства, покидать любую страну, включая свою собственную, и возвращаться в свою страну.

— Всеобщая декларация прав человека

В 1918 году прежняя паспортная система была ликвидирована. Утверждалась легитимационная система: удостоверением личности признавался любой официально выданный документ — от справки волисполкома до профсоюзного билета. Законом от 24 января 1922 г. всем гражданам Российской Федерации было предоставлено право свободного передвижения по всей территории РСФСР, декретом ВЦИК от 20 июля 1923 г. «Об удостоверении личности» паспортная система была отменена: было запрещено требовать от граждан РСФСР обязательного предъявления паспортов и иных видов на жительство, граждане в случае необходимости могли получить удостоверение личности, но это было их правом, а не обязанностью.

Вновь созданная паспортная система Советского Союза ограничивала миграцию граждан через «прописку» (разрешение на проживание) и использование наряду с заграничными внутренних паспортов, которые вводились, начиная с 27 декабря 1932 года, когда постановлением ЦИК и СНК СССР паспорта ввели в городах, поселках городского типа, райцентрах, а также в Московской области, в ряде районов Ленинградской области и местностях близ Харькова, Киева, Одессы, Минска, Ростова-на-Дону, Владивостока. Паспорта не выдавались военнослужащим, инвалидам и жителям сельской местности. В паспортах содержались сведения о дате рождения, национальности, социальном положении, отношении к военной службе, семейном положении, прописке. Уехать в город и жить там без паспорта крестьяне, в соответствии с паспортной системой 1932 года, не могли: согласно п.11 постановления о паспортах «беспаспортные» в городах подвергались штрафу до 100 рублей и «удалению распоряжением органов милиции». Повторное нарушение влекло за собой уголовную ответственность. Введенная 1 июля 1934 года в УК РСФСР (редакции 1926 года) статья 192а предусматривала за это лишение свободы на срок до двух лет.

Паспорта выдавались только жителям городов, рабочих поселков, совхозов и новостроек. Колхозники были лишены паспортов. Это обстоятельство ставило их в положение, когда они были привязаны к своему колхозу. Уйти из колхоза можно было заключив брак с городским жителем или став государственным служащим, нанявшись на стройку через организованный набор или с помощью распределения не в колхоз после учебы.

В 1960-е годы, в правление Н. С. Хрущева, началась выдача паспортов колхозникам. 28 августа 1974 года Совмин СССР утвердил Положение о паспортной системе: паспорт стал бессрочным Однако ограничения на право проживания сохранялись. Например, бывшим заключённым, осуждённым по определённым статьям, запрещалось селиться в столице, их высылали «за 101-й километр».

В странах Запада, в том числе США, с конца 19 века существует легитимационная система, когда обладание удостоверением личности является не обязанностью, а правом, которое становится также обязанностью при выезде гражданина за границу, но регистрация по месту жительства (в большинстве западных стран без формальных ограничений; косвенные ограничения: различный уровень налогов) обязательна для получения пособий, оформления медицинской страховки и т. д.. Выезд за рубеж на время или на постоянное место жительства не допускался без выездной визы (специальное разрешение на выезд за границу СССР, требовавшееся в то время наряду с разрешением на въезд от иностранного государства, то есть въездной визой). Люди, которым не позволили эмигрировать за рубеж, именовались «отказниками». Бегство за границу без разрешения властей или отказ от возвращения из-за границы входили в число преступлений, которые приравнивались к государственной измене, и предусматривали, согласно статье 64 советского уголовного кодекса, 10—15 лет тюрьмы с конфискацией или смертную казнь с конфискацией имущества.

С середины 50-х и в течение 60-х годов стали существенно расширяться международные связи СССР в области экономики, культуры, науки и туризма. C Болгарией, Венгрией, ГДР, Чехословакией, Польшей, Монголией, Румынией, КНДР и другими дружескими странами были заключены соглашения о взаимных безвизовых поездках граждан, в том числе по частным делам (то есть въездная виза от правительственных органов этих стран не требовалась). Был издан ряд постановлений Совета Министров СССР и ведомственных инструкций, регулировавших вопросы выезда и въезда. 19 июня 1959 г. Совет Министров СССР утвердил Положение о въезде в СССР и выезде из СССР. Вновь введенное Положение в целом сохранило ранее действовавший порядок въезда и выезда, но было дополнено полным перечнем лиц, которым выдавались дипломатические и служебные паспорта, а также разрешался въезд и выезд не только по заграничным паспортам, но и по документам, их заменяющим (удостоверениям и внутренним паспортам). В последующий период для зарубежных поездок в дружеские страны по служебным и частным делам вводились специальные удостоверения (серии «АБ» и «НЖ»), разрешались безвизовые поездки по внутренним паспортам СССР со специальным вкладышем.

Право искать убежища от преследования в других странах

Статья 129 Конституции 1936 года гласила: «СССР предоставляет право убежища иностранным гражданам, преследуемым за защиту интересов трудящихся, или научную деятельность, или национально-освободительную борьбу.» Право получения политического убежища в СССР сохранила Статья 38 Конституции 1977 года: «СССР предоставляет право убежища иностранцам, преследуемым за защиту интересов трудящихся и дела мира, за участие в революционном и национально-освободительном движении, за прогрессивную общественно-политическую, научную или иную творческую деятельность».

Одним из наиболее известных иностранцев, получивших политическое убежище в СССР, был Георгий Димитров.

Право на гражданство

Многие известные писатели, учёные, актёры, художники и другие представители интеллигенции были лишены советского гражданства, преимущественно за проявление инакомыслия в своём творчестве.

Известные люди, лишённые гражданства СССР:

• Александр Солженицын (писатель). Был лишён гражданства в феврале 1974 года Указом Президиума Верховного Совета СССР.
• Супруги Галина Вишневская (певица) и Мстислав Ростропович (виолончелист, дирижёр). Лишены гражданства в 1978 году.
• Александр Зиновьев (писатель, философ). Лишён гражданства в 1978 году.
• Владимир Войнович (писатель). Лишён гражданства в 1981 году.
• Георгий Владимов (писатель). Лишён гражданства в 1983 году.
• Оскар Рабин (художник). Лишён гражданства в 1978 году.
• Василий Аксёнов (писатель). Лишён гражданства в 1980 году.
• Супруги Лев Копелев (литературовед, германист) и Раиса Орлова (писательница). Лишены гражданства в 1981 году.
• Виктор Корчной (шахматист). Лишён гражданства в 1978 году.
• Валерий Чалидзе (учёный, правозащитник). Лишён гражданства в 1973 году.
• Юрий Орлов (учёный, правозащитник). Лишён гражданства в 1986 году.
• Михаил Восленский (историк, социолог). Лишён гражданства в 1976 году.
• Ирина Ратушинская (поэтесса). Лишена гражданства в 1987 году.
• Юрий Любимов (актёр, режиссёр). Лишён гражданства в 1984 году.

Всем упомянутым лицам, кроме Александра Зиновьева и Юрия Любимова, было возвращено советское гражданство указом Михаила Горбачёва от 15 августа 1990 года. Юрий Любимов восстановлен в гражданстве в 1989 году.

Право вступать в брак и основывать семью. Одинаковые права в браке

С установлением Советской власти, в рамках нового брачного законодательства, впервые в истории России жены были уравнены в правах с мужьями (в том числе и в имущественных правах), незаконнорожденные дети получили равные права с детьми, рожденными в законном браке; в случае перемены места жительства, жена не обязана была следовать за мужем; уравнены в правах семьи, живущие в официально зарегистрированном и гражданском браке (до 1969г,), упрощена процедура развода (1965 г.); была установлена государственная помощь беременным женщинам, одиноким и многодетным матерям, установлен размер алиментов, пропорционально заработку родителя, учрежден орден «Материнская слава», дающий значительные льготы владельцу; указом от 15 февраля 1947 г. были запрещены браки между гражданами СССР и иностранцами. C ноября 1941 года в СССР взимался налог на бездетность. На основании Указов Президиума Верховного Совета СССР от 21 ноября 1941 г. «О налоге на холостяков, одиноких и бездетных граждан СССР» и от 8 июля 1944 г. (раздел IV «О налоге на холостяков, одиноких и малосемейных граждан СССР») с последующими дополнениями и изменениями.

Бездетные мужчины от 20 до 50 лет и бездетные замужние женщины от 20 до 45 лет должны были отчислять 6 % зарплаты государству.

Данный налог был отменён 1 января 1992 года, с распадом СССР.

Экономические и социальные права

В беседе на Радио Свобода доктор юридических наук М. Л. Захаров дал общую оценку социальных прав в СССР:

Дело в том, что мы сейчас практически, если быть откровенными, отдалились от реализации того, что было осуществлено раньше. Потому что когда-то те права социальные, которые были в Советском Союзе и в первый период в России, практически до 1991 года, она даже являлись в какой-то степени примером для других стран.

Право владеть имуществом как единолично, так и совместно с другими

Вопреки распространенному мнению, частная собственность в СССР была не запрещена, а лишь ограничена такими размерами, которые исключали бы применение наемного труда, рассматриваемого марксистской политэкономией как эксплуатация человека человеком. Статья 9 Конституции 1936 г. гласила:

Наряду с социалистической системой хозяйства, являющейся господствующей формой хозяйства в СССР, допускается законом мелкое частное хозяйство единоличных крестьян и кустарей, основанное на личном труде и исключающее эксплуатацию чужого труда.

Личное имущество было разрешено при определённых ограничениях. Земля и недра являлись собственностью всех советских граждан. Незаконное обладание иностранной валютой было запрещено и преследовалось как уголовное преступление, а именно, нарушение правил о валютных операциях, а также спекуляция валютными ценностями или ценными бумагами — наказывалось лишением свободы на срок от трёх до восьми лет с конфискацией валютных ценностей и ценных бумаг (ст. 88 УК РСФСР 1960 г.).

Право на труд

Каждый человек имеет право на труд, на свободный выбор работы, на справедливые и благоприятные условия труда и на защиту от безработицы. Каждый человек, без какой-либо дискриминации, имеет право на равную оплату за равный труд. Каждый работающий имеет право на справедливое и удовлетворительное вознаграждение, обеспечивающее достойное человека существование для него самого и его семьи и дополняемой, при необходимости, другими средствами социального обеспечения.

Каждый человек имеет право создавать профессиональные союзы и входить в профессиональные союзы для защиты своих интересов.

— Всеобщая декларация прав человека

Трудовое право в союзных республиках регламентировалось специальными Кодексами законов о труде (КЗоТ). С самого первого варианта (КЗоТ 1918 года) был впервые в мире законодательно установлен 8-ми часовой рабочий день, предусматривался сокращённый рабочий день для несовершеннолетних и беременных женщин, гарантировалась стабильность, обусловленной в трудовом договоре работы, а также предоставление гражданину работы в соответствии с его специальностью.

Постановление СНК за подписью В.Ленина «Положение о биржах труда»(27 января 1918 г.) ликвидировало частные и платные для безработных конторы по найму и учредил государственные бесплатные биржи труда на которые возлагались трудоустройство безработных и выдача им пособий, а также учет и распределение рабочих во всех отраслях народного хозяйства; к концу 1930 г. безработица в СССР была ликвидирована и биржи труда прекратили своё существование. Регулирование трудовых ресурсов в СССР осуществлялось государственными органами, в том числе Государственными комитетами союзных и автономных республик, имеющими в отдельных городах и районах специальные бюро и уполномоченных по трудоустройству с помощью которых в том числе осуществлялось привлечение рабочих в малообжитые районы, крупные стройки и т. д.

При этом в СССР труд был не столько правом, сколько обязанностью. Исследователи полагают, что право на труд в СССР не просто декларировалось, но и подкреплялось государственной гарантией всеобщей занятости, что отвечало советскому пониманию справедливого государства. Известная правозащитница Л. Алексеева полагает, что в Советской России право на труд с соответствующими государственными гарантиями распространялось только на общественно полезный труд, при этом гарантировалось участие профсоюзных и других рабочих организаций в найме и увольнении работников, а также равная оплата женского и мужского труда, право на отдых, социальное страхование и социальное обеспечение по старости. В статье 12 Конституции СССР 1936 года писалось: «Труд в СССР является обязанностью и делом чести каждого способного к труду гражданина по принципу: кто не работает, тот не ест». Уклоняющиеся от работы подвергались преследованиям, в том числе в уголовном порядке за «тунеядство». Например, 13 марта 1964 года будущий Нобелевский лауреат поэт Иосиф Бродский был приговорён к пяти годам принудительного труда в отдалённой местности за то, что не имел постоянного места работы.

В книге эмигранта И. Курганова утверждалось, что заключённые в советских лагерях работали без выходных дней ежедневно в любую погоду 10-12 часов, не считая дороги между лагерем и местом работы. Это касалось заключённых любого пола и возраста.

Право на социальное обеспечение

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Конституция СССР с 1935 г. устанавливала право граждан на отдых «сокращением рабочего дня для подавляющего большинства рабочих до 7 часов, установлением ежегодных отпусков рабочим и служащим с сохранением заработной платы, предоставлением для обслуживания трудящихся широкой сети санаториев, домов отдыха, клубов» (ст. 119 Конституции 1936 г.), право на материальное обеспечение в старости, а также — в случае болезни и потери трудоспособности (ст. 120 Конституции 1936 г.).

Вышедшие на пенсию рабочие и служащие государственных предприятий и учреждений обеспечивались пенсиями из государственного пенсионного фонда, кооперированные кустари и ремесленники — из средств промстрахкасс.

До 1964 не существовало единой системы государственного пенсионного обеспечения колхозников. Колхозы обязаны были создавать специальные социальные фонды для обеспечения престарелых и нетрудоспособных колхозников, куда отчисляли не более 2 % от валовой продукции колхоза. Размеры и порядок пенсионного обеспечения (пенсионный возраст и необходимый для получения пенсии трудовой стаж) определялись самими колхозами. После вступления в 1964 г. в силу «Закона о пенсиях и пособиях членам колхозов» происходит окончательное становление пенсионной системы СССР и государство полностью берет обязанности по выплатам пенсий на себя. При этом в постановлении Совмина СССР было особо отмечено, что колхозы по своему усмотрению могут сохранить свои пенсионные выплаты — в дополнение к государственной пенсии.

Все последующие годы идет постепенное выравнивание пенсионного обеспечения колхозников с обеспечением рабочих и служащих, благодаря опережающим темпам роста пенсий колхозникам.

Право на отдых и досуг

Впервые в истории России, право на отдых было установлено Советской властью, специальным постановлением Совета народных комиссаров «Об отпусках» от 14 июня 1918г; продолжительность отпуска составляла 2 недели, с увеличением его продолжительности для вредных производств, отпускные выдавались вперед, подработка во время отпуска не разрешалась; во время Великой Отечественной войны отпуска были отменены, кроме отпуска по беременности и родам, а отпускные перечислялись на специальный счет, которым трудящиеся могли воспользоваться после окончания войны; на момент распада СССР средний отпуск составлял 24 рабочих дня; в современной России отпуск составлялет 28 календарных дней.

Согласно статье 119 Конституции СССР 1936 года (аналогичная статья также была в Конституции 1977 года), граждане СССР имеют право на отдых, и это право обеспечивается для рабочих и служащих семичасовым рабочим днём, а также сокращённым рабочим днём для профессий с тяжёлыми условиями труда, установлением для рабочих и служащих ежегодных оплачиваемых отпусков с сохранением заработной платы; предоставления для обслуживания трудящихся широкой сети санаториев, клубов и домов отдыха.

В СССР на январь 1976 г. было около 400 курортов, 2,4 тысячи санаториев и пансионатов на 504 тысячи мест, 6203 дома и базы отдыха на 828 тысяч мест, принимающих только за летние месяцы около 6000000 отдыхающих, более 50 % путевок распределяются профсоюзными организациями с оплатой 30 % их стоимости или за счет бюджета здравоохранения бесплатно.

Право на жизненный уровень, необходимый для поддержания здоровья и благосостояния человека и его семьи

Общее повышение в сравнении с дореволюционным состоянием уровня жизни, грамотности и социально-гигиенической культуры населения оказывало сильное положительное влияние на динамику смертности. Особую роль в этом процессе сыграла советская концепция развития общественного здравоохранения, ориентированная на массовую профилактику и предупреждение инфекционных и эпидемических заболеваний, на вакцинацию и иммунизацию всего населения". В результате страна, пережившая в XX веке несколько разрушительных войн, достигла к середине 60-х годов средне-европейского уровня продолжительности жизни (около 70 лет). Под достаточно эффективный социальный контроль были поставлены все опасные инфекционные и паразитарные заболевания, эпидемии, болезни органов дыхания и пищеварения, младенческая и материнская смертность

Медицинская помощь в СССР оказывалась бесплатно, что обеспечивало её доступность для всего населения СССР. Советская система здравоохранения, несмотря на её существенные недостатки, считалась одной из лучших в мире. В 2014 г., согласно исследованию консалтинговой компании Bloomberg, по критериям качества и эффективности системы здравоохранения Россия заняла последнее 51 место, в то время как в 2013 она не соответствовала критериям рейтинга.

В СССР, с целью ограничения социального неравенства и формирования социально однородного общества существовали предельные нормы оплаты труда: госминимум и партмаксимум, регламентирующие верхний и нижний предел оплаты труда. Советская политика сдерживания дифференциации доходов способствовала тому, что в СССР уровень социального неравенства и расслоения общества был значительно ниже, чем в постсоветской России, а также в несколько раз ниже, чем в развитых западных странах: если в СССР (1989) оплата высших и низших социальных групп различалась в 3.9раза, то в современной России этот показатель равен 13, в Норвегии и Швеции около 6, в США −15раз.

В статье 44 Конституции СССР 1977 года закреплялось право на жилище:

«Граждане СССР имеют право на жилище. Это право обеспечивается развитием и охраной государственного и общественного жилищного фонда, содействием кооперативному и индивидуальному жилищному строительству, справедливым распределением под общественным контролем жилой площади, предоставляемой по мере осуществления программы строительства благоустроенных жилищ, а также невысокой платой за квартиру и коммунальные услуги. Граждане СССР должны бережно относиться к предоставленному им жилищу».

Квартплата в СССР была одной из самых низких в мире: без стоимости коммунальных услуг (также субсидируемых государством), составляя 4-5 % бюджета семьи (в среднем, в зависимости от местонахождения жилья и заработка квартиросьемщика, составляя 13,5коп, за 1кв.м), оплата проводилась только за жилую площадь, различным категориям граждан предоставлялись скидки на оплату жилья и коммунальных услуг.

После революции 1917 года, широчайшее распространение получили коммунальные квартиры, в ходе уплотнений, когда большевики принудительно конфисковали жильё у богатых горожан и заселяли к ним в квартиру новых людей из рабочих бараков. Декрет ВЦИК от 20 августа 1918 года «Об отмене частной собственности на недвижимости в городах» отменял право частной собственности на городскую землю и право частной собственности на строения, имевшие стоимость или доходность выше определенного предела, причём этот предел в каждом городе устанавливался местными органами советской власти. Больше всего коммунальных квартир было в Ленинграде.

Несмотря на то, что в постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 3 июля 1957 года «О развитии жилищного строительства в СССР» проживание нескольких семей в одной квартире признано «ненормальным», а сами коммуналки значатся как «социальная проблема», а также несмотря на то, что в СССР строилось в среднем примерно 60 — 70 миллионов квадратных метров в год, в РСФСР: миллион квартир каждый год с 1984 по 1990, (в России строится примерно 40 миллионов квадратных метров в год: миллион квартир построено только в 2014г, через 20 лет после распада СССР.) — кардинально разрешить жилищную проблему СССР так и не смог.

В Хрущёвский период, в рамках программы по борьбе с архитектурными излишествами здания строились однотипные, низкого качества постройки, с невысокими потолками и малой площади.

Жилые помещения имели разную форму собственности. Дома и квартиры могли принадлежать государству (государственный жилищный фонд), колхозам и другим кооперативным организациям, их объединениям, профсоюзным и иным общественным организациям (общественный жилищный фонд), жилищно-строительным кооперативам (фонд жилищно-строительных кооперативов), находиться в личной собственности граждан (индивидуальный жилищный фонд). Государственный жилищный фонд находился в ведении местных Советов народных депутатов и в ведении министерств, государственных комитетов и ведомств (ведомственный жилищный фонд).

В сельской местности чаще всего дома находились в личной собственности проживавших в них людей. В большинстве городов был «частный сектор» (одно-двух этажные дома с небольшим приусадебным участком). Как и в сельской местности, такие дома являлись личной собственностью граждан. Существовали ограничения на размеры личных домов, их площадь (статьи 105—107 Гражданского Кодекса РСФСР 1964 года). В РСФСР предельный размер жилого дома или его части (частей), принадлежащего гражданину, не должен был превышать 60 м², в Украинской ССР — 80 м² жилой площади.

Жилые помещения в государственном и общественном жилищных фондах, а также в домах жилищно-строительных кооперативов предоставлялись в бессрочное пользование с уплатой квартплаты. За ряд действий (длительное непроживание в данном помещении, увольнение с некоторых видов работ) ордер на право проживания мог быть аннулирован.

Для желающих быстрее получить квартиру была возможность стать членом строительного кооператива, получить беспроцентную ссуду от государства или предприятия и, уплачивая денежные взносы, финансировать строительство.

Так как квартира не находилась в собственности проживавшего (даже кооперативная, которая находилась в собственности кооператива и продать её можно было только члену кооператива по решению общего собрания ЖСК), её нельзя было продать, но можно было подарить, завещать или разделить при условии прописки в квартире всех участников данных юридических действий. Существовала также разветвленная система обмена жилплощади.

Принятое в феврале 1949 г. Постановление Совета министров СССР «О коллективном и индивидуальном огородничестве и садоводстве рабочих и служащих» послужило началом массовой безвозмездной передаче земель в распоряжение рабочих и служащих и массовому развитию коллективного и приусадебного садоводства в СССР, в России около 40 % граждан имели свои приусадебные участки, что привело к формированию своеобразной дачной культуры, соединяющей в себе как производственные, так и восстановительные функции и позволяющей работникам как заниматься производством сельхозпродукции, так и полноценно отдыхать; в России (1996г) больше половины всей сельхозпродукции производилось на приусадебных участках.

В СССР также ощущался товарный дефицит. Примеры дефицитных товаров (1980-е годы) : варёная колбаса (РСФСР, за исключением Москвы и Ленинграда), туалетная бумага, сгущённое молоко, натуральный растворимый кофе, кассеты для аудиомагнитофонов, предметы интерьера, мебели и т. д. Многие вещи стоили дорого и доставались по большому блату

Статистика СССР по электроприборам 1974 г.: На 100 семей приходится: 71 телевизор; 62 стиральных машины; 55 холодильников.

Согласно программе «Намедни», в 1972 году наблюдалась следующая картина с обеспечением продуктами питания в СССР. В 1972 году в СССР повсеместно (кроме Москвы и Ленинграда) из продажи исчезает мясо и масло. В колбасу начинают добавлять соевую муку, со временем доведя её содержание до 30 %. Появляются облегчённые сорта сливочного масла. Сначала «Крестьянское», потом ещё легче «Бутербродное». Из намазанного на кусок хлеба «бетурбродного» масла, выступают капельки воды. Настоящее молоко выдавалось только на детских молочных кухнях. В продажу в магазины молоко поступало «нормализованным», то есть разбавленным до норматива или вообще «белковым». Из под него бутылки мыть не надо, достаточно только ополоснуть.

Практиковались поездки за колбасой, в снабжаемые особо, Москву и Ленинград

Продовольственный кризис настолько серьёзен, что в мае 1982 года принимается «Продовольственная программа СССР на период до 1990 года». в стране ощущается дефицит мясных и молочных изделий, овощей, фруктов.

В СССР почти в течение всего периода его существования имелись две параллельные системы распределения и реализации продовольствия: государственная и колхозно-рыночная, которые государство пыталось развивать: если в государственной системе снабжения постоянно существовали перебои, особенно в небольших городах и поселках, то в колхозно-рыночной системе можно было свободно приобрести основные продукты питания, но по более высоким ценам, чем в государственных магазинах.

С целью обеспечения населения достойным уровнем жизни, на товары первой необходимости, включая лекарства, в СССР государством поддерживались заниженные цены. С одной стороны, это приводило к товарному дефициту; с другой стороны, население могло лучше питаться и одеваться, иметь больше возможностей для полноценного отдыха.

В 1988 г. СССР по паритету покупательной способности входил в 10-ку самых развитых стран мира, незначительно уступая Италии и занимая второе место в мире по основным экономическим показателям. В 1990 г. по индексу человеческого развития, включающем в себя уровень жизни, грамотности, образованности и долголетия СССР занимал 26-е место в мире, по некоторым данным в 70-е гг. по индексу человеческого развития СССР входил в первую десятку равитых стран, в то время как Россия в 2013 г. занимала 55-е место из 187 государств с показателем 0,788, входя в группу стран с относительно высоким индексом человеческого развития. Согласно докладу Global Wealth Report (2012), подготовленном компанией Allianz Россия занимает 45-е место в мире по уровню благосостояния; по данным за 2014 г. Россия занимает 50-е место, пропустив вперед Украину и Колумбию.

Право на образование

Каждый человек имеет право на образование. Образование должно быть бесплатным по меньшей мере в том, что касается начального и общего образования. Начальное образование должно быть обязательным. Техническое и профессиональное образование должно быть общедоступным, и высшее образование должно быть одинаково доступным для всех на основе способностей каждого

— Всеобщая декларация прав человека

Образованию в СССР уделялось огромное внимание. 26 декабря 1919 года декрет Совнаркома «О ликвидации безграмотности в РСФСР» положил начало реализации комплексной государственной программы ликвидации безграмотности (Ликбез). Всё население Советской России в возрасте от 8 до 50 лет, не умевшее читать или писать, обязано было учиться грамоте на родном или на русском языке (по желанию). В рамках программы выделялись средства на строительство школ для малограмотных, велась пропаганда грамотности, издавались массовыми тиражами учебные материалы. К началу 1940-х с неграмотностью в большинстве районов СССР вопрос был решён.

Начальное и среднее образование во все годы существования СССР было бесплатное.

В 1940 году вышло постановление СНК СССР «Об установлении платности обучения в старших классах средних школ и в высших учебных заведениях СССР и об изменении порядка назначений стипендий». Согласно этому постановлению, с 1 сентября 1940 года вводилось платное обучение в 8—10 классах средних школ, техникумах, педагогических училищах, сельскохозяйственных и других специальных средних заведений, а также высших учебных заведениях. Для учащихся 8-10 классов средних школ, техникумов, педагогических училищ, сельскохозяйственных и других специальных средних заведений плата составляла от 150 до 200 рублей в год. Обучение в высших учебных заведениях стоило от 300 до 500 рублей в год. Плата за обучение составляла в 1940 году в среднем примерно 10 % от семейного бюджета (при одном работающем), в 1950 году и далее вплоть до отмены оплаты в 1954 — около 5 %.

С 1944 г. в СССР открыты школы рабочей молодёжи, а также школы сельской молодёжи, в которых осуществлялось бесплатное обучение на старшей ступени рабочих и колхозников, совмещавших работу с учебой. Бесплатным было обучение в вузах рабочих, осуществляемое по направлениям предприятий. После 1954 г. и до распада СССР старшая школа и высшее образование стали полностью бесплатными, отличникам учебы выплачивалась стипендия, через систему государственного распределения всем выпускникам средне специальных учебных заведений и вузов гарантировалось трудоустройство по специальности: отличникам часто по месту жительства, всем остальным — в различных районах страны с предоставлением жилья: общежития или отдельной квартиры.

С целью обеспечить доступность образования для всех категорий населения, в СССР была создана впервые в мире система заочного образования, включащая все образовательные уровни.

США — основной геополитический оппонент СССР, официально признало превосходство советской системы образования над американской образовательной моделью.

Право граждан СССР на образование было закреплено в 45 статье Конституции СССР:

Граждане СССР имеют право на образование. Это право обеспечивается бесплатностью всех видов образования, осуществлением всеобщего обязательного среднего образования молодёжи, широким развитием профессионально-технического, среднего специального и высшего образования на основе связи обучения с жизнью, с производством: развитием заочного и вечернего образования; предоставлением государственных стипендий и льгот учащимся и студентам; бесплатной выдачей школьных учебников; возможностью обучения в школе на родном языке; созданием условий для самообразования.

Гражданские и политические права

Право на свободу мысли, совести и религии

Каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и религии; это право включает свободу менять свою религию или убеждения и свободу исповедовать свою религию или убеждения как единолично, так и сообща с другими, публичным или частным порядком в учении, богослужении и выполнении религиозных и ритуальных порядков.

— Всеобщая декларация прав человека

Советский Союз был атеистическим государством. За гражданами СССР признавалась свобода совести (право исповедовать любую религию и отправлять религиозные культы или не исповедовать никакой религии, вести атеистическую пропаганду). Церковь в СССР была отделена от государства, школа — от церкви.

Заявленной целью, в определённый период, было пресечение и, в конечном счёте, ликвидация религиозных верований.

При этих условиях работа партии по окончательному разрушению религиозных верований во всех видах среди рабочих и крестьянских масс неизбежно приобретает, прежде всего, характер углублённой систематической пропаганды, наглядно и убедительно вскрывающей каждому рабочему и крестьянину ложь и противоречие его интересам всякой религии, разоблачающей связь различных религиозных групп с интересами господствующих классов и ставящей на место отживающих остатков религиозных представлений ясные научные взгляды на природу и человеческое общество.

— Резолюция XII съезда РКП(б) 1923г. «О постановке антирелигиозной агитации и пропаганды»

Гражданами СССР в 1925 году был создан Союз воинствующих безбожников.. В 1947 году он был распущен. Его функции перешли к Всесоюзному обществу по распространению политических и научных знаний (общество «Знание»).

Помимо пропаганды атеизма в 1920-е — 1940-е осуществлялись массовые аресты, расстрелы и судебное преследование духовенства и религиозных проповедников. В частности в 1922 году, по обвинению в воспрепятствовании изъятию церковных ценностей был расстрелян Митрополит Вениамин, кроме него, к делу были привлечены ещё 86 человек.

Вплоть до 1939 года политика ликвидации организованной религиозной жизни проводилась в административном порядке органами государственной власти, в частности НКВД.

Весной 1922 года большевики, отразившие к тому времени внешние угрозы, перешли к этапу активной борьбы с религиозными институтами и прежде всего — с Православной Церковью. 23 февраля 1922 года вышел декрет ВЦИК об изъятии церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих. В письме членам Политбюро от 19 марта 1922 года В. Ленин, имея в виду разразившийся к тому времени в ряде регионов голод, писал:

<…>Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны!) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо во всяком случае будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского мещанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету. Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности, и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности, совершенно немыслимо…Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать…

— [www.pseudology.org/Documets/Tserkov_iziat.htm Владимир Ильич Ленин «…Надо именно теперь проучить эту публику…»]

15 мая 1932 года Декретом правительства за подписью И. Сталина была объявлена «безбожная пятилетка», поставившая цель: к 1 мая 1937 года «имя Бога должно быть забыто на территории страны». Должны были быть закрыты все культовые учреждения на территории страны.

В ходе войны 1941—1945 годов политическое руководство СССР перешло к политике частичного возрождения религиозной жизни в стране под жёстким государственным контролем. 14 сентября 1943 года при СНК СССР был создан «Совет по делам русской православной церкви» (СДРПЦ); 19 мая 1944 года — «Совет по делам религиозных культов» (СДРК), на которые возлагались задачи осуществления сношений между правительством и, соответственно, Московской Патриархией и «религиозными объединениями мусульманского, иудейского, буддийского вероисповеданий, армяно-григорианской, старообрядческой, грекокатолической, католической и лютеранской церквей и сектантских организаций».

В послевоенный период началось определённое ужесточение антирелигиозной политики. Однако после принятия в 1948 году Всеобщей декларации прав человека речь уже не шла о принудительном устранении верующих. Основное внимание в этой сфере уделялось государственной пропаганде и образованию, которые носили атеистический характер. Например, Постановление ЦК КПСС от 10 ноября 1954 года «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения» осуждало методы клеветы, оскорблений, административного вмешательства в деятельность религиозных организаций, «вместо развёртывания систематической кропотливой работы по пропаганде естественнонаучных знаний и идейной борьбы с религией».

Конституция СССР 1977 года закрепила право верующих беспрепятственно отправлять религиозные культы (статья 52-я), что полностью соответствовало Всеобщей декларации прав человека.

Право на свободу убеждений и на свободное выражение их

Статья 70 УК РСФСР «за антисоветскую агитацию или пропаганду, нацеленную на ослабление Советского строя или распространение материалов или литературы клевещущих на Советское государство или социальную систему» предусматривала наказание в виде лишения свободы на срок 2—5 лет за первое преступление, и на срок 3—10 лет за второе.

Цензура контролировала все официальные каналы распространения информации: книги, периодические издания, радио, телевидение, кино, театр и т. д. Функции цензурного контроля были возложены на специальные государственные учреждения. Также широко была распространена и самоцензура.

C февраля 1948 года в СССР начали систематически глушить зарубежные радиостанции, так называемыми «глушилками» (радиостанциями постановки помех) — мощными генераторами электронных шумов. На официальном языке это называлось «радиозащитой».

Многие научные дисциплины, такие, как генетика, кибернетика и сравнительно-историческое языкознание, в СССР преследовались и были осуждены как «буржуазные лженауки», вместо них внедрялись теории, признаваемые современными исследователями псевдонаучными, например, лысенковщина и марризм. Некоторые учёные, подвергнутые наказанию по уголовным статьями, имели возможность вести научную деятельность в т. н. «шарашках».

В конце 1980-х годов с объявлением политики гласности и ослаблением идеологической цензуры газеты, журналы, радио, телевидение, фильмы, музыка и литература, поднимали острые, весьма чувствительный, и часто болезненные темы, на которые ранее было наложено табу.

Право на свободу мирных собраний и ассоциаций

Независимая политическая деятельность не допускалась, включая запрет независимых профсоюзов, несанкционированных церквей.

Рабочие не имели право создавать свободные профсоюзы. Все существующие профсоюзы были организованы и контролировались государством.

Право принимать участие в управлении своей страной, право равного доступа к государственной службе

Конституция СССР 1936 года гарантировала всеобщее избирательное право с соблюдением тайны голосования. Разработанные и применявшиеся на выборах формы документов, необходимых для проведения голосования, предусматривали наличие нескольких кандидатов, конкурирующих за одно депутатское место. При этом до 1989 года выборы в стране были безальтернативными, избирателям предлагался на выбор один кандидат из одного, выдвинутый с одобрения партийных органов КПСС. Примечательно, что диссидентские организации в СССР не предпринимали попыток выдвинуть альтернативных одобренных КПСС кандидатов.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) Британский историк Роберт Конквест так описал эту систему:

советская Конституция 1936 года обещавшая соблюдение прав человека была принята в страшнейший период террора, выборы, на которых был только один кандидат за которого отдавали 99 процентов голосов; парламент, в котором никто не голосовал против или воздерживался.

С момента основания СССР и на протяжении 68 лет его существования до 1990 года политическая система в СССР была однопартийной. Правящей и единственной партией являлась Коммунистическая партия Советского Союза. Ключевые руководящие посты в стране были заняты членами коммунистической партии. Лишь в 1990 году за год и девять месяцев до распада Советского Союза Съезд народных депутатов СССР удалил из статьи 6 Конституции 1977 года формулировку «руководящей и направляющей роли КПСС», и в СССР формально была введена многопартийная политическая система при сохранении привилегированного положения КПСС. 16 июня 1990 года в РСФСР была введена полностью многопартийная система без закрепления конституционного статуса КПСС. В некоторых республиках СССР многопартийная система была введена ещё в 1989 году.

По данным исследователей, советская система обладала высоким уровнем демократичности и открытости: обеспечивала социальное продвижение выходцам из низших социальных групп (социальный лифт, равенство возможностей) — в элиту страны: военную, политическую, научную, что давало реальную возможность управления страной. СССР был единственной страной в мире, где все высшие руководители государства на протяжении всей её истории (Политбюро ЦК КПСС) имели рабоче-крестьянское происхождение и были выходцы из бедных семей (кроме Ленина).

В СССР уровень вертикальной социальной мобильности, возможности для продвижения в элиту выходцев из рабоче-крестьянских семей, социально слабых слоев населения, — был не только выше по сравнению с постсоветской Россией, но и значительно превосходил США, где наблюдается тенденция сокращения возможностей для представителей социально слабых слоев населения достичь высших статусных позиций, при этом сокращаются возможности для представителей среднего класса сохранить свой статус.(Капитал в XXI веке).

Нарушение прав человека в СССР

Политические репрессии практиковались советскими спецслужбами ЧК, ГПУ и НКВД.

Репрессии проводились в несколько последовательных волн, известных как раскулачивание, ежовщина, Дело врачей и другие.

Система исправительно-трудовых лагерей

Система исправительно-трудовых лагерей в 1934—1960 годах входила в систему ГУЛаг НКВД (МВД) СССР и была важнейшим органом системы политических репрессий СССР.

Система объединяла 53 лагеря с тысячами лагерных отделений и пунктов, 425 колоний, а также более 2.000 спецкомендатур. Всего свыше 30.000 мест заключения

По данным, которые приводит, военный обозреватель РИА Новости И. Крамник, в общей сложности через ГУЛАГ в 1920-х — 1950-х годах прошли около 10 миллионов человек, в том числе около трех миллионов политических заключенных.

Исследования статистики заключенных ГУЛАГа проводилась коллективом ученых имевших доступ к статистической отчётности ОГПУ-НКВД-МВД-МГБ, хранившейся в Центральном государственном архиве Октябрьской революции (ЦГАОР), под руководством Земскова Виктора Николаевича из Института истории СССР АН СССР:

Несмотря на наличие этих публикаций, в которых называется соответствующее истине и документально подтвержденное число заключенных ГУЛАГа, советская и зарубежная общественность в массе своей по-прежнему находится влиянием надуманных и не соответствующих исторической правде статистических выкладок, содержащихся как в трудах зарубежных авторов (Р. Кон, С. Коэн и др.), так и в публикациях ряда советских исследователей (Р. А. Медведев, В. А. Чаликова и др.). Причём в работах всех этих авторов расхождение с подлинной статистикой никогда не идет в сторону преуменьшения, а исключительно только в сторону многократного преувеличения. Создается впечатление, что они соревнуются между собой в том, чтобы поразить читателей цифрами, так сказать, поастрономичней.

— [www.litru.ru/br/?b=45725 В.Н. ЗЕМСКОВ "ГУЛАГ (ИСТОРИКО-СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ)"]

Депортация народов

Более 60-и различных национально-языковых группК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан), в том числе — этнические немцы, этнические греки, этнические поляки, крымские татары, балкарцы, чеченцы и калмыки были депортированы в незаселённые районы Сибири и Казахстана и республик СССР Средней Азии. На протяжении определённых периодов времени им было запрещено возвращаться в родные места (Право на возвращение получили: калмыки, чеченцы, и балкарцы — в 1957 году, немцы — в 1964 году, крымские татары — в конце 1980-х, перед развалом СССР). Депортации в СССР привели, по мнению британского политического историка Роберта Конквеста, к миллионам жертв среди депортируемого населения. Однако известно, что численность перечисленных народов в СССР непрерывно возрастала вплоть до 1991 года.

Социолог Сергей Кара-Мурза на примере чеченцев оценивает депортацию наказанием «бережным по отношению к народу» в тех конкретных исторических условиях:

Почему те же чеченцы, перешедшие на сторону Гитлера и имевшие в тылу Красной армии мощные формирования с артиллерией, прекратили сопротивление и без боя погрузились в теплушки и уехали в Казахстан? Почему они не начали террористическую войну — ни в конце 40-х, ни в 50-е, ни в 60-е годы? Они боялись КГБ? Нет, они и во время войны ничего не боялись, начать восстание в тылу Красной армии означало сжечь мосты и идти на большой риск. Мятежные чеченцы подчинились потому, что наказание было суровым, неотвратимым и бережным по отношению к народу. Тогда не стали расстреливать мужчин, подрезать корень народа, а выселили всех по ту сторону Каспия. И даже не расформировали партийные и комсомольские организации, не прекратили прием в партию. Одним этим показали: народ не будет придушен. И боевой мальчик Дудаев будет принят в лучшую военную академию и станет большим генералом. А умненький мальчик Хасбулатов будет профессором.

В дальнейшем представители депортируемых народов не ущемлялись в социально-экономическом отношении: среди известнейших представителей этих народов — Патриарх Алексий II (немец Алексей Ридигер), актриса немка Алиса Фрейндлих, чеченец генерал Дудаев, чеченец член-корреспондент РАН Хасбулатов, Руслан Имранович, балетмейстер балкарец Ульбашев, Мутай Исмаилович, академик РАН, советский и российский ученый балкарец Энеев, Тимур Магометович, крымский татарин Герой Советского Союза Амет-хан Султан, академик РАН, политический и общественный деятель балкарец Залиханов, Михаил Чоккаевич, крупнейший акционер и председатель совета директоров ОАО «Евроцемент груп» Гальчев, Филарет Ильич и многие другие.

За время голода 1932—1933 гг. погибло от 5 до 7 миллионов человек, включая жертв Голодомора, который, по мнению Роберта Конквеста, был создан искусственно и умышленно путём насильственного изъятия всего продовольствия у населения и запрета советским правительством выезда голодающего населения за пределы своих поселений. Однако другие историки считают, что голод не был результатом злого умысла правительства СССР. Общее число крестьян, которые умерли в 1930—1937 гг. от голода и репрессий, во время коллективизации (в том числе в России, на Кавказе и в Казахстане), оценивается по меньшей мере в 14,5 млн, по данным историка Роберта Конквеста. «Чёрная книга коммунизма» указывает, что пять миллионов человек умерли в течение предыдущего российского голода 1921 года.

Всего, по некоторым сведениям, по закону за 1932—1939 гг. было осуждено 183 000 человек.

Инициатором данного закона был лично И. В. Сталин.-->

Массовый расстрел заключённых

См. также: Катынское дело

По утверждению множества исследователей, в 1941 году НКВД осуществлял массовые расстрелы заключённых по мере отступления Красной Армии под натиском вермахта.

Коллективная система ответственности

Ст. 58 УК РСФСР редакции 1926 года, предусматривала наказание не только для совершившего преступление, но и по отношению к членам его семьи. Постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) № 140 «О привлечении к ответственности изменников родине и членов их семей» и рядом дополнительных актов по согласованию ЦК партии с И. В. Сталиным наказанию подвергались следующие группы родственников (отец, мать, жена, муж, дети, тесть, теща, братья, сестры). После смерти Сталина, в результате либерализации уголовного законодательства принцип коллективной ответственности был отменен (1958 г.)

Ссылка

Несколько известных диссидентов, такие, как Александр Солженицын, Владимир Буковский и Андрей Сахаров, были направлены в ссылку в отдалённые районы страны либо принудительно высланы за границу.

Использование психиатрии в политических целях

После смерти Сталина борьба с инакомыслием ослабла и приняла новые формы. Внутренняя критика социалистического строя расценивалась как антисоветская агитация. Инакомыслящих людей расценивали как психических больных, страдающих вялотекущей шизофренией, и помещали в психиатрические больницы, которые использовались властями в качестве тюрем. Таким образом психиатрия стала инструментом политических репрессий.

Правозащитное движение в СССР

До середины XX века в практике международных отношений вопросы соблюдения прав человека считались внутренним делом каждого государства, в которое международное сообщество было не вправе вмешиваться. Ситуация стала меняться с образованием в 1945 году ООН, принятием Устава ООН, Всеобщей декларации прав человека, а также развитием международного права в последующие годы в виде ратификации различными государствами межгосударственных пактов и конвенций, регламентирующих аспекты гражданских прав и свобод личности.

В ходе этих процессов вопросы прав человека становятся предметом международной дискуссии. Так, например, СССР предлагал зафиксировать в Уставе ООН основные социально-экономические права, такие, например, как право на труд, право на образование, но при этом Советский Союз категорически возражал против включения в Устав ООН перечня гражданских и политических прав: свободы слова, права на свободное выражение своего мнения, права покидать свою страну и возвращаться в свою страну и ряд других прав, на включении которых настаивали США и другие страны Запада. В итоге эти принципы были отражены в Уставе ООН в общих чертах, не конкретизируя их детального содержания, что послужило в последующие годы поводом для различных трактовок положений Устава ООН и дискуссий об обязательности соблюдения тех или иных его норм и принципов.

Зарождение правозащитного движения

По оценке историка и правозащитницы Людмилы Алексеевой, несмотря на достаточно активные дискуссии о правах человека, которые велись Советским Союзом на международном официальном уровне в 40-х — 50-х годах, внутри страны советские граждане в те годы были слабо информированы о правовых аспектах и различных течениях мысли на Западе, касающихся области прав человека, поскольку советское общество жило в условиях «железного занавеса» и цензуры. Диссидентское движение, существовавшее в СССР в те годы, состояло из разрозненных групп граждан, каждая из которых отстаивала свои интересы и выступала за отдельные права и свободы, затрагивающие эти группы: верующие различных конфессий боролись за право исповедовать свои верования, еврейское движение и советские немцы боролись за своё право выезда в Израиль и ФРГ и т. п.

В середине 1960-х годов, как часть диссидентского движения, в советском обществе начало зарождаться правозащитное движение. По оценке правозащитницы Алексеевой, в отличие от остальных диссидентов, основная деятельность правозащитников заключалась в публичном отстаивании прав и свобод граждан, гарантированных Конституцией СССР, вне зависимости от того, чьи конкретно права нарушались.

Первые правозащитные организации в СССР, созданные в начале 1970-х годов:

• Инициативная группа по защите прав человека в СССР была создана в мае 1969 года. Организация действовала от имени жертв репрессий советской власти, была распущена после ареста её основателя Петра Якира и суда над ним.
• В ноябре 1970 года Андреем Сахаровым и его коллегами по публикациям о нарушениях прав человека в СССР был основан Московский комитет по правам человека.
• Советский филиал «Международной амнистии» был открыт 6 октября 1973 года 11 московскими интеллигентами и был зарегистрирован лондонским секретариатом «Международной амнистии» в сентябре 1974 года.

Хельсинкский период

Подписание Советским Союзом Заключительного Хельсинкского акта в 1975 году, в соответствии с которым СССР добровольно взял на себя обязательство соблюдать права и свободы граждан, послужило толчком для возникновения правозащитного Хельсинкского движения, которое зародилось вначале в СССР, а затем стало международным.

12 мая 1976 года группой из 11 правозащитников была основана Московская Хельсинкская группа с целью мониторинга соблюдения СССР гуманитарных статей Хельсинкского акта и предания гласности фактов нарушения прав человека в советском государстве. Группу возглавил советский физик, член-корреспондент АН Армянской ССР Юрий Орлов. Вслед за МХГ в 1976—1977 годах были созданы хельсинкские группы на Украине, в Литве, Грузии и Армении. В январе 1977 года по инициативе Петра Григоренко при МХГ была создана Рабочая комиссия по расследованию использования психиатрии в политических целях.

Через три дня после объявления о создании МХГ ТАСС опубликовал заявление «Провокатор предупреждён», в котором МХГ была названа «нелегальной антисоветской группой» для сбора и распространения «клеветнической антисоветской пропаганды». По оценкам правозащитников, участники МХГ подверглись жёстким преследованиям со стороны органов госбезопасности СССР. В течение четырёх лет существования в СССР хельсинкского движения был привлечен к уголовной ответственности весь первоначальный состав МХГ, а также новые члены группы, пришедшие на смену осуждённым. Часть правозащитников была депортирована из СССР, остальные получили различные сроки заключения в тюрьмах и исправительно-трудовых колониях, либо отправлены в ссылку. По оценке члена МХГ Петра Григоренко ещё большему удару подверглись национальные Хельсинкские группы. Были арестованы и отправлены в заключение почти все члены групп в Армении, Грузии, Литве и на Украине. Украинская Хельсинкская группа в ходе репрессий потеряла 17 человек при изначальном составе в одиннадцать участников и в 1981 году прекратила своё существование.

К концу 1981 года на свободе осталось лишь трое членов МХГ — Елена Боннэр, Софья Каллистратова и Наум Мейман. В сентябре 1981 года было заведено уголовное дело против Софьи Каллистратовой и члены группы заявили о прекращении своей работы ввиду её невозможности в сложившихся условиях.

Широкое обсуждение проблемы прав человека в советском обществе стало возможным в СССР после 1986 года с началом перестройки, когда появились тенденции перестроить отношения в социалистическом обществе, «дав простор гуманизму». 28 июля 1989 года правозащитники Лариса Богораз, Сергей Ковалёв, Вячеслав Бахмин, Алексей Смирнов, Лев Тимофеев, Борис Золотухин провозгласили о восстановлении деятельности Московской Хельсинкской группы.

В более поздний период истории, мнение бывших правозащитников относительно своей деятельности разошлись. Некоторые из них склонны критически оценивать свою деятельность в тот период.

Попов Олег Алексеевич, так отзывается о своей прошлой деятельности:

В то же время, многие из правозащитников (в том числе и автор статьи) не очень задумывались над тем, как их деятельность по информированию «Запада» о нарушениях прав человека в СССР может быть использована во вред своей стране, своему народу. Что они, хотят того или нет, принимают участие в информационной и идеологической войне, которую США и государства стран НАТО ведут против СССР с начала 50-х годов. Что, в отличие от правозащитников, западные стратеги холодной и «горячей» войн не «отделяют» советское руководство от советского народа. Что, если американские ракеты полетят на СССР, то упадут они не на головы членов политбюро, а на головы советских людей в Челябинске и Красноярске, Москве и Ростове. Что Советский Союз для американского истеблишмента — это колониальная империя, угнетающая нерусские народы. Ведь не случайно в принятой в 1959 году Конгрессом США «Декларации о порабощенных народах» есть все народы Советского Союза, включая мистическую «Казакию», кроме одного народа — русского.

Как писал позднее известный диссидент, участник антисталинского заговора, проф. А. А. Зиновьев, диссиденты метили в коммунизм, а попали в Россию, если бы я знал, что к этому дело приведет, то не стал бы писать свои книги; диссидентское движение было организовано Западом. Это было первой попыткой создания «пятой колонны». Интеллектуальный и моральный уровень их был не высок. Когда я оказался на Западе, то убедился, что на 90℅ — это шкурники, все эти люди — они предали Россию, они предали русский народ; вся история Запада — это история мировых кровопролитий. Число жертв католической церкви в десятки раз превосходит количество жертв коммунистов. (07.02.1998. Мюнхен-Москва).

Известная правозащитница Новодворская В. И. в 1994 году после известных событий в Москве в октябре 1993 года так оценивала права человека:

Я лично правами человека накушалась досыта. Некогда и мы, и ЦРУ, и США использовали эту идею как таран для уничтожения коммунистического режима и развала СССР. Эта идея отслужила своё, и хватит врать про права человека и про правозащитников. А то как бы не срубить сук, на котором мы все сидим… Я всегда знала, что приличные люди должны иметь права, а неприличные (вроде Крючкова, Хомейни или Ким Ир Сена) — не должны. Право — понятие элитарное. Так что или ты тварь дрожащая, или ты право имеешь. Одно из двух.

См. также

• Всеобщая декларация прав человека
• Международный пакт о гражданских и политических правах
• Правозащитное движение в СССР
• Московская Хельсинкская группа
• Резолюция Совета Европы 1481
• Красный террор
• Репрессии в СССР
• Ежовщина
• Голодомор
• Сталинские репрессии
• Памятник жертвам коммунизма

Литература

• Фарбер И. Е. «Свобода и права человека в Советском государстве» // Издательство Саратовского университета, 1974
• СССР и международное сотрудничество в области прав человека: Документы и материалы // Министерство иностранных дел СССР, 1989. ISBN 5-7133-0141-9
• Аппельбаум, Энн (2003) Гулаг: История. Книги Бродвея. ISBN 0-7679-0056-1
• Конквест, Роберт (1991) «Великий Террор: Переоценки». Оксфордский университет ISBN 0-19-507132-8.
• Конквест, Роберт (1986) Урожай скорби: Советская коллективизация и голод-террор. Оксфордский университет. ISBN 0-19-505180-7.
• С. Куртуа, Н. Верт, Ж-Л. Панне, А. Пачковский, К. Бартосек, Дж-Л. Марголин (1999). «Чёрная книга коммунизма: Преступления, Террор, Репрессии»'. Гарвардский университет. ISBN 0-674-07608-7.
• Клевнюк, Олег и Козлов, Владимир (2004) История ГУЛАГа: От коллективизации до Великого террора (Серия летописи коммунизма) Йельский университет. ISBN 0-300-09284-9.
• Пайпс, Ричард (2001) Коммунизм Вайденфельд и Николсон. ISBN 0-297-64688-5
• Пайпс, Ричард (1994) Россия при большевистском режиме. ISBN 0-679-76184-5.
• Рюммель, Р. Д. (1996) Смертоносная политика: Советский геноцид и массовые убийства с 1917 года. ISBN 1-56000-887-3.
• Яковлек, Александр (2004). Век насилия в Советской России. Йельский университет. ISBN 0-300-10322-0.
• Berman H. J. [web.archive.org/web/20120404015943/www.carnegiecouncil.org/media/v22_i011_a004.pdf American and Societ Perspectives on Human Rights] Worldview, November 1979 (англ.)

Ссылки

• Рассмотрение Комитетом по правам человека ООН третьего доклада СССР о выполнении МПГПП (1990). Может быть найдено в документе 45-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН A/45/40(VOL.I)(SUPP), стр. 16-29 [tb.ohchr.org/default.aspx?ConvType=12&docType=36]
• [law.edu.ru/magazine/article.asp?magID=5&magNum=1&magYear=1967&articleID=1131265 Фарбер. И. Е. «Права человека, гражданина и лица в социалистическом обществе»] // Правоведение. −1967. — № 1. — С. 39-46
• [www.gmu.edu/departments/economics/bcaplan/museum/musframe.htm Музей коммунизма]
  • [www.gmu.edu/departments/economics/bcaplan/museum/faqframe.htm Музей коммунизма Частые вопросы]
• [www.hawaii.edu/powerkills/COM.ART.HTM Сколько погубили коммунистические режимы?]
• [www.victimsofcommunism.org/about/ Мемориал жертвам коммунизма]
• [web.archive.org/web/20050105024227/www.2nt1.com/archive/pdfs/dis70/pb77-2.pdf Указания советским послам «в связи с шумихой на Западе по вопросу о правах человека»]
• Парламентская Ассамблея Совета Европы (2006) [assembly.coe.int/Mainf.asp?link=/Documents/AdoptedText/ta06/Eres1481.htm Рез. 1481 О необходимости международного осуждения тоталитарных коммунистических режимов]
• [www.angelfire.com/de/Cerskus/english/links1.html Преступления советских коммунистов] — Большая коллекция ссылок
• [web.archive.org/web/20050521235956/www.demokratizatsiya.org/Dem%20Archives/DEM%2001-04%20armes.pdf Чекисты в рясах: Православная церковь и КГБ] — Кейт Армс
• Владимир Мосс [www.romanitas.ru/eng/THE%20BATTLE%20FOR%20THE%20RUSSIAN%20ORTHODOX%20CHURCH.htm Битва за Русскую Православную Церковь]
• [cmpage.org/betrayal/chapt5.html Предательство церкви] — Эдмунд В. Роб и Джулия Робб, 1986
• [www.hro.org/node/6950 Интернет-база: жертвы политического террора в СССР]. Мемориал

Отрывок, характеризующий Права человека в СССР

Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.
Ложа Элен наполнилась и окружилась со стороны партера самыми знатными и умными мужчинами, которые, казалось, наперерыв желали показать всем, что они знакомы с ней.
Курагин весь этот антракт стоял с Долоховым впереди у рампы, глядя на ложу Ростовых. Наташа знала, что он говорил про нее, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтобы ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении. Перед началом второго акта в партере показалась фигура Пьера, которого еще с приезда не видали Ростовы. Лицо его было грустно, и он еще потолстел, с тех пор как его последний раз видела Наташа. Он, никого не замечая, прошел в первые ряды. Анатоль подошел к нему и стал что то говорить ему, глядя и указывая на ложу Ростовых. Пьер, увидав Наташу, оживился и поспешно, по рядам, пошел к их ложе. Подойдя к ним, он облокотился и улыбаясь долго говорил с Наташей. Во время своего разговора с Пьером, Наташа услыхала в ложе графини Безуховой мужской голос и почему то узнала, что это был Курагин. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Он почти улыбаясь смотрел ей прямо в глаза таким восхищенным, ласковым взглядом, что казалось странно быть от него так близко, так смотреть на него, быть так уверенной, что нравишься ему, и не быть с ним знакомой.
Во втором акте были картины, изображающие монументы и была дыра в полотне, изображающая луну, и абажуры на рампе подняли, и стали играть в басу трубы и контрабасы, и справа и слева вышло много людей в черных мантиях. Люди стали махать руками, и в руках у них было что то вроде кинжалов; потом прибежали еще какие то люди и стали тащить прочь ту девицу, которая была прежде в белом, а теперь в голубом платье. Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили, и за кулисами ударили три раза во что то металлическое, и все стали на колена и запели молитву. Несколько раз все эти действия прерывались восторженными криками зрителей.
Во время этого акта Наташа всякий раз, как взглядывала в партер, видела Анатоля Курагина, перекинувшего руку через спинку кресла и смотревшего на нее. Ей приятно было видеть, что он так пленен ею, и не приходило в голову, чтобы в этом было что нибудь дурное.
Когда второй акт кончился, графиня Безухова встала, повернулась к ложе Ростовых (грудь ее совершенно была обнажена), пальчиком в перчатке поманила к себе старого графа, и не обращая внимания на вошедших к ней в ложу, начала любезно улыбаясь говорить с ним.
– Да познакомьте же меня с вашими прелестными дочерьми, – сказала она, – весь город про них кричит, а я их не знаю.
Наташа встала и присела великолепной графине. Наташе так приятна была похвала этой блестящей красавицы, что она покраснела от удовольствия.
– Я теперь тоже хочу сделаться москвичкой, – говорила Элен. – И как вам не совестно зарыть такие перлы в деревне!
Графиня Безухая, по справедливости, имела репутацию обворожительной женщины. Она могла говорить то, чего не думала, и в особенности льстить, совершенно просто и натурально.
– Нет, милый граф, вы мне позвольте заняться вашими дочерьми. Я хоть теперь здесь не надолго. И вы тоже. Я постараюсь повеселить ваших. Я еще в Петербурге много слышала о вас, и хотела вас узнать, – сказала она Наташе с своей однообразно красивой улыбкой. – Я слышала о вас и от моего пажа – Друбецкого. Вы слышали, он женится? И от друга моего мужа – Болконского, князя Андрея Болконского, – сказала она с особенным ударением, намекая этим на то, что она знала отношения его к Наташе. – Она попросила, чтобы лучше познакомиться, позволить одной из барышень посидеть остальную часть спектакля в ее ложе, и Наташа перешла к ней.
В третьем акте был на сцене представлен дворец, в котором горело много свечей и повешены были картины, изображавшие рыцарей с бородками. В середине стояли, вероятно, царь и царица. Царь замахал правою рукою, и, видимо робея, дурно пропел что то, и сел на малиновый трон. Девица, бывшая сначала в белом, потом в голубом, теперь была одета в одной рубашке с распущенными волосами и стояла около трона. Она о чем то горестно пела, обращаясь к царице; но царь строго махнул рукой, и с боков вышли мужчины с голыми ногами и женщины с голыми ногами, и стали танцовать все вместе. Потом скрипки заиграли очень тонко и весело, одна из девиц с голыми толстыми ногами и худыми руками, отделившись от других, отошла за кулисы, поправила корсаж, вышла на середину и стала прыгать и скоро бить одной ногой о другую. Все в партере захлопали руками и закричали браво. Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.) Все в партере, в ложах и райке стали хлопать и кричать изо всех сил, и мужчина остановился и стал улыбаться и кланяться на все стороны. Потом танцовали еще другие, с голыми ногами, мужчины и женщины, потом опять один из царей закричал что то под музыку, и все стали петь. Но вдруг сделалась буря, в оркестре послышались хроматические гаммы и аккорды уменьшенной септимы, и все побежали и потащили опять одного из присутствующих за кулисы, и занавесь опустилась. Опять между зрителями поднялся страшный шум и треск, и все с восторженными лицами стали кричать: Дюпора! Дюпора! Дюпора! Наташа уже не находила этого странным. Она с удовольствием, радостно улыбаясь, смотрела вокруг себя.
– N'est ce pas qu'il est admirable – Duport? [Неправда ли, Дюпор восхитителен?] – сказала Элен, обращаясь к ней.
– Oh, oui, [О, да,] – отвечала Наташа.


В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.

Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что она думала. Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что ее мучило.
«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет? спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою . Но какою такою ? Ах Боже, Боже мой! зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой то инстинкт говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было – инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.


Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
Когда напились кофе после обедни, в гостиной с снятыми чехлами, Марье Дмитриевне доложили, что карета готова, и она с строгим видом, одетая в парадную шаль, в которой она делала визиты, поднялась и объявила, что едет к князю Николаю Андреевичу Болконскому, чтобы объясниться с ним насчет Наташи.
После отъезда Марьи Дмитриевны, к Ростовым приехала модистка от мадам Шальме, и Наташа, затворив дверь в соседней с гостиной комнате, очень довольная развлечением, занялась примериваньем новых платьев. В то время как она, надев сметанный на живую нитку еще без рукавов лиф и загибая голову, гляделась в зеркало, как сидит спинка, она услыхала в гостиной оживленные звуки голоса отца и другого, женского голоса, который заставил ее покраснеть. Это был голос Элен. Не успела Наташа снять примериваемый лиф, как дверь отворилась и в комнату вошла графиня Безухая, сияющая добродушной и ласковой улыбкой, в темнолиловом, с высоким воротом, бархатном платье.
– Ah, ma delicieuse! [О, моя прелестная!] – сказала она красневшей Наташе. – Charmante! [Очаровательна!] Нет, это ни на что не похоже, мой милый граф, – сказала она вошедшему за ней Илье Андреичу. – Как жить в Москве и никуда не ездить? Нет, я от вас не отстану! Нынче вечером у меня m lle Georges декламирует и соберутся кое кто; и если вы не привезете своих красавиц, которые лучше m lle Georges, то я вас знать не хочу. Мужа нет, он уехал в Тверь, а то бы я его за вами прислала. Непременно приезжайте, непременно, в девятом часу. – Она кивнула головой знакомой модистке, почтительно присевшей ей, и села на кресло подле зеркала, живописно раскинув складки своего бархатного платья. Она не переставала добродушно и весело болтать, беспрестанно восхищаясь красотой Наташи. Она рассмотрела ее платья и похвалила их, похвалилась и своим новым платьем en gaz metallique, [из газа цвета металла,] которое она получила из Парижа и советовала Наташе сделать такое же.
– Впрочем, вам все идет, моя прелестная, – говорила она.
С лица Наташи не сходила улыбка удовольствия. Она чувствовала себя счастливой и расцветающей под похвалами этой милой графини Безуховой, казавшейся ей прежде такой неприступной и важной дамой, и бывшей теперь такой доброй с нею. Наташе стало весело и она чувствовала себя почти влюбленной в эту такую красивую и такую добродушную женщину. Элен с своей стороны искренно восхищалась Наташей и желала повеселить ее. Анатоль просил ее свести его с Наташей, и для этого она приехала к Ростовым. Мысль свести брата с Наташей забавляла ее.
Несмотря на то, что прежде у нее была досада на Наташу за то, что она в Петербурге отбила у нее Бориса, она теперь и не думала об этом, и всей душой, по своему, желала добра Наташе. Уезжая от Ростовых, она отозвала в сторону свою protegee.
– Вчера брат обедал у меня – мы помирали со смеху – ничего не ест и вздыхает по вас, моя прелесть. Il est fou, mais fou amoureux de vous, ma chere. [Он сходит с ума, но сходит с ума от любви к вам, моя милая.]
Наташа багрово покраснела услыхав эти слова.
– Как краснеет, как краснеет, ma delicieuse! [моя прелесть!] – проговорила Элен. – Непременно приезжайте. Si vous aimez quelqu'un, ma delicieuse, ce n'est pas une raison pour se cloitrer. Si meme vous etes promise, je suis sure que votre рromis aurait desire que vous alliez dans le monde en son absence plutot que de deperir d'ennui. [Из того, что вы любите кого нибудь, моя прелестная, никак не следует жить монашенкой. Даже если вы невеста, я уверена, что ваш жених предпочел бы, чтобы вы в его отсутствии выезжали в свет, чем погибали со скуки.]
«Стало быть она знает, что я невеста, стало быть и oни с мужем, с Пьером, с этим справедливым Пьером, думала Наташа, говорили и смеялись про это. Стало быть это ничего». И опять под влиянием Элен то, что прежде представлялось страшным, показалось простым и естественным. «И она такая grande dame, [важная барыня,] такая милая и так видно всей душой любит меня, думала Наташа. И отчего не веселиться?» думала Наташа, удивленными, широко раскрытыми глазами глядя на Элен.
К обеду вернулась Марья Дмитриевна, молчаливая и серьезная, очевидно понесшая поражение у старого князя. Она была еще слишком взволнована от происшедшего столкновения, чтобы быть в силах спокойно рассказать дело. На вопрос графа она отвечала, что всё хорошо и что она завтра расскажет. Узнав о посещении графини Безуховой и приглашении на вечер, Марья Дмитриевна сказала:
– С Безуховой водиться я не люблю и не посоветую; ну, да уж если обещала, поезжай, рассеешься, – прибавила она, обращаясь к Наташе.


Граф Илья Андреич повез своих девиц к графине Безуховой. На вечере было довольно много народу. Но всё общество было почти незнакомо Наташе. Граф Илья Андреич с неудовольствием заметил, что всё это общество состояло преимущественно из мужчин и дам, известных вольностью обращения. M lle Georges, окруженная молодежью, стояла в углу гостиной. Было несколько французов и между ними Метивье, бывший, со времени приезда Элен, домашним человеком у нее. Граф Илья Андреич решился не садиться за карты, не отходить от дочерей и уехать как только кончится представление Georges.
Анатоль очевидно у двери ожидал входа Ростовых. Он, тотчас же поздоровавшись с графом, подошел к Наташе и пошел за ней. Как только Наташа его увидала, тоже как и в театре, чувство тщеславного удовольствия, что она нравится ему и страха от отсутствия нравственных преград между ею и им, охватило ее. Элен радостно приняла Наташу и громко восхищалась ее красотой и туалетом. Вскоре после их приезда, m lle Georges вышла из комнаты, чтобы одеться. В гостиной стали расстанавливать стулья и усаживаться. Анатоль подвинул Наташе стул и хотел сесть подле, но граф, не спускавший глаз с Наташи, сел подле нее. Анатоль сел сзади.
M lle Georges с оголенными, с ямочками, толстыми руками, в красной шали, надетой на одно плечо, вышла в оставленное для нее пустое пространство между кресел и остановилась в ненатуральной позе. Послышался восторженный шопот. M lle Georges строго и мрачно оглянула публику и начала говорить по французски какие то стихи, где речь шла о ее преступной любви к своему сыну. Она местами возвышала голос, местами шептала, торжественно поднимая голову, местами останавливалась и хрипела, выкатывая глаза.
– Adorable, divin, delicieux! [Восхитительно, божественно, чудесно!] – слышалось со всех сторон. Наташа смотрела на толстую Georges, но ничего не слышала, не видела и не понимала ничего из того, что делалось перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далеком от прежнего, в том мире, в котором нельзя было знать, что хорошо, что дурно, что разумно и что безумно. Позади ее сидел Анатоль, и она, чувствуя его близость, испуганно ждала чего то.
После первого монолога всё общество встало и окружило m lle Georges, выражая ей свой восторг.
– Как она хороша! – сказала Наташа отцу, который вместе с другими встал и сквозь толпу подвигался к актрисе.
– Я не нахожу, глядя на вас, – сказал Анатоль, следуя за Наташей. Он сказал это в такое время, когда она одна могла его слышать. – Вы прелестны… с той минуты, как я увидал вас, я не переставал….
– Пойдем, пойдем, Наташа, – сказал граф, возвращаясь за дочерью. – Как хороша!
Наташа ничего не говоря подошла к отцу и вопросительно удивленными глазами смотрела на него.
После нескольких приемов декламации m lle Georges уехала и графиня Безухая попросила общество в залу.
Граф хотел уехать, но Элен умоляла не испортить ее импровизированный бал. Ростовы остались. Анатоль пригласил Наташу на вальс и во время вальса он, пожимая ее стан и руку, сказал ей, что она ravissante [обворожительна] и что он любит ее. Во время экосеза, который она опять танцовала с Курагиным, когда они остались одни, Анатоль ничего не говорил ей и только смотрел на нее. Наташа была в сомнении, не во сне ли она видела то, что он сказал ей во время вальса. В конце первой фигуры он опять пожал ей руку. Наташа подняла на него испуганные глаза, но такое самоуверенно нежное выражение было в его ласковом взгляде и улыбке, что она не могла глядя на него сказать того, что она имела сказать ему. Она опустила глаза.
– Не говорите мне таких вещей, я обручена и люблю другого, – проговорила она быстро… – Она взглянула на него. Анатоль не смутился и не огорчился тем, что она сказала.
– Не говорите мне про это. Что мне зa дело? – сказал он. – Я говорю, что безумно, безумно влюблен в вас. Разве я виноват, что вы восхитительны? Нам начинать.
Наташа, оживленная и тревожная, широко раскрытыми, испуганными глазами смотрела вокруг себя и казалась веселее чем обыкновенно. Она почти ничего не помнила из того, что было в этот вечер. Танцовали экосез и грос фатер, отец приглашал ее уехать, она просила остаться. Где бы она ни была, с кем бы ни говорила, она чувствовала на себе его взгляд. Потом она помнила, что попросила у отца позволения выйти в уборную оправить платье, что Элен вышла за ней, говорила ей смеясь о любви ее брата и что в маленькой диванной ей опять встретился Анатоль, что Элен куда то исчезла, они остались вдвоем и Анатоль, взяв ее за руку, нежным голосом сказал:
– Я не могу к вам ездить, но неужели я никогда не увижу вас? Я безумно люблю вас. Неужели никогда?… – и он, заслоняя ей дорогу, приближал свое лицо к ее лицу.
Блестящие, большие, мужские глаза его так близки были от ее глаз, что она не видела ничего кроме этих глаз.
– Натали?! – прошептал вопросительно его голос, и кто то больно сжимал ее руки.
– Натали?!
«Я ничего не понимаю, мне нечего говорить», сказал ее взгляд.
Горячие губы прижались к ее губам и в ту же минуту она почувствовала себя опять свободною, и в комнате послышался шум шагов и платья Элен. Наташа оглянулась на Элен, потом, красная и дрожащая, взглянула на него испуганно вопросительно и пошла к двери.
– Un mot, un seul, au nom de Dieu, [Одно слово, только одно, ради Бога,] – говорил Анатоль.
Она остановилась. Ей так нужно было, чтобы он сказал это слово, которое бы объяснило ей то, что случилось и на которое она бы ему ответила.
– Nathalie, un mot, un seul, – всё повторял он, видимо не зная, что сказать и повторял его до тех пор, пока к ним подошла Элен.
Элен вместе с Наташей опять вышла в гостиную. Не оставшись ужинать, Ростовы уехали.
Вернувшись домой, Наташа не спала всю ночь: ее мучил неразрешимый вопрос, кого она любила, Анатоля или князя Андрея. Князя Андрея она любила – она помнила ясно, как сильно она любила его. Но Анатоля она любила тоже, это было несомненно. «Иначе, разве бы всё это могло быть?» думала она. «Ежели я могла после этого, прощаясь с ним, улыбкой ответить на его улыбку, ежели я могла допустить до этого, то значит, что я с первой минуты полюбила его. Значит, он добр, благороден и прекрасен, и нельзя было не полюбить его. Что же мне делать, когда я люблю его и люблю другого?» говорила она себе, не находя ответов на эти страшные вопросы.


Пришло утро с его заботами и суетой. Все встали, задвигались, заговорили, опять пришли модистки, опять вышла Марья Дмитриевна и позвали к чаю. Наташа широко раскрытыми глазами, как будто она хотела перехватить всякий устремленный на нее взгляд, беспокойно оглядывалась на всех и старалась казаться такою же, какою она была всегда.
После завтрака Марья Дмитриевна (это было лучшее время ее), сев на свое кресло, подозвала к себе Наташу и старого графа.
– Ну с, друзья мои, теперь я всё дело обдумала и вот вам мой совет, – начала она. – Вчера, как вы знаете, была я у князя Николая; ну с и поговорила с ним…. Он кричать вздумал. Да меня не перекричишь! Я всё ему выпела!
– Да что же он? – спросил граф.
– Он то что? сумасброд… слышать не хочет; ну, да что говорить, и так мы бедную девочку измучили, – сказала Марья Дмитриевна. – А совет мой вам, чтобы дела покончить и ехать домой, в Отрадное… и там ждать…
– Ах, нет! – вскрикнула Наташа.
– Нет, ехать, – сказала Марья Дмитриевна. – И там ждать. – Если жених теперь сюда приедет – без ссоры не обойдется, а он тут один на один с стариком всё переговорит и потом к вам приедет.
Илья Андреич одобрил это предложение, тотчас поняв всю разумность его. Ежели старик смягчится, то тем лучше будет приехать к нему в Москву или Лысые Горы, уже после; если нет, то венчаться против его воли можно будет только в Отрадном.
– И истинная правда, – сказал он. – Я и жалею, что к нему ездил и ее возил, – сказал старый граф.
– Нет, чего ж жалеть? Бывши здесь, нельзя было не сделать почтения. Ну, а не хочет, его дело, – сказала Марья Дмитриевна, что то отыскивая в ридикюле. – Да и приданое готово, чего вам еще ждать; а что не готово, я вам перешлю. Хоть и жалко мне вас, а лучше с Богом поезжайте. – Найдя в ридикюле то, что она искала, она передала Наташе. Это было письмо от княжны Марьи. – Тебе пишет. Как мучается, бедняжка! Она боится, чтобы ты не подумала, что она тебя не любит.
– Да она и не любит меня, – сказала Наташа.
– Вздор, не говори, – крикнула Марья Дмитриевна.
– Никому не поверю; я знаю, что не любит, – смело сказала Наташа, взяв письмо, и в лице ее выразилась сухая и злобная решительность, заставившая Марью Дмитриевну пристальнее посмотреть на нее и нахмуриться.
– Ты, матушка, так не отвечай, – сказала она. – Что я говорю, то правда. Напиши ответ.
Наташа не отвечала и пошла в свою комнату читать письмо княжны Марьи.
Княжна Марья писала, что она была в отчаянии от происшедшего между ними недоразумения. Какие бы ни были чувства ее отца, писала княжна Марья, она просила Наташу верить, что она не могла не любить ее как ту, которую выбрал ее брат, для счастия которого она всем готова была пожертвовать.
«Впрочем, писала она, не думайте, чтобы отец мой был дурно расположен к вам. Он больной и старый человек, которого надо извинять; но он добр, великодушен и будет любить ту, которая сделает счастье его сына». Княжна Марья просила далее, чтобы Наташа назначила время, когда она может опять увидеться с ней.
Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chere princesse», [Дорогая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что ж дальше могла написать она после всего того, что было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое», думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтоб не думать этих страшных мыслей, она пошла к Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
После обеда Наташа ушла в свою комнату, и опять взяла письмо княжны Марьи. – «Неужели всё уже кончено? подумала она. Неужели так скоро всё это случилось и уничтожило всё прежнее»! Она во всей прежней силе вспоминала свою любовь к князю Андрею и вместе с тем чувствовала, что любила Курагина. Она живо представляла себя женою князя Андрея, представляла себе столько раз повторенную ее воображением картину счастия с ним и вместе с тем, разгораясь от волнения, представляла себе все подробности своего вчерашнего свидания с Анатолем.
«Отчего же бы это не могло быть вместе? иногда, в совершенном затмении, думала она. Тогда только я бы была совсем счастлива, а теперь я должна выбрать и ни без одного из обоих я не могу быть счастлива. Одно, думала она, сказать то, что было князю Андрею или скрыть – одинаково невозможно. А с этим ничего не испорчено. Но неужели расстаться навсегда с этим счастьем любви князя Андрея, которым я жила так долго?»
– Барышня, – шопотом с таинственным видом сказала девушка, входя в комнату. – Мне один человек велел передать. Девушка подала письмо. – Только ради Христа, – говорила еще девушка, когда Наташа, не думая, механическим движением сломала печать и читала любовное письмо Анатоля, из которого она, не понимая ни слова, понимала только одно – что это письмо было от него, от того человека, которого она любит. «Да она любит, иначе разве могло бы случиться то, что случилось? Разве могло бы быть в ее руке любовное письмо от него?»
Трясущимися руками Наташа держала это страстное, любовное письмо, сочиненное для Анатоля Долоховым, и, читая его, находила в нем отголоски всего того, что ей казалось, она сама чувствовала.
«Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода», – начиналось письмо. Потом он писал, что знает про то, что родные ее не отдадут ее ему, Анатолю, что на это есть тайные причины, которые он ей одной может открыть, но что ежели она его любит, то ей стоит сказать это слово да , и никакие силы людские не помешают их блаженству. Любовь победит всё. Он похитит и увезет ее на край света.
«Да, да, я люблю его!» думала Наташа, перечитывая в двадцатый раз письмо и отыскивая какой то особенный глубокий смысл в каждом его слове.
В этот вечер Марья Дмитриевна ехала к Архаровым и предложила барышням ехать с нею. Наташа под предлогом головной боли осталась дома.


Вернувшись поздно вечером, Соня вошла в комнату Наташи и, к удивлению своему, нашла ее не раздетою, спящею на диване. На столе подле нее лежало открытое письмо Анатоля. Соня взяла письмо и стала читать его.
Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что она читала, и не находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
«Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко? Неужели она разлюбила князя Андрея? И как могла она допустить до этого Курагина? Он обманщик и злодей, это ясно. Что будет с Nicolas, с милым, благородным Nicolas, когда он узнает про это? Так вот что значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче, думала Соня; но не может быть, чтобы она любила его! Вероятно, не зная от кого, она распечатала это письмо. Вероятно, она оскорблена. Она не может этого сделать!»
Соня утерла слезы и подошла к Наташе, опять вглядываясь в ее лицо.
– Наташа! – сказала она чуть слышно.
Наташа проснулась и увидала Соню.
– А, вернулась?
И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.