Репрессии в период правления Кастро

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Права человека на Кубе»)
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Страницы на КУ (тип: не указан)

Репрессии в период правления Кастро — преследования и репрессии со стороны правительства Кубы в отношении собственных граждан с момента прихода к власти Фиделя Кастро в 1959 году.






Начало репрессий

С момента прихода к власти Фиделя Кастро на Кубе начались репрессии против его политических противников[1]. Первоначально было объявлено, что будут судимы лишь «военные преступники» — функционеры батистовского режима, непосредственно ответственные за пытки и казни. Проводившиеся Кастро публичные суды американская газета «Нью-Йорк Таймс» расценила как пародию на правосудие: «В целом процедура вызывает отвращение. Защитник абсолютно не пытался защищать, вместо этого он просил суд извинить его за то, что он защищает заключённого»[2].

Репрессиям подверглись не только политические противники, но и союзники кубинских коммунистов по революционной борьбе — анархисты[3].

По утверждению журналиста Хесуса Эрнандеса Куэльяса из американского издания «CONTACTO Magazine», известен случай, когда человек был обвинён матерью в убийстве её сына и расстрелян, несмотря на то, что к моменту казни предполагаемая жертва объявилась в Гаване живая и здоровая и тщетно пыталась предотвратить расстрел[4].

После занятия повстанцами города Сантьяго-де-Куба 12 января 1959 года там был устроен показательный суд над 72 полицейскими и т. п. лицами, так или иначе связанными с режимом и обвинёнными в «военных преступлениях». Когда защитник начал опровергать утверждения обвинения, председательствовавший Рауль Кастро заявил: «Если один виновен, виновны все. Они приговариваются к расстрелу!» Все 72 были расстреляны[5]. Все юридические гарантии в отношении обвиняемых были отменены «Партизанским законом»[6]. Следственное заключение считалось неопровержимым доказательством преступления; адвокат просто признавал обвинения, но просил правительство проявить великодушие и смягчить наказание. Че Гевара инструктировал судей: «Не следует устраивать волокиты с судебными разбирательствами. Это революция, доказательства тут вторичны. Мы должны действовать по убеждению. Они все — банда преступников и убийц. Кроме того, следует помнить, что есть апелляционный трибунал». Апелляционный трибунал, председателем которого был сам Че, не отменил ни одного приговора[7].

3 марта 1959 г. суд, состоявший из повстанческих офицеров, в Сантьяго оправдал за отсутствием доказательств 44 лётчиков, обвинённых в «военных преступлениях». Однако Кастро выступил по телевидению, заявив, что суд принял неправильное решение. Спустя какое-то время председателя суда нашли мёртвым; лётчики были снова судимы и приговорены к срокам от 20 до 30 лет[8]. В тюрьме они подвергались пыткам[9]. Кастро объявил: «Революционная справедливость базируется не на правовых предпосылках, а на моральном осуждении»[8].

Казнями в гаванской крепости-тюрьме Ла-Кабанья распоряжался лично Че Гевара, бывший комендантом тюрьмы и руководивший апелляционным трибуналом[10][11][12]. Со слов Антонио Гедеса, политического противника режима Кастро, более 8000 человек были расстреляны сразу, многие — без суда и следствия, а всего жертвами расстрелов стали 17 тысяч кубинцев[13] .

Аграрная политика Кастро вызвала массовое крестьянское восстание в горах Эскамбрай, которое возглавили бывшие лидеры «Второго фронта». Военные столкновения повстанцев и правительственных войск Ф. Кастро с 1959 по 1965 гг. получили названия «Война против бандитов» (Lucha contra banditos). По некоторым данным, партизаны получали помощь от ЦРУ. Президент Эйзенхауэр разработал специальный план по подготовке кубинских диссидентов для свержения правительства Кастро. Эти вооружённые группировки должны были оказать помощь вторгнувшимся американским войскам. Когда Фидель получил разведывательные данные о неизбежном вторжении, он принял решение немедленно уничтожить очаг контрреволюционных сил в горах Эскамбрай, направив туда 70 000 солдат под командованием Дермидио Эскалона. Большинство командующих Второго Фронта были захвачены в плен, другие убиты. Эта операция получила название «La limpia» (Чистка). В ходе подавления восстания расстреливали 70—80 % взятых в плен повстанцев; всего, по некоторым подсчётам, было казнено до 4000 человек[10][11][12].

Очередное обострение репрессий произошло после высадки в заливе Кочинос: тогда были арестованы подпольщики — бо́льшая часть из 2500 агентов ЦРУ и 20 000 сторонников контрреволюционеров[14]. Новые арестованные в основном брались по спискам «неблагонадёжных» лиц, составленных квартальными Комитетами защиты революции; для их помещения в концлагеря были переоборудованы стадионы и другие публичные места[15].

В 1960-х годах борьба с противниками режима Кастро приобрела огромный размах; всего, по оценкам ряда исследователей, тогда было расстреляно от 7 до 10 тысяч человек, а число заключённых составило 30 тысяч[15]. По данным историка Хью Томаса, к началу 1961 г. на Кубе было казнено около 2000 человек, к 1970 году — около 5000; в 1965 г. сам Кастро признал наличие в стране 20 тысяч политических заключённых[16].

Трудовые лагеря UMAP

При Кастро на Кубе была создана система лагерей UMAP.

Че Гевара заявил: «Нам следует ссылать в Гуанахакабибес в сомнительных случаях, когда мы не уверены, что людей следует сажать в тюрьму (…) людей, которые в той или иной степени совершили преступления против революционной нравственности (…) морали. Там — тяжёлая работа (…), условия труда там суровы…»[10][11][12]. В этот лагерь можно было попасть за такие проступки, как пьянство, наркоманию, бродяжничество[17], гомосексуальность, «излишнюю» религиозность или даже прослушивание «империалистического» рок-н-ролла (последняя категория «преступников» носила название roqueros)[10][12].

Широкую систему лагерей такого рода создал Военный отдел поддержки производства (UMAP)[18], действовавший с 1964 по 1967 год[19]. В лагере на острове Пинос людей заставляли работать в одних трусах, а провинившихся — стричь траву собственными зубами, или погружали на несколько часов в выгребные ямы[20][21].

На Кубе существуют также лагеря «строгого режима», где власть находится в руках надсмотрщиков из числа самих заключённых — «рабочих советов заключённых», выполняющих функции, аналогичные тем, которые в нацистских концлагерях выполняли капо[15].

Репрессии в 70-х гг. и позднее

Весной 1997 года по Кубе прокатилась новая волна арестов. По данным «Международной амнистии» и кубинских правозащитников, в том году на Кубе насчитывалось от 980 до 2 500 политзаключённых (мужчин, женщин и подростков)[15].

Как утверждает американский журнал CONTACTO Magazine, к концу XX века приговоры по политическим делам стали менее суровыми, зато более частыми[4].

В течение многих лет Комиссия по правам человека и Генеральная ассамблея ООН выражали свою обеспокоенность продолжением политических репрессий на Кубе и призывали власти Кубы к соблюдению прав человека[22].

В 2004 году ООН приняла резолюцию о нарушениях прав человека на Кубе, которую Куба отказалась выполнять, потребовав в ответ рассмотрения нарушений прав человека в США[23][24].

26 января 2007 года в докладе, представленном на заседании Генеральной ассамблеи ООН, указывалось, что 59 гражданских активистов, задержанных в марте—апреле 2003 года, до сих пор находятся в тюрьмах. Прилагался их список [daccessdds.un.org/doc/UNDOC/GEN/G07/105/23/PDF/G0710523.pdf?OpenElement].

Итоги репрессий

Согласно подсчётам американских правозащитных групп, режим Фиделя Кастро бросил в тюрьмы и концентрационные лагеря в три раза больше политических заключённых в процентном отношении к численности населения, чем Гитлер и Сталин за то же время[2]. Как отмечает профессор Хуан Кларк, Куба имела наибольшее количество политических заключённых и приговоров по политическим делам, когда-либо зарегистрированных в Западном полушарии. На одном из этапов одновременно в тюрьмах по политическим мотивам находились 100 000 человек изо всех слоёв общества[25]. Американский журналист писал, что во времена диктатуры Фульхенсио Батисты на Кубе было 500 политических заключённых; самое высокое число политических заключённых до революции (при диктатуре Херардо Мачадо, 19291932) — около 5 тысяч[4].

Многие из заключённых отбывают сроки в 20, 30 лет или пожизненные, как, например, Хубер Матос, бывший революционный командир, приговорённый к 20 годам, и Чанес Марио де Армас, который приговорён к 30 годам. Тысячи противников режима были избиты, подвергаются пыткам[22][26], запираются в тесных камерах, где невозможно сесть или лечь, находятся в трудовых лагерях. По отношению к инакомыслящим применяется терроризация по образцу нацистских банд штурмовиков, некоторые погибли в дорожно-транспортных происшествиях, которые противники Кастро называют «таинственными»[25].

Согласно изданной в Гарварде «Чёрной книге коммунизма», режимом Кастро было расстреляно 14 000 человек в возрасте от 16 до 68 лет, включая нескольких женщин, из них, по меньшей мере, одна была беременна[27]. По утверждению американской организации «Freedom House», до 2005 года возглавлявшейся бывшим директором ЦРУ Робертом Джеймсом Вулси, 500 000 кубинцев прошли через систему концлагерей и камеры пыток режима Кастро[2].

Напишите отзыв о статье "Репрессии в период правления Кастро"

Примечания

  1. Antonio Elorza. [www.elpais.com/articulo/opinion/Cuba/revolucion/perdida/elpepiopi/20081231elpepiopi_10/Tes Cuba, la revolución perdida]
  2. 1 2 3 [www.humanevents.com/article.php?id=18587 Humberto Fontova Castro, Not Pinochet, Is the Real Villain]. Автор — Умберто Фонтова — магистр латиноамериканских исследований Туланского университета (Новый Орлеан) [laurencejarvikonline.blogspot.com/2007_05_01_archive.html]
  3. [www.anarchismus.de/transnational/kubaanarchismus.htm Anarchismus in Kuba]
  4. 1 2 3 Jesus Hernandez Cuellas. [www.fiu.edu/~fcf/estoria.presidio.html Chronicle of an unforgetable agony: Cuba’s political prisons]// Contacto magazine. Sep’t. 96.
  5. [chss.montclair.edu/witness/MassacreinSantiago.html Massacre in Santiago de Cuba]//Сайт Montclair State Universitet, College of Humanities and Social Scienties
  6. [www1.lanic.utexas.edu/la/cb/cuba/asce/cuba2/cruz.html] Legal Issues Raised by the Transition: Cuba from Marxism to Democracy, 199?-200?
  7. [chss.montclair.edu/witness/LaCabana.html Executions at «La Cabaña» fortress under Ernesto «Ché» Guevara] // Document written by José Vilasuso, a lawyer who worked under «Ché» in the preparation of indictments that often resulted in the death sentence during the first months of the Communist government in 1959
  8. 1 2 Пол Джонсон. Современность. Мир с двадцатых по девяностые годы. Т. 2, М., 1995. С. 176, 224.
  9. [www.chss.montclair.edu/witness/DoubleTrial.html The double trial of the Cuban airmen]
  10. 1 2 3 4 Alvaro Vargas Llosa. [www.independent.org/newsroom/article.asp?id=1535 The Killing Machine: Che Guevara, from Communist Firebrand to Capitalist Brand]// The New Republic. July 11, 2005
  11. 1 2 3 Jorge Castaneda, Companero; The Life and Death of Che Guevara. Alfred A. Knopf. New York, 1997.
  12. 1 2 3 4 [www.discoverthenetworks.org/individualProfile.asp?indid=2054 Fidel’s Executioner Humberto Fontova]// Перепечатка статьи Фонтовы, на исходном сайте доступной лишь частично: [www.frontpagemag.com/articles/Read.aspx?GUID=37875B41-977E-4530-AA30-9D3C67C5EA1F Fidel’s Executioner Humberto Fontova]
  13. [Фидель Кастро вспоминает… но не все] www.svobodanews.ru/content/transcript/2137684.html
  14. Джонсон П. Современность. Т. 2. М., 1995, С. 225.
  15. 1 2 3 4 [blackrotbook.narod.ru/pages/30.htm Паскаль Фонтен, Ив Сантамария, Сильвен Булук. Третий мир]
  16. [www.hrw.org/reports/1999/cuba/Cuba996-11.htm CUBA’S REPRESSIVE MACHINERY]
  17. [archive.newsmax.com/archives/articles/2004/2/23/171252.shtml Humberto Fontova. Che Guevara: Assassin and Bumbler — by Humberto Fontova]
  18. [moses.creighton.edu/JRS/2007/2007-13.html Michael J. Maher. The Lost Sheep. Experiences of Religious Gay Men in Havana, Cuba]
  19. [www.amigospais-guaracabuya.org/oagaq003.php Umap: Castro’S Genocide Plan]
  20. Menton, Seymour. Prose Fiction of the Cuban Revolution. University of Texas Press: 1975 SBN-13: 9780292764217 ISBN 0292764219
  21. Beltrán de Quirós. La otra cara de la moneda: los nuevos patitos feos / Miami, Fla., U.S.A.: Ediciones Universal, 1984
  22. 1 2 [ap.ohchr.org/documents/sdpage_e.aspx?b=3&c=47&t=11 Human Rights Documents]
  23. [un.by/hr/releases/21-04-04-4.html Комиссия по правам человека принимает меры, направленные на улучшение ситуации в Беларуси, Туркменистане, Корейской Народно-Демократической Республике и на Кубе]
  24. [www.vremya.ru/2008/91/5/204674.html Время новостей: № 91, 27 мая 2008]
  25. 1 2 [www.fiu.edu/~fcf/juanclark.cuba/clark97.humrtscond.html Cuba: exodus, living conditions and human rights — an informative summary prepared by Professor Juan Clark, Ph.D. Miami Dade Community College]
  26. [www.unhchr.ch/tbs/doc.nsf/(Symbol)/A.53.44,paras.101-118.En?Opendocument United Nations Human Rights Website — Treaty Bodies Database — Document — Concluding Observations/Comments — Cuba]
  27. [blackrotbook.narod.ru/pages/30.htm Паскаль Фонтен. Латинская Америка — коммунистический эксперимент в сб.: Чёрная книга коммунизма. Часть пятая]

См. также

Ссылки

  • [www.hrw.org/ru/news/2009/11/18-0 Куба: Рауль Кастро продолжает сажать оппонентов и подавлять инакомыслие]. Human Rights Watch. Проверено 3 июля 2012. [www.webcitation.org/69jWHYTbj Архивировано из первоисточника 7 августа 2012].

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Репрессии в период правления Кастро

– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…