Правиранегара, Шафруддин

Шафруддин Правиранегара индон. Syafruddin Prawiranegara<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Глава Чрезвычайного правительства Республики Индонезии
19 декабря 1948 года — 13 июля 1949 года
Предшественник:	должность учреждена; Сукарно как президент Индонезии
Преемник:	должность упразднена; Сукарно как президент Индонезии
Министр обороны Чрезвычайного правительства Республики Индонезии
19 декабря 1948 года — 13 июля 1949 года
Глава правительства:	он сам
Предшественник:	должность учреждена; Мохаммад Хатта как министр обороны Индонезии
Преемник:	должность упразднена; Хаменгкубувоно IX как министр обороны Индонезии
Министр информации Чрезвычайного правительства Республики Индонезии
19 декабря 1948 года — 13 июля 1949 года
Глава правительства:	он сам
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	должность упразднена
и.о. министра иностранных дел Чрезвычайного правительства Республики Индонезии
19 декабря 1948 года — 31 марта 1949 года
Глава правительства:	он сам
Предшественник:	должность учреждена; Абдул Халим как министр иностранных дел Индонезии
Преемник:	Александр Андрис Марамис
Министр финансов Индонезии
2 октября 1946 года — 26 июля 1947 года
Глава правительства:	Сутан Шарир
Президент:	Сукарно
Предшественник:	Сурахман Чокроадисурьо
Преемник:	Александр Андрис Марамис
Министр торговли Индонезии
6 сентября 1950 года — 27 апреля 1951 года
Президент:	Сукарно
Предшественник:	Лукман Хаким
Преемник:	Юсуф Вибисомо
Министр сельского хозяйства Индонезии
29 января 1948 года — 4 августа 1949 года
Президент:	Сукарно
Предшественник:	Аденан Капау Гани
Преемник:	Игнатиус Джозеф Касимо Хендровахьоно
Директор Банка Индонезии
1953 год — 1958 год
Президент:	Сукарно
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Лукман Хаким
Вероисповедание:	Ислам
Рождение:	28 февраля 1911(1911-02-28) Аньер-Кидул, Бантен, Голландская Ост-Индия
Смерть:	15 февраля 1989(1989-02-15) (77 лет) Джакарта, Индонезия
Супруга:	Тенку Халима Шехабуддин Правиранегара
Партия:	Машуми
Профессия:	Экономист, политик, философ
Награды:	Национальный герой Индонезии

Шафруддин Правиранегара (индон. Syafruddin Prawiranegara, Sjafruddin Prawiranegara; 28 февраля 1911 года, Аньер-Кидул — 15 февраля 1989 года, Джакарта) — национальный герой Индонезии, индонезийский политик и экономист, также известен как исламский философ.

Ранние годы жизни

Шафруддин Правиранегара родился 28 февраля 1911 года в Аньер-Кидул (индон. Anyer Kidul; провинция Бантен). В 1931 году он окончил «нидерландскую высшую школу для коренного населения» (нидерл. Algemeene Middelbare School, AMS) в Бандунге. Он хотел продолжить свою учёбу в Лейдене, однако финансовое положение семьи заставило его отказаться от продолжения среднего образования. Поступив на юридический факультет в Джакарте, в сентябре 1939 года получил академическую степень магистра права (нидерл. Meester in de Rechten).

В 1939—1940 годах был редактором журнала Soeara Timur, спонсируемого Сутарджо Кертохадикусумо. В 1940 году поступил на службу налоговым инспектором в департамент финансов Голландской Ост-Индии.

Политическая карьера

17 августа 1945 года была провозглашена независимость Индонезии. 29 августа Правиранегара становится членом Центрального национального комитета Индонезии (индон. Komite Nasional Indonesia Pusat, KNIP) — высшего законодательного органа молодого государства. В 1946 году становится членом исламской партии Машуми, выступив в «Нашей политике и революции» с позиций исламского социализма, и получает назначение на пост заместителя министра финансов во втором кабинете Сутана Шарира. Эту должность он занимает в период с 12 марта 1946 по 27 июня 1947 года, после чего в третьем кабинете Шарира со 2 октября 1946 по 27 июня 1947 года занимает пост министра финансов Индонезии. В первом и во втором кабинетах Мохаммада Хатты, с 29 января 1948 года до признания независимости Индонезии со стороны Нидерландов в декабре 1949 года, также занимал пост министра финансов.

К этому времени армия Республики Индонезии контролировала лишь части островов Ява и Суматра; остальная территория Индонезии была оккупирована голландскими войсками, под контролем которых на этих землях создавались проголландские марионеточные государства. Премьер-министр Хатта, в связи с угрозой захвата голландцами Джокьякарты — временной столицы республики — получил от президента Сукарно полномочия на формирование чрезвычайного правительства в Центральной Суматре. Однако, Хатта вскоре выехал на Яву для участия в мирных переговоров с представителями Нидерландов, проходивших под эгидой ООН, и правительство возглавил Правиранегара. 19 декабря 1948 года, после того, как Сукарно и Хатта во время переговоров были захвачены в плен голландцами, Правиранегара провозгласил себя главой Чрезвычайного правительства Республики Индонезии, одновременно заняв посты министра обороны, социального обеспечения и и.о. министра иностранных дел. В своём радиообращении к индонезийским патриотам он призвал их продолжать сопротивление голландским войскам. 13 июля 1949 года, после возвращения Сукарно и Хатты из плена, Правиранегара сложил свои полномочия.

После завершения войны за независимость Правиранегара занимал посты министра финансов и министра торговли, а с 1951 по 1957 годы — пост директора Банка Индонезии.

Участие в Революционном правительстве Республики Индонезии

В 1957 году Правиранегара выступил против политики направляемой демократии и проведённой Сукарно национализации собственности голландцев в Индонезии, что привело к конфликту между ним и президентом. 15 января 1958 года Правиранегара, находившийся в то время в Палембанге, где он вёл переговоры с одним из лидеров суматранских сепаратистов полковником Барлианом (индон. Barlian), написал письмо Сукарно, в котором требовал от него соблюдать действовавшую тогда конституцию, после чего был уволен с поста директора Банка Индонезии. Вскоре после отставки, он присоединился к суматранским сепаратистам.

10 февраля 1958 года руководители сепаратистов предъявили центральному правительству Джуанды ультиматум, с требованием организации нового правительства во главе с Хаменгкубувоно IX и возвращения Хатты, ушедшего в отставку в 1956 году, на пост вице-президента, угрожая, в случае невыполнения этих условий, отделением Суматры. 15 февраля, после истечения срока ультиматума, сепаратисты провозгласили создание Революционного правительства Республики Индонезии во главе с Правиранегарой. Новое правительство позиционировало себя как единственный законный орган власти на всей территории страны, а не только на Суматре. Однако, спустя несколько месяцев восстание было полностью подавлено верными центральным властям войсками. 25 августа 1961 года Правиранегара добровольно сдался в плен. Он был приговорён к пяти годам заключения, однако, в том же году был освобождён по амнистии.

Последние годы жизни

После освобождения из тюрьмы Правиранегара написал несколько трудов по религиозной философии, однако, не оставил полностью политическую деятельность — он критиковал коррупцию в правительстве Сухарто, был в числе пятидесяти известных политических, военных и общественных деятелей, подписавших в 1980 году петицию к президенту. 7 июля 1983 года он написал открытое письмо Сухарто, в котором критиковал законопроект, объявляющий идеологию Панча Сила единственным руководящим принципом для всех политических и общественных организаций страны, после чего ему был запрещён выезд из страны, за исключением случаев, когда это было необходимо для оказания медицинской помощи.

Шафруддин Правиранегара скончался в Джакарте 15 февраля 1989 года от сердечного приступа.

Личная жизнь

Правиранегара был женат на Тенку Халима (индон. Tengku Halimah), которая была потомком одного из раджей минангкабау.

Награды

• Национальный герой Индонезии;
• Орден «Звезда Республики Индонезии» 2-й степени (1998)

Литература

• Bourchier David. [books.google.co.id/books?id=X5o0Wu1topQC Indonesian Politics and Society: A Reader]. — New York: Routledge, 2003. — ISBN 9780415237505.
• Kahin, George McT. (October 1989). «[cip.cornell.edu/seap.indo/1107011776 In Memoriam: Sjafruddin Prawiranegara (1911–1989)]». Indonesia (Cornell Modern Indonesia Project) 48: 101–106. ISSN [worldcat.org/issn/00197289 00197289].
• [books.google.co.id/books?id=r3ljqqwTf70C Recollections: The Indonesian Economy, 1950s-1990s] / Kian Wie Thie. — Singapore: Institute of Southeast Asian Studies, 2003. — ISBN 9789812301741.

Отрывок, характеризующий Правиранегара, Шафруддин

Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.