Правительство Нью-Йорка

Правительство Нью-Йорка — орган исполнительной, законодательной и судебной власти в Нью-Йорке. Правительство Нью-Йорка является одним из старейших в США.

История

В 1664 году Новый Амстердам перешёл под контроль англичан. Городское правительство было составлено из мэра, четырёх олдерменов и назначаемого непосредственно губернатором шерифа. В 1686 году по постановлению губернатора Томаса Донгана город был разделён на четыре района: северный, южный, западный, восточный, доковый и внешний, на котором располагались северные фермы. Согласно тому же постановлению вводился новый городской совет. В него входили мэр, рекордер, назначаемый непосредственно губернатором, олдермен и его заместители, избираемые от каждого района. Рекордер исполнял функции юрисконсульта в суде мэра и в городском совете, в котором председательствовал в отсутствие мэра. Заместители олдермена в суде мэра выступали в роли советников (англ. adviser). В 1683 году колония Нью-Йорк была поделена на 12 округов, среди которых оказались округа, ныне представленные пятью боро Нью-Йорка: Манхэттен (тогда округ Нью-Йорк), Бруклин (Кингс), Статен-Айленд (Ричмонд), Куинс и южная часть Бронкса (Уэстчестер). В 1688 году в Англии произошёл переворот, получивший название Славная революция. Одним из его последствий стало восстание Лейслера, вскоре подавленное англичанами. Однако антироялистские настроения успели распространиться в Нью-Йорке. В 1691 году по велению Вильгельма III новый губернатор Генри Слотер провёл выборы в законодательную ассамблею. В неё вошло 18 членов. В разные годы в ассамблею избиралось по 4 представителя от округа Нью-Йорк и до двух от каждого из остальных округов. Политика, проводимая в те годы городскими властями, равно как и колониальной ассамблеей, была ощутимо ангажированной. Членство в ассамблее делилось примерно поровну между группами, представленными торговцами, крупной буржуазией и мелкими фермерами, лавочниками и ремесленниками. От Нью-Йорка в ассамблею традиционно избирались торговцы, лоббировавшие принятие актов, регулировавших качество и упаковку продуктов и стройматериалов, производимых в колонии за пределами города.

В XVIII веке борьба за пост главы города велась в основном между выходцами из знатных семей. Мэрами и членами городского совета становились большей частью торговцы и зажиточные горожане. Между тем, городской совет был также частично представлен ремесленниками и лавочниками, обеспечивавшими более широкий общественный интерес к выборам. В 1731 году губернатор Джон Монтгомери утвердил городской устав, согласно которому на северо-востоке города был создан новый район Монтгомери. Устав действовал вплоть до прихода в Нью-Йорк британцев во время Войны за независимость.

К тому времени электорат городского совета был представлен собственниками имущества. Положение мэра сильно зависело от политической ситуации на уровне легислатуры штата Нью-Йорк, в частности, от доминирования той или иной партии. В то же время в городском населении назревал спрос на более гибкую и независимую политическую систему. В 1804 году члены городского совета добились представительства в легислатуре и пролоббировали введение бумажных бюллетеней. К 1820-м годам легислатура отменила имущественный ценз для белого населения. В 1821 году право выбирать мэра перешло от легислатуры к городскому совету. В 1830 году мэру было дано право накладывать вето на решения совета. Последний же был разделён на совет олдерменов и совет заместителей олдерменов. В 1833 году были введены всеобщие выборы мэра. В проведённых в 1834 году выборах мэра приняло участие 35 000 избирателей. В 1840-х годах была организована городская полиция, улучшено дорожное покрытие и освещение улиц, а также развиты системы водоснабжения и социального обеспечения. В конце десятилетия было образовано несколько городских департаментов, впоследствии поделённых на бюро. Все департаменты, за исключением полицейского, управлялись выборными лицами. В то же время в политических кругах города значительно вырос уровень коррупции. К 1853 году ситуация ухудшилась настолько, что власти штата были вынуждены ввести новый городской устав и разделить городское правительство на два совета: городской, состоящий из 60 членов, и совет, в которых входило 22 олдерменов. Члены городского совета избирались от городских районов, тогда как олдермены — от более крупных городских округов. Согласно новому уставу, мэр получал право накладывать вето на решения правительства. Таким образом, олдермены лишались значительного числа привилегий. Согласно принятому спустя ещё 4 года новому устав, легислатура штата предоставила мэру право назначать городских контролёров, глав уличных департаментов и заведующего Кротонским акведуком. Избираемые ревизор и муниципальный юрисконсульт возглавили финансовый и юридический департаменты. Тот же устав обострил давний конфликт между республиканцами из легислатуры и городскими демократами. Власти штата объединили полицию Нью-Йорка, Бруклина и их пригородов в единый департамент, назначаемый легислатурой штата, и реформировали наблюдательный совет Нью-Йорка в независимый выборный орган. Места между республиканцами и демократами в нём распределялись равномерно. К 1861 году противостояние достигло такой степени, что мэр Вуд предложил рассмотреть вопрос о выходе Нью-Йорка из состава штата. Городское правительство в борьбе с легислатурой консолидировало политическую силу вокруг таких должностей, как городской управляющий (англ. chamberlain) и шериф округа. Наконец, в конце 1860-х годов Таммани-холл с помощью взяток пролоббировал принятие легислатурой нового устава, согласно которому городу возвращались многие полномочия. Устав вводил в Нью-Йорке 10 новых административных департаментов, мэр же получал право назначать их руководителей; в свою очередь окружной наблюдательный совет распускался. Сроки полномочий членов совета увеличились, но также усилилось и право вето мэра, которое могло быть отменено только ³⁄₄ голосов совета. Новый устав значительно ослаблял позиции «шайки Твида». В 1873 году был введён новый устав, преобразовывавший двухпалатный совет в совет, состоящий из 21 олдерменов, 6 из которых назначались голосованием. Тем же уставом вводился новый совет по оценке стоимости и пропорциональному распределению (англ. Board of Estimate and Apportionment), в задачи которого входила разработка и принятие бюджетов городских департаментов. В состав департамента входило четыре должностных лица, среди которых были президент совета олдерменов и мэр. В 1884 году легислатура штата расширила закон о гражданской ответственности на Нью-Йорк. Хоть это и позволило снизить влияние Таммани-холла, полностью исключить его не удалось. Таммани-холл ориентировался на сочувствующих демократам предпринимателям. Так, в 1886 году обществу удалось добиться избрания мэром Абрама Хьюитта. Реформатор и успешный бизнесмен, он устроил как демократов, так и республиканцев, реформаторов и рабочий класс.

В 1896 году легислатура приняла решение влить округа Бруклин, Бронкс, Куинс и Статен-Айленд в границы Нью-Йорка. Средний класс Бруклина выступал против объединения, однако предприниматели рассчитывали, что объединение поспособствует экономическому развитию, и налоговые ставки будут снижены. В 1897 году, за год до объединения, был принят устав, вводивший должность президента боро. С объединением округов население Нью-Йорка увеличилось более чем в два раза и составило около 3,5 миллиона человек. Законодательная власть отходила двухпалатной ассамблее, законодательная — муниципальному суду. Срок полномочий мэра был расширен в два раза: с двух лет до четырёх, однако мэр утратил возможность избираться два срока подряд. В то же время право вето мэра было ещё более усилено; теперь для его преодоления ассамблее требовалось собрать ⁵⁄₆ голосов. Мэр сохранял контроль почти над всеми административными департаментами. Исключением оставался совет по оценке стоимости и пропорциональному распределению. Последний получил право контролировать предоставления франшиз в сфере общественных услуг (англ. public service). Одной из целей объединения было снижение влияния Таммани-холла. Тем не менее, первым после объединения должность мэра занял ставленник Таммани-холла Роберт Ван Вик. Он стал один из самых коррумпированных мэров в истории города. В ответ на это в 1901 году легислатура снизила срок полномочий мэра обратно до двух лет. В свою очередь президенты боро были включены в совет по оценке и равномерному распределению. Двухпалатная ассамблея была преобразована в однопалатный совет олдерменов. Преемник Ван Вика, Сет Лоу, хоть и прослужил всего два года, показал себя хорошим хозяйственником. Однако он не смог победить на выборах 1903 года, и передал полномочия очередному ставленнику Таммани-холла, Джорджу Макклеллану младшему. В 1923 году был принят новый устав. Согласно нему была вновь создана муниципальная ассамблея, состоявшая из совета олдерменов и президентов боро. Ассамблея получила право принимать любые постановления, которые не шли вразрез с законами штата. В 1933 году при поддержке президента Франклина Рузвельта мэром Нью-Йорка стал Фьорелло Ла Гуардия. Будучи приверженцем «Нового курса», он осуществил популярные общественные проекты. Новый устав, принятый в 1936 году, вновь расширял срок полномочий мэра до четырёх лет и давал ему право назначать своего заместителя по значительно упрощённой процедуре. Устав также вводил комиссию городского планирования, в задачи которой входила разработка генерального плана, подготовка общественных проектов и зонирование, совет же олдерменов был сокращён. Помимо этого вводилась возможность подачи петиций с требованием о внесении изменений в устав при сборе 50 тысяч подписей и более. После правления Ла Гуардии Таммани-холл резко утратил своё влияние и к середине 1960-х годов прекратил своё существование.

Несмотря на закат Таммани-холла, позиции демократов не ослабевали: с 1945 по 1994 годы мэрами становились члены Демократической партии. Исключениями стали лишь Винсент Импеллиттери, который не смог заручиться поддержкой партии и избиравшийся как независимый кандидат, и Джон Линдси, до некоторого времени состоявший в Республиканской партии, но впоследствии перешедший в Демократическую. Начиная с выборов 1969 года, на которых Линдси переизбрался на второй срок, влияние партий на выборах начало снижаться, в то время как на первое место начали выходить программа и личностные качества непосредственно кандидата. Немаловажную роль в этом играли СМИ. В начале 1970-х годов город столкнулся с серьёзным бюджетным дефицитом. К 1975 году ситуация ухудшилась настолько, что банки отказались предоставлять городу кредиты. В рамках антикризисных мер были созданы Корпорация муниципальной помощи и экстренный совет по финансовой помощи. В их задачи входила реструктуризация долга и контролирование бюджета и соглашений о заработной плате. Среди прочего была получена дополнительная финансовая помощь от штата, обеспечены гарантии по кредитам от федерального правительства, сокращена зарплата у 60 тысяч муниципальных служащих, с хранителями пенсионного фонда которых были достигнуты договорённости об инвестировании в муниципальные облигации. К 1980-м годам, когда пост мэра занимал Эд Коч, экономическая ситуация улучшилась. За это десятилетие городской бюджет был удвоен. Однако в 1989 году в экономике Нью-Йорка наметился новый спад. В начале 1990-х годов был утверждён новый устав, передававший некоторые полномочия советов мэру и городскому совету. В том же десятилетии благодаря мерам, принятым Рудольфом Джулиани, криминогенная обстановка в городе значительно улучшилась. Экономическая же ситуация наладилась с приходом на пост мэра Майкла Блумберга.

Структура

Правительство Нью-Йорка представлено тремя ветвями власти: исполнительной, законодательной и судебной.

Исполнительная ветвь

Исполнительная ветвь правительства города представлена мэром, общественным адвокатом, казначеем и пятью президентами боро.

Мэр

Мэр Нью-Йорка руководит всеми городскими службами, включая полицию и противопожарную службу, управляет муниципальной собственностью и обеспечивает соблюдение всех городских законов и законов штата в Нью-Йорке. Мэр имеет право назначать и снимать с должностей глав городских департаментов. С 2014 года пост мэра занимает Билл де Блазио.

Общественный адвокат

Общественный адвокат является неголосующим членом городского совета и осуществляет контроль над городскими агентствами и программами. С 2014 года должность занимает Летиция Джеймс.

Казначей

Казначей Нью-Йорка подготавливает годовой финансовый отчёт и проводит аудит всех финансовых операций. С 2014 года должность казначея занимает Скотт Стрингер.

Президенты боро

Президенты боро избираются каждый от своего округа на 4 года. Президенты представляют интересы своих боро в городском правительстве и помимо прочего обладают правом назначать членов общественных советов боро, совета по вопросам образования и комиссии городского планирования.

Законодательная ветвь

Законодательная ветвь городского правительства представлена городским советом. Законопроекты, принятые большинством голосов, отсылаются на рассмотрение мэром. При наложении мэром вето на законопроект у городского совета есть 30 дней на то, чтобы преодолеть его двумя третями голосов.

Судебная ветвь

Судебная ветвь представлена разветвлённой судебной системой, в которой имеются гражданский, уголовный, семейный суды, верховный суд штата Нью-Йорк и др.

Общественные советы

Нью-Йорк поделён на 59 административных округов, каждый из которых обладает собственным общественным советом. Общественные советы являются представительными органами, предназначенными для защиты интересов местного населения.

Литература

• [books.google.ru/books?id=lI5ERUmHf3YC The Encyclopedia of New York City] / Kenneth T. Jackson, Lisa Keller, Nancy Flood. — 2. — Yale University Press, 2010. — 1584 с. — ISBN 0300182570.

Отрывок, характеризующий Правительство Нью-Йорка

– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.