Православие в Турции

Христианство (а после церковного 1054 года и собственно православие) — основная религия на территории современной Турции в III-ХV веках. Бывшее до XX века значительным православное меньшинство (греки, а также арабы) с 1920-х годов претерпело резкое сокращение и ныне сохраняется в Стамбуле и островах. Вся территория Турции находится в пределах церковной юрисдикции Константинопольского патриархата (Хатай прежде входил в Антиохийский патриархат).

История

В регионе, ставшем впоследствии территорией Турции, в I и II веках проповедовал ряд апостолов и мужей апостольских, в частности Андрей Первозванный, который почитается как основатель Константинопольской церкви; здесь проходили заседания всех церковных соборов, признаваемых в православии вселенскими. Согласно новозаветной книге Деяния (11:26), впервые именование христиан в отношении последователей Христа было применено в Антиохии (ныне Турция, близ города Антакья).

К началу ХХ века в Малой Азии, равно как и в Восточной Фракии уже преобладали мусульмане, хотя православное большинство (71 %) сохранилось в районе Айдына (г. Смирна/современный Измир) и Трапезунда (Трабзона); православные также составляли значительное меньшинство населения Константинополя (столицы Османской империи).

В XIX веке на территории Османской империи также возникли приходы Русской православной церкви. В начале XX века в Турции было 7 русских православных храмов:

• Святых равноапостольных Константина и Елены при русском посольстве (с 1818 года, перестроен и заново освящен в 1867 году);
• Святителя Николая Чудотворца в посольстве в Пере (построен в 1845 году);
• в Сан-Стефано (построена в 1894—1898 годах, закрыта турецкими властями в 1914 году);
• Святого великомученика Пантелеймона (освящена в 1898 году) в Галате, закрыта во время Первой мировой войны;
• Святого пророка Ильи в Галате, закрыта во время Первой мировой войны;
• Святого апостола Андрея Первозванного в Галате, закрыта во время Первой мировой войны.

В конце 1918 года открылись три русских храма в Галате, а в 1919—1921 годах в Константинополь хлынул поток беженцев из России (по разным оценкам до 250 тыс. человек), среди которых многие были православными. Среди прибывших оказались русские иерархи, которые смогли получить от Константинопольского патриархата право на создание особой церковной русской единицы в Турции. Указ Константинопольского синода № 9084 от 2 декабря 1920 года предоставил русским архиереям ряд прав (кроме развода) по окормлению русских верующих, в том числе самоуправление в виде созданного из русских иерархов органа (Эпитропия). Вселенский патриарх благословил проведение в ноябре 1920 года в Константинополе архиерейского собора, который переименовал Временное церковное управление Юга России в Русское церковное управление за границей. Его главой стал Антоний (Храповицкий), который возглавил Архиерейский Синод. Просуществовала эта организация недолго. Уже в мае 1921 года она переехала в Сремски-Карловцы. В октябре 1921 года в Турции было 19 православных русских храмов, причем русские священники имели разрешение периодически совершать богослужения в греческих церквях.

В 1923—1924 годах обострились отношения между русскими православными общинами в Турции и Константинопольским патриархатом. Глава созданного русского Константинопольского церковного округа архиепископ Анастасий (Грибановский) выступил против планов реформ патриарха Мелетия. После этого Анастасий получил указание от Константинопольской патриархии о запрете «касаться большевизма со всех точек зрения, даже как ярко выраженного антирелигиозного и антиморального начала, так как это могло бы набросить тень на советскую власть, признанную законной всем русским народом и Патриархом Тихоном». Вскоре патриарх Григорий VII признал обновленчество вместо патриарха Тихона и запретил архиепископа Анастасия в служении. Вскоре Анастасий выехал из Турции. Русская община в Стамбуле в 1920-е годы быстро сокращалась. Она насчитывала в 1926 году 5 тыс. человек, в 1928 году только 1747 человек, в 1937 году 1200 чел.. В 1923 году были установлены дипломатические отношения между Турцией и СССР, что привело к передаче советским дипломатам зданий бывших российских миссий. Сразу же были закрыты церкви святителя Николая Чудотворцы и святых равноапостольных Константина и Елены.

В 1920-е годы сократилось число православных греков в Турции. По условиям греко-турецкого обмена населением 1923 года православные греки обязаны были покинуть Турцию, а мусульмане — Грецию; исключения составляли мусульмане Западной Фракии в Греции, с одной стороны, и православные греки в Константинополе — с другой. Бо́льшая часть последних покинула страну после погрома 1955 года.

В 1929 году турецкие власти закрыли три дореволюционные русских церкви в Галате, но в 1934 году Константинопольский патриархат смог их вернуть русским монахам.

Современное положение

На 2011 год по оценкам некоторых исследователей число православных в Турции составляет 0,008 % от численности населения страны (т. е около 5897 человек).

Православные церкви в Турции

• Константинопольская православная церковь
• Турецкая православная церковь (неканоническая, крайне малочисленная)

Ссылки

• М. В. Шкаровский. [spbda.ru/publications/shkarovskiy-m-v-russkie-cerkovnye-obschiny-na-territorii-turcii-osmanskoy-imperii-v-xviii-xx-vekah/ Русские церковные общины на территории Турции (Османской империи) в XVIII–XX веках]

Отрывок, характеризующий Православие в Турции

Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.