Православие в Узбекистане

Православие в Узбекистане — религия заметного меньшинства (около 4% на 2015 год, с долгосрочной тенденцией к снижению) населения страны, бывшей до 1991 года в составе СССР, а ранее Российской империи, с преобладающим мусульманским большинством. На православных христиан на территории Узбекистана, по Конституции светского государства, простирается церковная юрисдикция Русской православной церкви (Московский патриархат), имеющей на территории республики Ташкентскую и Узбекистанскую епархию. Последняя с 2011 года входит в состав Среднеазиатского митрополичьего округа Русской православной церкви.

История

Начало возникновение христианства в Средней Азии по преданию связывают с именами апостолов Фомы и Андрея Первозванного, которые, как считается, проповедовали на этой территории. Сведения об этом содержатся в житиях этих апостолов, а также косвенным подтверждением может служить тот факт, что христианские общины в Индии до новейших времен носят названия — «христиан апостола Фомы».

Также предание сохранило сведения о почитании еще со времен вавилонского плена целой общиной иудеев могилы ветхозаветного Патриарха Иова Многострадального, которая находилась в Ургенче. До современных времен на территории Узбекистана существует почитаемых как христианами, так и мусульманами «родники Иова», самый известный из которых находится в Бухаре. Предание о том, что именно Хорезм был местом жития праведного Иова Многострадального, косвенно подтверждается предположениями ученых о единстве древнейшего Хорезма с месопотамской цивилизацией Ур (Шумера и Аккада).

После того, как христианство было принято Римскими Императорами и стало официальной государственной религией, в Персии началось гонение на христиан, что и привело их к переселению в Центрально-Азиатский регион. Уже с 334 года упоминается христианский епископ в Мерве.

Начиная с V века, после того, как большинство христиан из персов приняли несторианство и разорвали свои отношения с Константинополем, несториане становятся основными распространителями христианства в Средней Азии. Православными оставалось Хорезмийское (Хвалисское) архиепископство, входившее в состав Антиохийского Патриархата.

После завоевания Среднеазиатского региона арабами, начиная с VIII века наибольшее распространение в регионе приобретает ислам. Несторианскому католикосу удалось стать придворным халифа и основать свою резиденцию в Багдаде. При содействии властей несториане сумели объединиться с яковитами и организовать крупную церковную общину в регионе.

Дальнейшее распространение ислама и буддизма в XIV веке и начавшиеся гонения на христиан в регионе, привели к постепенному прекращению деятельности как несторианских, так и других христианских общин.

Новое появление христианских общин начинается только с XIX века. К концу 1840-х годов в регионе начинают появляться первые русские поселенцы, в основном из сибирских казаков. Они начинают основывать станицы и создавать первые постоянные храмы. Первый такой храм был построен в станице Копальской (ныне город Копал) в 1850 году. Осуществлявшаяся после аннексии региона Россией (1867) переселенческая программа, которая обеспечивала переезд из центральной части России в Туркестан русских крестьянских семей для освоения пустующих земель, привела к тому, что к 1897 году русское население в регионе уже составляло почти 10 %.

В выстроенных русскими укреплениях, возникающих русских пригородах местных городов, казачьих станицах открываются православные приходы: В 1860-х годах — городские в Ташкенте, Джизаке, Самарканде, Чимкенте, а также ряд в совсем небольших поселках и станицах. В 1871 году был учрежден приход и основан храм при Ташкентском госпитале. В 1950-х гг. архиепископом Ермогеном (Голубевым) этот скромный храм был расширен и перестроен в современный Успенский собор.

Самостоятельная епархия в российской Средней Азии (на территории Туркестанского генерал-губернаторства России) появилась 4 мая 1871 года, когда императорским указом было утверждено решение об открытии Ташкентской и Туркестанской епархии. По настоянию туркестанского генерал-губернатора Кауфмана, архиерейская кафедра вплоть до 1916 года располагалась не в Ташкенте, а в г. Верном.

Ташкентская и Узбекистанская епархия.

Территория Узбекистана входит в Ташкентскую и Узбекистанскую епархию Среднеазиатского митрополичьего округа Русской Православной Церкви (МП). До 2011 года епархия с центром в Ташкенте (Ташкентская и Среднеазиатская) включала также Таджикистан и Киргизию, где ныне существуют отдельные епархии: Душанбинская и Таджикистанская епархия, Бишкекская и Кыргызстанская епархия; а до 2007 года также и Туркмению. С 2007 года православные в Туркмении объединены в Патриаршее благочиние приходов Русской православной церкви в Туркмении.

С июля 2011 года правящий архиерей Ташкентской епархии — митрополит Викентий (Морарь). Епархия состоит из 5 благочиний и 35 приходов, покрывающих всю территорию Республики Узбекистан и включает в себя более 50 храмов и молельных домов. Кафедральный собор — Успенский в Ташкенте.

На территории епархии выпускается православный журнал «Восток свыше», газета «Слово жизни».

На территории епархии находятся: мужской Свято-Троице-Георгиевский монастырь (г. Чирчик) и женский Свято-Троице-Никольский монастырь (г.Ташкент).

В Ташкенте с 1996 года работает Ташкентская духовная семинария — высшее духовное учебное заведение Русской православной церкви, готовящее священно- и церковнослужителей. Действуют пастырско-богословское и катехизаторское (женское) отделения.

См. также

• История христианства в Центральной Азии
• Среднеазиатские владения Российской империи

Ссылки

• [www.patriarchia.ru Официальный сайт Русской Православной Церкви]
• [www.pravoslavie.uz Официальный сайт Ташкентской и Узбекистанской епархии]

Отрывок, характеризующий Православие в Узбекистане

В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.