Православная церковь всероссийского патриаршества

Православная церковь всероссийского патриаршества
Кафедральный собор в Виннипеге (англ. Tin Can Cathedral, буквально «Жестяной Собор»)
Основная информация
Признание автокефалии	нет
Автономия	нет
Резиденция Предстоятеля	Виннипег
Юрисдикция (территория)	Канада
Церковь-мать	нет
Численность

Православная церковь всероссийского патриаршества — неканоническая украинская православная церковь в Северной Америке, основанная в Виннипеге. Не принадлежала ни к одной из европейских религиозных конфессий и была центром Серафимской Церкви (англ. Seraphimite Church) — бывшего широкого религиозного союза церквей восточного обряда в Северной Америке.

Украинские иммигранты начали прибывать в Канаду в 1891 году преимущественно из восточных провинций Австро-Венгрии — Буковины и Галиции. Переселенцы из Буковины были православными, а те, кто прибыл из Галичины — греко-католиками. Однако и те и другие придерживались византийского обряда. К 1903 году число украинских иммигрантов в Западной Канаде значительно возросло, что привлекло внимание религиозных лидеров, политиков и деятелей образования.

Участники

Центральной фигурой украинской общины в Виннипеге в то время был Кирилл Иванович Геник (1857—1925). Он прибыл из села Березов (Галиция), окончил Украинскую Академическую Гимназию во Львове, непродолжительное время изучал право в Черновицком университете. Геник был другом украинского писателя Ивана Франко, автора сказки «Лис Никита» (укр. «Лис Микита»), номинировавшейся на Нобелевскую премию по литературе. Известно, что Геник был шафером на свадьбе Франко и, вероятно, разделял социалистические взгляды последнего и одобрял его едкую сатиру в отношении тогдашнего духовенства. Считал, что избавление населения от духовенства, наряду с земельной реформой, было способом освобождения крестьян от ига помещиков, которые в сговоре с иерархами церкви держали землю в своих руках. По прибытии в Канаду Геник стал первым украинцем, получившим должность в Правительстве Канады. Он работал иммиграционным агентом, ответственным за расселение переселенцев в гомстедax. Двоюродный брат Геника Иван Бодруг (1874—1952) и друг Бодруга Иван Негрич (1875—1946) тоже прибыли из Березова из-под Коломыи, где были учителями в начальной школе. Они втроём составили ядро интеллигенции украинской общины и были известны как «Березовская Троица» (укр. Березівська Трійця). Геник, самый старший из них, единственный состоял в браке. Его жена Полина (урожденная Цюрковська) происходила из семьи священника и была образованной женщиной. У супругов было трое сыновей и три дочери.

Другой ключевой фигурой был епископ Серафим (настоящее имя — Стефан Устволський), впоследствии лишённый сана Священным синодом Русской православной церкви в Санкт-Петербурге. Эта история началась в тот момент, когда он по собственной инициативе отправился на Афон, где его рукоположил в епископский сан «Святейший Анфим», который утверждал, что был епископом. Имелись подозрения, что Анфим рукоположил Устволського с тем, чтобы досадить царю, поскольку в те времена между царём и Священным синодом шла борьба за контроль над Русской православной церковью. После обретения епископского сана Серафим отправился в Северную Америку, где ненадолго остановился у украинских священников в Филадельфии. На момент прибытия в Виннипег он не принадлежал ни к Русской православной церкви, ни к какой-либо другой. По традиции, существующей ещё с истоков христианства, он был воспринят украинцами в прериях как странствующий святой.

Ещё одним человеком, принимавшим участие в событиях, которые привели к созданию «Жестяного Собора», был помощник Серафима Макарий Марченко. Марченко выполнял функции диакона и кантора, помогая Серафиму в богослужениях, которые хорошо знал. Он прибыл с Серафимом из США. Архиепископ Ланжевен из Сен-Бонифаса, будучи главой римско-католической епархии в Западной Канаде, работал в непосредственном контакте с Папой в Риме и считал, что его священники были более чем компетентны, чтобы удовлетворить потребности украинского населения. Свою роль также сыграли доктор Уильям Патрик, глава пресвитерианского Манитобского колледжа в Виннипеге, Либеральная партия Манитобы и русские православные миссионеры, архиепископ Тихон, глава Русской православной миссии в Северной Америке.

События

Если какой-либо случай и сыграл значительную роль в последующих событиях, то это, возможно, внесение членом законодательного органа Манитобы Жозефом Бернье в 1902 году законопроекта о передаче имущества русинских греко-католических церквей (украинцы были также известны как русины) под управление органов, подконтрольных Римско-католической церкви. Архиепископ Ланжевен заявил, что русины должны доказать, что они католики, а не протестанты, отдав имущество церкви … отдельным лицам или комитету мирян, независимых от священников или епископов. Численность украинского населения в прериях также вызывала интерес у русских православных миссионеров. На тот момент Русская православная церковь тратила 100 000 долларов в год на миссионерскую деятельность в Северной Америке. Кроме того, в украинцах была заинтересована пресвитерианская церковь. Пресвитерианцы приглашали молодых людей украинского происхождения для учёбы в Манитобском колледже (ныне Университет Виннипега), где были созданы специальные классы для молодых украинцев, которые хотели бы стать школьными учителями (а затем и священниками независимой Греческой церкви). Директор колледжа доктор Кинг, свободно владеющий немецким языком, провёл собеседование с кандидатами Бодругом и Негричем на немецком, Геник перевёл их учебные материалы с польского на английский язык, и они стали первыми украинскими студентами североамериканского университета — Манитобского колледжа, бывшего в то время частью Университета Манитобы.

Геник, Бодруг, и Негрич, стараясь защитить интересы общины, действовали быстро. Они привлекли к делу Серафима. Он прибыл в Виннипег в апреле 1903 года и организовал церковь, которая была независима от какой-либо европейской церкви и не демонстрировала лояльность ни к какой из религиозных групп, боровшихся за души новых украинских иммигрантов в прериях. Свою церковь Серафим назвал Православной Русской (а не Русской Православной). Он объявил себя её главой, а чтобы заручиться поддержкой украинцев, церковь стала также именоваться Серафимской. Богослужения велись по восточному обряду, с которым иммигранты были знакомы. Серафим начал рукополагать канторов и диаконов, а 13 декабря 1903 года он официально благословил и открыл для богослужения небольшое здание на восточной стороне улицы Макгрегора, между Манитоба-авеню и Притчард-авеню, которое ранее, возможно, было церковью Святого Духа. В ноябре 1904 года на углу Кинг-стрит и Стелла-авеню он начал строительство своего печально известного «Жестяного Собора». Харизматичный Серафим рукоположил около 50 священников и диаконов (многие из них были полуграмотны), которые стали исполнять священнические обязанности в поселениях, проповедуя независимое Православие и управление церковным имущество через независимых доверенных лиц. В течение двух лет последователями этой церкви стали почти 60 000 человек.

Вследствие различных проступков и проблем, связанных с алкоголем, Серафим потерял доверие интеллигенции, которая ранее пригласила его в Виннипег, и вскоре они начали кампанию, направленную на смещение Серафима, стремясь при этом сохранить паству. Серафим отправился в Санкт-Петербург, пытаясь получить признание и дальнейшее финансирование от российского Священного Синода для всё более разрастающейся Серафимской Церкви. Во время его отсутствия Иван Бодруг и Иван Негрич, к тому времени уже студенты богословия в Манитобском колледже, а также священники Серафимской Церкви, смогли получить гарантии пресвитерианского финансирования для Серафимской Церкви при условии, что она постепенно перейдет на пресвитерианскую модель. В конце осени 1904 года Серафим вернулся из России, не привезя с собой никаких денег. Вернувшись, он обнаружил измену и быстро отлучил от церкви всех священников, которые принимали в этом участие. В местных газетах он опубликовал их фотографии с именами, напечатанных на груди так, как если бы они были преступниками. Его месть оказалась недолгой, вскоре он получил известие, что сам отлучён от церкви Священным Синодом вместе со своими священнослужителями, и в 1908 году он исчез и никогда больше не возвращался.

Последствия

Следствием этих событий стало формирование украинской общины в Канаде.

Иван Бодруг, один из бунтовщиков среди серафимистов, возглавил новую независимую церковь. Он и сам был достаточно харизматичниы священником и под влиянием пресвитерианства проповедовал евангельское христианство. Он дожил до 1950-х. Здания независимой церкви (Святого Духа) находились на углу Притчард-авеню и Макгрегор-стрит. Одно из них, которое использовал Серафим, снесли, второе здание, возведенное на деньги пресвитериан, существует до сих пор. (Расположено напротив Храма труда (англ. Labour Temple) в северной части Виннипега).

Архиепископ Ланжевен направил больше усилий на приобщение украинской общины к римско-католической пастве. Он основал Церковь святого Николая, где бельгийские священники совершали мессы в старославянском стиле, были одеты согласно греческому обряду и читали проповеди на польском языке. Эта церковь располагалась через дорогу от независимого Украинского католического собора Св. Владимира и Ольги на Макгрегор-стрит в северной части Виннипега. Это предоставляло бо́льшую возможность для украинских детей в Канаде учиться на украинском языке.

Либеральная партия Канады, понимая, что украинцы больше не находятся в союзе с архиепископом Ланжевеном и последователями римско-католической Церкви (которые поддерживали Консервативную партию), взяла инициативу в свои руки и начала финансировать первую украинскую газету в Канаде, «Канадский Фермер», редактором которой стал Иван Негрич.

Серафим исчез в 1908 году, но в газете «Украинский Голос», издающейся в Виннипеге до сих пор, в конце 1913 года появилось сообщение, что он продавал экземпляры Библии рабочим железной дороги в Британской Колумбии.

Кирилл Геник со своей старшей дочерью и одним из сыновей переехал на некоторое время в США, в Северную Дакоту, но потом вернулся и умер в 1925 году.

Макарий Марченко после исчезновения Серафима объявил себя не только новым епископом Серафимской Церкви, но и Архипатриархом, Архипапой, Архигетманом и Архикнязем. Чтобы не быть обвинённым в фаворитизме, он отлучил от церкви Папу Римского и весь российский Священный синод. Сохранились сведения, что до конца 1930-х годов он ездил по сёлам и отправлял для украинцев богослужения по восточному обряду.

Литература

• Bodrug, Ivan. Independent Orthodox Church: Memoirs Pertaining to the History of a Ukrainian Canadian Church in the Years 1903—1913, translators: Bodrug, Edward; Biddle, Lydia, Toronto, Ukrainian Research Foundation, 1982.
• Hryniuk, Stella, GENYK, CYRIL — Dictionary of Canadian Biography Online, www.biographi.ca/EN/009004-119.01-e.php?id_nbr=8154
• Manitoba Free Press, issues of 10 October 1904, 20 January 1905, 28 December 1905.
• Martynowych, Orest T., The Seraphimite, Independent Greek, Presbyterian and United Churches, umanitoba.ca/…canadian…/05_The_Seraphimite_Independent_Greek_Presbyterian_and_United_Churches.pdf -
• Martynowych, Orest T. Ukrainians in Canada: The Formative Period, 1891—1924. Canadian Institute of Ukrainian Studies Press, University of Alberta, Edmonton, 1991.
• Maruschak, M. The Ukrainian Canadians: A History, 2nd ed., Winnipeg: The Ukrainian Academy of Arts and Sciences in Canada, 1982.
• Mitchell, Nick. The Mythology of Exile in Jewish, Mennonite and Ukrainian Canadian Writing in A Sharing of Diversities, Proceedings of the Jewish Mennonite Ukrainian Conference, «Building Bridges», General Editor: Stambrook, Fred, Canadian Plains Research Center, University of Regina, 1999.
• Mitchell, Nick. Tin Can Cathedral, a play, www.kobobooks.com/ebook
• Mitchell, Nick. Ukrainian-Canadian History as Theatre in The Ukrainian Experience in Canada: Reflections 1994, Editors: Gerus, Oleh W.; Gerus-Tarnawecka, Iraida; Jarmus, Stephan, The Ukrainian Academy of Arts and Sciences in Canada, Winnipeg.
• Winnipeg Tribune, issue of 25 February 1903.
• Yereniuk, Roman, A Short Historical Outline of the Ukrainian Orthodox Church of Canada.

Ссылки

• [www.hierarchy.religare.ru/h-orthod-sepafim.html Православная Церковь Всероссийского Патриаршества]
• [www.ursr.org/dnipro/90/11/html/144.html Біографія в журналі «Дніпро»]
• [en.wikipedia.org/wiki/Byzantine_Rite_Christianity_in_Canada Byzantine Rite Christianity in Canada]
• [fivedoorfilms.com/documentary.html Five Door Films, Romance of the Far Fur Country]
• Hryniuk, Stella. [www.biographi.ca/009004-119.01-e.php?&id_nbr=8154 Cyril Genik]. Dictionary of Canadian Biography. [www.webcitation.org/6EUitVL2y Архивировано из первоисточника 17 февраля 2013].
• Hryniuk, Stella. [www.biographi.ca/009004-119.01-e.php?&id_nbr=7112 Bishop Seraphim]. Dictionary of Canadian Biography. [www.webcitation.org/6EUitzXDf Архивировано из первоисточника 17 февраля 2013].
• [umanitoba.ca/faculties/arts/departments/ukrainian_canadian_studies/media/05_The_Seraphimite_Independent_Greek_Presbyterian_and_United_Churches.pdf Martynowych, Orest T., The Seraphimite, Independent Greek, Presbyterian and United Churches]
• [www.kobobooks.com/ebook/Tin-Can-Cathedral/book-wd3dgI5jVk661ZBpDohnSA/page1.html/ Tin Can Cathedral by Nick Mitchell]
• Orysia Paszczak Tracz. [www.ukrweekly.com/old/archive/1998/019819.shtml Our Christmas: nothing's really changed]. The Ukrainian Weekly (1998). [www.webcitation.org/6EUiuQXXQ Архивировано из первоисточника 17 февраля 2013].
• [wbi.lib.umanitoba.ca/WinnipegBuildings/browseNames.jsp?letter=T&offset=0/ University of Manitoba Libraries: Winnipeg Building Index. Tin Can Cathedral Selkirk Avenue 1904]
• [www.uocc.ca/pdf/publications/Short%20History%20of%20the%20UOCC.pdf Yereniuk, Roman, A Short Historical Outline of the Ukrainian Orthodox Church of Canada]

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Православная церковь всероссийского патриаршества

Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.