История евреев в Праге

История евреев в Праге тесно связана как с историей самого города, так и с историей всего средневекового еврейства.

Возникновение

Первые евреи в городе появились в X веке. Пражское гетто — одно из самых древних в Европе. В основном это были лавочники, прочие мелкие торговцы и ростовщики, расселившиеся у подножия гор Градчан или в Вышеграде. К XIII веку Прага стала одним из крупнейших центров европейского еврейства. Полноценный еврейский квартал образовался в Старом городе в середине XIII века. Евреи жили отдельно от христианского населения, поскольку власти стремились отстранить их от участия в политической жизни города, часто провоцируя антисемитские погромы. В это время появились Староновая синагога и Еврейское кладбище, где по традиции хоронили только представителей еврейской диаспоры.

Золотой век пражского еврейства

Благодаря высокому естественному приросту евреев в средние века число евреев в городе к началу XVII века достигло 15 тысяч, уступая по абсолютной величине лишь общине ладиноязычных евреев в городе Салоники (Османская империя). В этот период евреи составляли не менее 30 % населения Праги, превратив её в «город трёх народов» (чехов, немцев и евреев). Основным языком пражских евреев до конца XIX века был идиш, позже главным образом замещённый немецким языком. В ритуальных целях использовался ашкеназский свод иврита. Влияние чешского языка усилилось лишь с XX века.

В 1597—1609 годах главным раввином Праги был Махарал (Йегуда Лёв Бен Бецалель). Он признан одним из величайших еврейских ученых Праги, а его могила на Старом еврейском кладбище со временем стала местом общееврейского паломничества. Взаимоотношения евреев с австрийскими властями были довольно напряжёнными. Так, императрица Мария Терезия в 1745 году издала указ об изгнании евреев из Праги, поскольку опасалась их сотрудничества с наступающей прусской армией (Семилетняя война), что нанесло первый серьёзный удар по местному еврейскому сообществу. В 1748 году она же позволила евреям вернуться в город.

Евреи окончательно получили на чешской земле гражданские и политические права после революции 1848 года, когда австрийская верхушка пошла навстречу гражданским требованиям местного еврейства. В 1850 году Пражское гетто официально стало одним из административных кварталов Праги, получив название «Йозефов», поскольку именно австрийский император Иосиф II издал указы об уравнивании евреев в правах с христианским населением. На рубеже XIX-го и XX-го столетий значительная часть квартала была уничтожена во время расчистки и перепланировки бывших еврейских трущоб, но большая часть архитектурных памятников при этом сохранилась:

• Староновая синагога,
• Пинкасова синагога,
• Майзелова синагога,
• Клаусова синагога,
• Высокая синагога,
• Испанская синагога
• Еврейская ратуша,
• Старое еврейское кладбище.

Упадок

К началу ХХ века, после массового притока чехов в столицу, евреи составляли уже только около 10 % населения города, при этом всё большее их количество переходило на чешский язык. По переписи 1910 года лишь 6,7 % населения столицы назвало родным немецкий язык.

Большая часть еврейского населения Праги была уничтожена во время Холокоста в ходе Второй мировой войны. Но память о них сохранилась на страницах шедевров мировой литературы — в сочинениях Франца Кафки, романе Майринка «Голем», рассказе Х. Л. Борхеса «Тайное чудо».

См. также

• Население Праги

Отрывок, характеризующий История евреев в Праге

Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.