Пракрит
Поделись знанием:
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
Пракри́т, пракриты[1] (санскр. प्रकृति, prakṛti IAST, «естественный, обычный, простой») — среднеиндийские языки[en] и диалекты, продолжающие древнеиндийский этап развития языков на территории Индии и предшествующие новоиндийским языкам.
Первоначально пракриты были разговорными диалектами, в дальнейшем подверглись литературной обработке. Известны пракриты (около середины I тыс. до н. э. — середина I тыс. н. э.), употреблявшиеся в религиозных проповедях, деловых документах, драматургии (сценические пракриты), художественной литературе.
В среднеиндийский период различают три стадии развития пракритов:
- ранняя — архаичный язык буддийского канона — пали, пракриты наскальных надписей царя Ашоки (разные диалекты в разных частях Индии), ранний пайшачи, отдельные эпиграфические тексты;
- средняя — литературные пракриты: шаурасени (северо-западная Индия), магадхи (восточная Индия), махараштри (Махараштра); джайнские пракриты: ардхамагадхи, джайн-махараштри и джайн-шаурасени, грамматически менее упорядоченные и более близкие к местным разговорным языкам; надписи I—IV веков н. э., пайшачи и чулика-пайшачи;
- поздняя — апабхранша (ок. 5-10 вв. н. э.).
Изолированное место занимает нийя — смешанный северо-западный пракрит документов на кхароштхи из Восточного Туркестана.
В классических пьесах Калидасы, Бхасы и др. языки распределяются по социальному принципу: цари и знатные господа говорят на санскрите, знатные дамы — на шаурасени, простолюдины — на магадхи, женщины поют на махараштри.
Содержание
Диалекты
Диалектные различия между отдельными пракритами проявляются в виде фонетических и морфологических особенностей. Пракриты имеют ряд характерных черт, отличающих их как от санскрита, так отчасти и от пали.
Отдельные пракриты:
Письменность
Надписи на пракритах встречаются сделанные письмом брахми, поздней его разновидностью — начари, телинга (Декан), кхароштхи (северо-западная и центральная Азия).
Морфология
Морфология характеризуется следующими особенностями:
- постепенное уменьшение синтетизма;
- тенденция к унификации типов основ имени и глагола, выразившаяся в сведении всех типов к основам на гласный и разрушении единой глагольной системы в результате утраты личных форм претерита в большинстве пракритов (в их функции выступают только причастия);
- неразличение активного и медиального залогов;
- утрата двойственного числа;
- совпадение ряда падежных форм;
- усиления влияния местоименной парадигмы на именную.
Фонология
Отличительные черты:
- отсутствие слоговых сонантов и дифтонгов;
- тенденция к открытым слогам (слово может иметь только вокалический исход);
- строгие ограничения консонантных сочетаний (допустимы геминаты, группа из гоморганных носового и смычного и некоторые другие);
- изменение одиночных согласных в интервокальном положении (ослабление вплоть до исчезновения в махараштри);
- количественная характеристика гласного в слоге зависит от закона двух мор.
Грамматический строй
Отличительные черты:
- тенденция к аналитизму, проявляющаяся в широком употреблении вспомогательных слов для уточнения падежных значений, в сочетаниях причастий со вспомогательными глаголами;
- при переходном глаголе в прошедшем времени употребляется конструкция, пассивная по форме, активная по значению (прообраз будущей эргативной конструкции), при этом причастие выражает вид и род (но не лицо).
Напишите отзыв о статье "Пракрит"
Литература
- Вертоградова В. В., Пракриты, М., 1978
- Вертоградова В. В. Пракриты / Отв. ред. Т. Я. Елизаренкова. — 2-е изд. — М.: Издат. фирма «Вост. лит.» РАН, 2002. — 104 с. — (Языки народов Азии и Африки). — ISBN 5-02-018353-9.
Примечания
- ↑ [www.gramota.ru/slovari/dic/?zar=x&word=пракрит пракрит] // Русское словесное ударение / М. В. Зарва. — 2001.
Ссылки
- Пракрит // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
|
Это заготовка статьи об одном из языков мира. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Пракрит
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
