Прахов, Адриан Викторович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Адриан Викторович Прахов
Дата рождения:

16 марта 1846(1846-03-16)

Место рождения:

Мстиславль

Дата смерти:

14 мая 1916(1916-05-14) (70 лет)

Место смерти:

Ялта

Род деятельности:

историк искусства, археолог и художественный критик.

Адриа́н Ви́кторович Пра́хов (4 (16) марта 1846, Мстиславль — 1 (14) мая 1916, Ялта) — русский историк искусства, археолог и художественный критик.





Биография

Окончил в 1863 году 3-ю Санкт-Петербургскую гимназию (с серебряной медалью)[1] и поступил на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, окончив курс со степенью кандидата в 1867 году. Был командирован за границу для приготовления к занятию кафедры истории изящных искусств.

В Мюнхене слушал лекции Г. Ф. Брунна и других ученых и занимался памятниками древнегреческого искусства, собранными в глиптотеке, а затем посетил Париж, Лондон, Берлин, города Италии и Вену, изучая древние и современные художественные произведения.

По возвращении на родину, в 1873 году, за диссертацию — «О реставрации группы восточного фронтона Эгинского храма в Афинах»[2], получив степень магистра, был избран в доценты этого Университета. В 1875—1878 гг. редактировал иллюстрированный журнал «Пчела». С 1875 по 1887 год, кроме университетских лекций, преподавал историю и теорию изящных искусств в Императорской академии художеств. В 1879 году, после защиты диссертации: «Зодчество древнего Египта», получил степень доктора.

После этого изучал древние памятники искусства в России христианского периода, в 1880—1882 гг. исследовал и срисовал остатки мозаики и стенной живописи в Софийском соборе и фрески Кирилловской церкви в Киеве. В 1881—1882 гг. путешествовал по Египту, Палестине, Сирии, Греции и Европейской Турции, в 1886 году занимался исследованием Успенского собора в Владимире-Волынском и некоторых других древних храмов Волыни, в 1886—1887 гг. вторично ездил в Италию и на Восток, в 1887 году открыл и скопировал любопытные фрески в церкви Михайловского Златоверхого монастыря в Киеве и в том же году перешел из Санкт-Петербургского университета в Киевский университет на кафедру истории изящных искусств, которую и занимал до 1897 года.

С 1884 по 1896 год руководил внутренней отделкой новосооруженного Владимирского собора в Киеве, причем, для исследования византийской архитектурной традиции, осуществил последовательно две поездки в восточные страны. Привлек для росписей собора Виктора Васнецова. Сын Прахова оставил интересную мемуарную запись об этом факте. Сам Прахов, осуществляя общее художественное руководство проектом, исполнил проекты на все мраморные и бронзовые работы, некоторые орнаментальные и мебельные.

В 1896 году был занят устройством, по собственному рисунку, драгоценной раки для мощей св. Феодосия Углицкого, в Чернигове. В 1897 году возвратился на прежнюю свою кафедру в Санкт-Петербургском университете.

Семья

Память

В Киеве на доме на углу улиц Владимирская (дом № 11) и Большая Житомирская, в честь профессора А. В. Прахова была установлена мемориальная доска работы скульптора Натальи Дерегус.

Сочинения

  • «Критические исследования по истории греческого искусства. I. Описание древних памятников из Ксанфа, в Ликии. II. О композиции фронтонных групп Эгинского храма Афины» (СПб., 1872).
  • статья о Микеланджело Буонарроти («Вестник Европы», 1875 г.).
  • [dlib.rsl.ru/viewer/01003897601#?page=1 Критические наблюдения над формами изящных искусств. Зодчество древнего Египта.] — Санкт-Петербург, 1880.
  • [dlib.rsl.ru/viewer/01003624284#?page=1 «Киевское искусство X, XI и XII вв. Каталог выставки копий с памятников искусства в Киеве X, XI и XII вв.»] — Санкт-Петербург, 1883.
  • [dlib.rsl.ru/viewer/01003614763#?page=1 Открытие фресок Киево-Кирилловской церкви XII века, исполненное в 1881 и 1882 г.г.] — Санкт-Петербург, 1883.
  • «Доклад о Киевских работах и о значении изучения греческих церквей для христианской археологии» (в «Трудах Московск. Археологическ. Общества», 1885 г.)
  • несколько заметок в римском журнале «Annall dell’Istituto di corrispondenza archeologica» зa 1872—74 гг.
  • Император Александр Третий как деятель русского художественного просвещения // «Художественные сокровища России». 1903. № 4-8.
  • [dlib.rsl.ru/viewer/01003743498#?page=2 Альбом Исторической выставки предметов искусства, устроенной в 1904 году в С.-Петербурге.] — Санкт-Петербург, 1907.

Напишите отзыв о статье "Прахов, Адриан Викторович"

Примечания

  1. Его братья также учились в этой гимназии: Мстислав окончил её в 1859 году (с серебряной медалью), Борис — в 1866 году, Владимир — в 1870 году.
  2. «Записки Императорской Академии Наук», 1870

Ссылки

Отрывок, характеризующий Прахов, Адриан Викторович

Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.