Праяпонский язык

Праяпо́нский язы́к
Самоназвание:	日本祖語
Страны:	Японские острова и, возможно, Корейский полуостров
Статус:	вымер
Вымер:	из него произошёл старояпонский язык
Классификация
Категория:	Языки Евразии
Алтайская семья (гипотеза) Праяпонский язык Японо-рюкюские языки Старояпонский язык
Письменность:	бесписьменный
См. также: Проект:Лингвистика

Праяпо́нский язы́к (яп. 日本祖語 нихон-сого, также «протояпо́нский язы́к») — праязык, этап развития японо-рюкюских языков, включая японский и рюкюские языки.

Общие сведения

Происхождение термина

Термин «японские языки» стали использовать по отношению к семейству японского и рюкюских языков с подачи Леона Серафима. Это название стало общепринятым в научном сообществе, поскольку позволило избежать двусмысленности термина «японский язык», который в узком смысле используется, для обозначения «собственно японского языка», на котором говорят на основных четырёх островах Японского архипелага, а в широком смысле, для обозначения «собственно японского языка» совместно с самостоятельными языками других островов Японии, в частности Окинавских островов.

Для обозначения же общего предка японских языков в лингвистике используют термин «праяпо́нский язык» (иначе «протояпо́нский язык»).

Методика реконструкции

Базовая работа для реконструкции — монументальный труд «Японский язык сквозь время» (англ. The Japanese Language Through Time (JLTT)) американского япониста Сэмюэля Мартина. В его книгу включён исчерпывающий анализ предыдущих фонологических исследований и подробное описание новой теории. Также там находится словарь основных пракорней существительных, прилагательных и глаголов. Работа Мартина была многократно изучена, обсуждена и дополнена другими японистами.

Среди использованных для реконструкции методов — методы исторической лингвистики, текстологии и лингвистической компаративистики на материале родственных языков — особенно архаичных, таких, как диалект ёнагуни.

Внешнее родство

Пуёская гипотеза, некогда весьма популярная среди японских лингвистов, в настоящее время подвергается критике. Несмотря на это, мнение о том, что носители праяпонского языка мигрировали с Корейского полуострова и могли оставить субстратную лексику в таких языках, как когурёский, остаётся общепринятой.

Лингвистическая характеристика

Реконструкция согласных

Реконструкция Мартина всемирно признана и не имеет альтернатив.

		Губные	Зубные	Заднеязычные
Взрывные	Глухие	*p	*t	*k
	Звонкие	*b	*d
Фрикативные			*s	*C (?)
Аппроксиманты			*r
Носовые		*m	*n

Фонемы */p/, */t/, */k/, */b/, */d/, */m/, */n/, */s/ и */r/. Кроме того, в начальной позиции встречаются стечения */np/, */nt/, */nk/ и */ns/. Общепризнанным является наличие велярного фрикатива, тип которого является предметом споров. В таблице он отмечен знаком */C/, а его падение между гласными является темой научных споров.

Эволюция согласных праяпонского языка протекала следующим образом:

*/t/ > /t/ */k/ > /k/ */b/ > /w/

*/d/ > /y/ */m/ > /m/ */n/ > /n/

*/s/ > /s/ */r/ > /r/ */np/ > /b/

*/nt/ > /d/ */nk/ > /g/ */ns/ > /z/

• */p/: в начальной позиции */p/ > /h/; pero */pu/ > /hu/, и */pi/ > /hi/ (фонетически тождественен [çi])

 :внутри */p/ > /-/; pero */pa/ > /wa/

• */C/ > /-/, исчез, создав зияние: */V(C)V/ > */VV/. Группы типа */VV/ эволюционировали в сторону упрощения и монофтонгизации.

Реконструкция гласных

Относительно вокализма праяпонского научного консенсуса пока нет. Разные авторы на основании доступных данных делали различные выводы относительно инвентаря гласных и их оппозиции.

«Йельская система»

Традиционно считалось, что система гласных японского языка повторяла современную, однако сейчас научный консенсус состоит в том, что в праяпонском языке было восемь (а не пять) гласных, хотя по вопросу их качества общепринятого мнения нет. Традиционно они отображаются индексами: /a/, /u/, /e₁/, /e₂/, /i₁/, /i₂/, /o₁/ и /o₂/. Мартин предложил так называемую «йельскую» систему, которая не призвана отражать произношение. Ниже йельская система приведена в угловых скобках (< >), а традиционная — между косыми чертами (/ /).

• <a> = /a/
• <</u>u> = /u/
• <yi> = /i₁/ (/i/, согласно теории, предшествовала < */i/)
• <iy> = /i₂/ (/i/ < */ai/, /i/ < */əi/)
• <</i>i> = /i_?/ (/i/ «неопределённая», существует в нейтральной позиции, после зубного согласного, считается, что её фонетическая реализация соответствует /i₁/). Кроме того, следует отметить, что реализация гласного /i/ не известна)
• <ye> = /e₁/ (/e/ < */ia/, /e/ < */iə/)
• <ey> = /e₂/ (/e/ < */ai/, /e/ < */əi/)
• <e> = /e_?/ (/e/ «неопределённый», в нейтральной позиции, после зубных согласных, реализация считается соответствующей /e₂/). Реализация гласного /e/ не известна)
• <wo> = /o₁/ (/o/ < */ua/, /o/ < */uə/)
• <o> = /o₂/ (/o/ < */ə/)
• <o> = /o_?/ (/o/ «неопределённый», в нейтральной позиции, после зубных согласных, реализация считается соответствующей /o₂/. Реализация гласного /o/ не известна)

Традиционные интерпретации

По мере появления данных представления о системе гласных японского языка менялись:

• донаучный период: система гласных считается аналогичной современной;
• Сикити Хасимото в своих исследованиях Манъёсю описывает восемь нуклеарных слогообразующих гласных или дифтонгов праяпонского языка, помещая их в оппозицию: (/yi/~/iy/, /ye/~/ey/, /wo/~ /o/) на основании двух принципов:

1. оппозиция между монофтонгами и дифтонгами; /yi/~/iy/ интерпретируются как [i] ~ [wi];
2. оппозиция между гласными разных видов: в приведённом ранее примере /yi/~/iy/ фонетически [i] ~ [y];

• работа Роналда Ланга (англ. Ronald Lange) «Фонология японского языка XVIII века» (англ. The Phonology of Eight-Century Japanese) 1976 года стала важнейшим источником по вопросу реконструкции системы гласных и оставалась таковым до конца XX века. Выводы были сделаны на основе чтений китайских иероглифов манъёганы, которыми транскрибировали японскую речь. Фонетическая реконструкция основана на реконструкции среднекитайского языка Бернхарда Карлгрена. Основная проблема данной методологии заключается в том, что Карлгрен частично основывал свою реконструкцию на японских чтениях.
• Марк Миякэ в 1999 году защитил в Гавайском университете в Маноа докторскую диссертацию «Пересмотренная фонетика японского языка VIII века: новая попытка реконструкции на основании письменных источников» (англ. The Phonology of Eight-Century Japanese Revisited: Another Reconstruction Based upon Written Records). Позже в 2003 году на основе этой работы появилась книга «Старояпонский язык. Фонетическая реконструкция» (англ. Old Japanese. A Phonetic Reconstruction). В угловых скобках приведена йельская транскрипция, а между косыми чертами — реконструкция Мияке.

<a> = /a/ <u</u>> = /u/ <yi> = /i/

<iy> = /ɨ/ <i> = /i/ <ye> = /e/

<ey> = /əj/ <e> = /e/ <wo> = /o/

<o = /ə/ <o> = /ə/

Другие теории

Существуют также теории, предлагающие от четырёх до семи гласных фонем.

1. Четыре гласных (*/a/, */i/, */u/ и */ə/).

Предложена Сэмюэлем Мартином в труде «Японский язык сквозь Время» (англ. The Japanese Language Through Time) 1987 года, а также Сусуму Оно в монографии 1957 года «Происхождение японского языка» (яп. 日本語の起源). Эта система минимальна и «канонична», от неё часто отталкиваются в литературе, посвящённой праяпонскому языку. Следует обратить внимание на то, что в работе Мартина звук */ə/ записывается как */o/, хотя выражает звук *[ə]. Это не создаёт неоднозначностей в работе, но при цитировании данный звук обычно записывается как */ə/.

2. Пять гласных (*/a/, */e/, */i/, */u/ и */o/).

Маршалл Ангер предложил систему с пятью гласными в своей кандидатской диссертации «Исследования морфофонетики в раннем японском языке» (англ. Studies in early Japanese Morphophonetics), которую защитил в Йельском университете в 1977 году. Единственное отличие от системы с четырьмя гласными заключается во введении звука */e/ (звук */ə/ в гипотезе с четырьмя гласными эквивалентен */o/, если у него нет ни фонетического, ни функционального значения, ни эволюционных характеристик). В теории четырёх гласных из-за ограниченности функционала фонемы /e/ она считается вторичной, появившейся в результате эволюции дифтонгов структуры /V+i/ или /i+V/. Имеются данные, согласно которым в определённых случаях /e/ не является вторичной фонемой, например, из-за того, что она встречается в некоторых формах глагола «быть» (яп. する суру). Также существуют слова, которые в прарюкюском реконструируют со звуком */e/, а в старояпонском языке — */i/, что предполагает крупный безусловный сдвиг протояпонского */e/ > в старояпонский /i/, объяснило бы низкую функциональность /e/ в старояпонском, так как этот звук вторично появился из старояпонских дифтонгов.

3. Шесть гласных (*/a/, */e/,*/i/, */u/ */o/ и */ə/).

Предложена Леоном Серафимом, поддержана Марком Мияке и Джон Бредфорд Уитман (англ. John Bradford Whitman), который отказался от гипотезы седьмого гласного звука; считается наиболее общепринятой. В этой системе имеется оппозиция */o/~*/ə/, которой нет в других реконструкциях: */ə/ эволюционировал в /o/, а */o/ > /u/ (кроме конечного, где произошёл переход */o/ > /wo/). В предыдущих теориях /wo/ считался результатом эволюции доисторических дифтонгов */wa/ и */wə/.

4. Семь гласных (*/a/, */e/,*/i/, */u/ */o/ */ə/ и */ɨ/).

(В квадратных скобках после йельской транскрипции в косых чертах приведено звучание, предложенное Уитманом и Фреллесвигом) Бьярке Фреллесвиг (дат. и англ. Bjarke Max Frellesvig) и Джон Уитман предложили теорию шести гласных, основывая оппозицию */ɨ/~ */ə/ на примере нескольких пар глаголов, отличающихся переходностью. В общем случае такие пары существуют в условиях простого противопоставления / o / и другой составной фонемы / i / [wi] (которая в теории четырёх гласных объясняется как * / ə /> / o / перед * / ə + i /> / i / [wi]). Однако имеются также пары глаголов, где противопоставляются / o / ~ / e / [e]. Теория четырёх гласных объясняет эволюцию второго члена первой оппозиции через * / ə + i / > / e / [e]. Причины спонтанного расщепления не до конца понятны, к примеру, почему в некоторых глаголах * / ə + i / перешли в / e / [e], а в других — в / i / [wi]. Исследователи утверждали, что это следствие наличия двух фонем: * / ɨ /> / o / ~ * / ɨ + i /> / i / [wi], в отличие от * / ə /> / o / ~ * / ə + i /> / e / [e]. Позже Уитман отошёл от гипотезы седьмого гласного звука.

Соответствие теорий
4 гласных	*/a/		*/ə/	*/ə/	*/ə/	*/i/	*/u/
5 гласных	*/a/	*/e/	*/o/	*/o/	*/o/	*/i/	*/u/
6 гласных	*/a/	*/e/	*/ə/	*/ə/	*/o/	*/i/	*/u/
7 гласных	*/a/	*/e/	*/ɨ/	*/ə/	*/o/	*/i/	*/u/
Звучание	/a/	/i/	/o-u/	/o/	/o-u/	/i/	/u/

Эволюция дифтонгов

Монофтонгизация

Следует отметить, что в йельской транскрипции дифтонги не всегда изображаются двумя знаками.

Согласно Мартину:

Восходящие дифтонги */ia/ > /ye/ */iə/ > /ye/ */ua/ > /wo/ */uə/ > /wo/

Нисходящие дифтонги */ai/ > /ey/ */əi/ > /iy/~/ey/ */ui/ > /iy/

Согласно Фреллесвигу и Уитману: В скобках приведена йельская транскрипция.

Восходящие дифтонги */ia/ > /ye/ [je] */iə/ > /ye/ [je] */iɨ/ > /ye/ [je] */ua/ > /wo/ [wo] */uə/ > /wo/ [wo] */uɨ/ > /wo/ [wo]

Нисходящие дифтонги */ai/ > /ey/ [e] */əi/ > /ey/ [e] */ui/ > /iy/ [wi] */iɨ/ > /iy/ [wi]

Помимо этого должны существовать дифтонги * / ie /, * / io /, * / eu /, * / ou /, однако в статье, посвящённой теории семи гласных, они не упомянуты. Так как исследователи опирались на безусловные изменения */e/ > /i/ и */o/ > /u/, предполагается */ie/ > /ye/ или /yi/ (это невозможно проверить). Одновременно */ou/ > /uu/ > /u/; учитывая возможные изменения в */io/ и */eu/ нет возможности проследить их эволюцию; В теории они превратятся в */io/ > /iu/ и */eu/ > /iu/, однако */iu/ — единственный дифтонг, который в праязыке не обнаруживается. Либо он сливается с */ui/ , либо один из них выпадает.

Структура слога

Общепринято, что структура слога в праяпонском была вида (C)V$CV$CV… — любой слог начинался согласным звуком и кончался единственным гласным; закрытых слогов (кончающихся на согласный) не было. Из этого правила существует два исключения: во-первых, не во всех словах имеется начальный согласный (утерян или никогда не существовал). Во-вторых, в интервокальной позиции существовали стечения типа NC (носовой согласный звук и смычный). Другая интерпретация этих случаев — преназализованные согласные.

Ударение

Природа ударения вызывает много споров. Существует три гипотезы относительно ударения — киотоская, токийская и кагосимско-рюкюская. Мартин, развивая теорию Харухико Киндаити, считает, что ударение языка Киото было первичным. Другие (к примеру, Мунэмаса Токугава и Сэмюэл Роберт Рэмси (англ. Samuel Robert Ramsey) утверждают, что ударение в киотоском является более поздним заимствованием, а ударение Канто должен считаться консервативным.

Ниже приведена система из «The Japanese Language through Time» (H означает «высокий», а L — «низкий» регистр).

Ударение на существительных

В приведённом ниже тексте последняя буква изменяет первый слог следующего слова (обычно частицы): HH-L означает, что два слога первого слова имеют высокий регистр, но частица, которая будет следовать за ними, будет иметь низкий.

Фонетические значения следующие: обозначение ударения в JLTT, структура праяпонского (с астериском (*)) > доисторическая форма (если таковая имеется) в скобках > эволюция в диалекте Киото > в диалекте Токио.

К примеру, последовательность «2. 2a. *HH-L > (*HL-L) > HL-L > LH-L» даёт следующую информацию:

1. в JLTT данная структура обозначена как «2. 2a»;
2. доисторическая форма этой структуры — «*HH-L»;
3. эволюционировала в *HL-L уже в доисторический период;
4. в Киото имеет вид «HL-L», а в Токио — «LH-L».

• Слова, начинающиеся на H

2. 1. *HH-H > HH-H > LH-H

2. 2a. *HH-L > (*HL-L) > HL-L > LH-L

2. 2b. *HL-L > HL-L > LH-L

0. отсутствует **HL-H

• Слова, начинающиеся на L

2. 3. *LL-L > HL-L > LH-L

0. отсутствует **LL-H

2. 4. *LH-H > LH-H > HL-L

2. 5. *LH-L > LH-L > HL-L

• Структуры XL-H недопустимы в доисторическом языке, поэтому в праяпонском ** HL-H ** LL-H **HL-H и **LL-H

Ударение в глаголах и прилагательных

Глаголы также делятся на те, у которых первый слог имеет высокий и низкий регистр, соответственно — тип A (HHH) и тип B (LLL).

В процессе спряжения глаголы могут менять ударение (LLL → HHH или наоборот).

Система ударения в прилагательных аналогична глагольной, что является ещё одним доказательством позднего появления прилагательных и их склонения по глагольному типу.

Важность исследования праяпонского языка

Исследование праяпонского языка позволяет решить следующие задачи:

• Лингвистическая компаративистика: до недавнего времени анализ проводился только над современными языками, а исследования праяпонского языка позволяют сделать выводы относительно родства или неродства японского, корейского, алтайских и австронезийских языков;
• изучение истории японского языка и нахождение ответов на вопросы природы возникновения японского языка (пиджин, отколовшийся от алтайской семьи язык, австронезийский язык, подвергшийся интенсивному влиянию с континента);
• определение источника заимствований, подтверждение или опровержение айнской гипотезы.

Исследователи

Ниже приведён список крупнейших исследователей праяпонского языка:

• Джон Р. Бентли (англ. John R. Bentley), [www.niu.edu/forlangs/people/bentley.shtml сотрудник Департамента иностранных языков и литературы] Университета Северного Иллинойса
• Бьярке Макс Фреллесвиг (дат. и англ. Bjarke Max Frellesvig; род. 1961), [www.orinst.ox.ac.uk/staff/ea/japanese/bfrellesvig.html доцент Института востоковедения] Оксфордского университета
• Керри Л. Рассел (англ. Kerry L. Russell), [www.orinst.ox.ac.uk/staff/ea/japanese/krussel.html сотрудница Института востоковедения] Оксфордского университета
• Сэмюэл Элмо Мартин (англ. Samuel Elmo Martin; 1924—2009), профессор Дальневосточных языков Йельского университета
• Рой Эндрю Миллер (англ. Roy Andrew Miller; 1924—2014), профессор и декан Департамента языков и литературы языков Восточной и Южной Азии Вашингтонского университета
• Марк Хидэо Миякэ (яп. 三宅 英雄, англ. Mark Hideo Miyake; род. 1971), научный сотрудник Британского музея. [www.amritas.com/ Abode of Amritas (Miyake’s linguistic blog)]
• Барбара И. Райли (англ. Barbara E. Riley), сотрудница Департамента языков и литературы Восточной Азии Гавайского университета в Маноа
• Александр Владимирович Вовин (род. 1961), [www.hawaii.edu/news/expert/expertfull.php?id=445 профессор и глава кафедры в Департаменте языков и литературы Восточной Азии] Гавайского университета в Маноа
• Леон Анжело Серафим (англ. Leon Angelo Serafim; род. 1945), профессор Департамента языков и литературы Восточной Азии Гавайского университета в Маноа; пенсионер, сейчас проживает в Санта-Круз (Калифорния)
• Лона Такэути (англ. Lone Takeuchi), [www.soas.ac.uk/staff/staff40341.php сотрудница Школы восточных и африканских исследований (SOAS)] Лондонского университета
• Джеймс Маршал Ангер (англ. James Marshall Unger; род. 1947), [u.osu.edu/unger.26/ профессор Департамента языков и литературы Восточной Азии] Университета штата Огайо
• Джон Бредфорд Уитман (англ. John Bradford Whitman; род. 1954), [linguistics.cornell.edu/people/Whitman.cfm профессор Департамента Лингвистики] Корнелльского университета

Литература

• 澤瀉 久孝. 時代別国語大辞典 : 上代編. — 東京 : 三省堂, 1967. — 904, 190 p. — ISBN 4-385-13237-2.</span>
• 山口 明穂, 鈴木英夫, 坂梨隆三, 月本幸. 日本語の歴史. — 東京 : 東京大学出版会, 1997. — iv, 240, ii p. — ISBN 4-13-082004-4.</span>
• 大野 晋. 日本語の形成. — 東京 : 岩波書店, 2000. — xxvi, 767 p. — ISBN 4-00-001758-6.</span>
• Frellesvig B. Proto-Japanese : Issues and Prospects / Edit. John Whitman. — Amsterdam; Philadelphia : John Benjamins Publishing Company, 2008. — vi, 229 p. — (Amsterdam studies in the theory and history of linguistic science, Series IV; Current issues in linguistic theory, v. 294). — ISBN 9-027-24809-5.</span>
• Martin S. E. The Japanese Language Through Time : A Phonetic Reconstruction. — New Haven; London : Yale University Press, 1987. — viii, 961 p. — ISBN 0-300-03729-5.</span>
• Miyake M. H. Old Japanese : A Phonetic Reconstruction. — London; New York : RoutledgeCurzon, 2003. — xviii, 290 p. — ISBN 0-415-30575-6.</span>
  • Miyake M. H. [books.google.ru/books?id=gROAAAAAQBAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Old Japanese] : A Phonetic Reconstruction. — London : Routledge, Taylor & Francis Group, 2013. — xviii, 290 p. — ISBN 1-134403-73-9, ISBN 978-1-134403-73-8.</span>
• Shibatani M. The languages of Japan. — Cambridge; New York : Cambridge University Press, 1990. — xv, 411 p. — (Cambridge language surveys). — ISBN 0-521-36918-5.</span>

Ссылки

• [phonetics.cornell.edu/japanese_historical_linguistics/#bjarke Материалы Бьярке Фреллесвига (Оксфордский университет) к курсу по праяпонскому языку](недоступная ссылка с 07-06-2016 (2873 дня))
• [web.mac.com/mark_irwin/iWeb/Site/Japanese%20Historical%20Phonology.html La gran página de Mark Irwin, introducción a la bibliografía fundamental en lenguas occidentales sobre lingüística histórica japonesa](недоступная ссылка с 07-06-2016 (2873 дня))
• Riley B. E. [scholarspace.manoa.hawaii.edu/bitstream/handle/10125/3070/uhm_phd_4312_r.pdf?sequence=1 Aspects of the Genetic Relationship of the Korean and Japanese Languages. Thesis (Ph. D.)]. — Honolulu, HI : University of Hawaii at Manoa, 2003. — vii, 243 p.</span>

Отрывок, характеризующий Праяпонский язык

Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.