Прегль, Фриц

Фриц Прегль
Fritz Pregl
Место рождения:	Лайбах, Австро-Венгрия
Место смерти:	Грац, Австрия
Страна:	Австро-Венгрия Австро-Венгрия → Австрия Австрия
Научная сфера:	химия, медицина
Место работы:	Грацский университет Университет Инсбрука
Альма-матер:	Грацский университет
Научный руководитель:	Александр Роллетт Зденко Скрауп
Известен как:	создатель методов микроэлементного анализа
Награды и премии:	Нобелевская премия по химии (1923)

Фридрих Раймунд Михаэль (Фриц) Прегль (нем. Friedrich Raimund Michael (Fritz) Pregl, 3 сентября 1869, Лайбах — 13 декабря 1930, Грац) — австрийский химик и врач, лауреат Нобелевской премии по химии в 1923 году «за изобретение метода микроанализа органических веществ».

Биография

Фриц Прегль родился в Лайбахе (ныне Любляна, Словения) в 1869 году в семье служащего казначейства. По окончании местной гимназии поступил в 1887 году на медицинский факультет Грацского университета. К 1894 году, когда Прегль окончил университет с докторской степенью, он уже был ассистентом профессора физиологии и гистологии Александра Роллетта, с 1899 года приват-доцентом, а после смерти Роллетта в 1903 году занял его кафедру. В Грацском университете Прегль также получил глубокие знания в области химии под руководством Зденко Скраупа.

В 1904 году Прегль на год отправился в Германию, где учился у химиков Густава фон Хюфнера (в Тюбингене), Вильгельма Оствальда (в Лейпциге) и Эмиля Фишера и Эмиля Абдергальдена (в Берлине). Вернувшись в Грац в 1905 году, он работал в Медико-химическом институте под началом К. Б. Хоффмана, а в 1907 году был назначен судебным химиком Грацского округа.

С 1910 по 1913 год Прегль проживал в Инсбруке, где был профессором медицинской химии местного университета. Вернувшись в Грацский университет, он был в 1916 году назначен деканом медицинского факультета, а в 1920 году — проректором. Он проработал в Граце до самой своей смерти, скончавшись неженатым после короткой болезни в декабре 1930 года. Незадолго до смерти он завещал значительную сумму денег Венской академии наук на развитие микрохимии; эти деньги легли в основу фонда, из которого ежегодно выплачиваются премии лучшим австрийским микрохимикам. Эта премия по настоящее время носит имя Фрица Прегля.

Научная работа

В годы работы ассистентом кафедры физиологии в Граце Франц Прегль заинтересовался такими вопросами химии, как свойства жёлчной кислоты и высокая концентрация углерод-азотистых соединений в моче. Позже, работая с Оствальдом и Фишером, он осознал важность для химии точных экспериментальных данных и необходимость развития методов микроанализа. В качестве судебного химика, работая с альбуминами, он уже испытал несовершенство доступных методов анализа, а в годы работы в Инсбруке столкнулся с тем, что в процессе обработки желчи у него оставалось неизвестное вещество, которое не удавалось опознать доступными методами. После этого он принял решение о создании нового метода анализа.

В результате работы Прегля по совершенствованию разработанных В. Г. Кульманом весов ему удалось увеличить их точность, первоначально составлявшую 0,01 мг, в десять раз. Для анализа веществ, содержащих, помимо углерода, водорода и кислорода, другие химические элементы, Прегль создал фильтр, отсеивающий все компоненты, кроме воды и углекислого газа. В дальнейшем им были разработаны методы микроанализа галогенов, карбоксильных и метильных групп, сконструирована аппаратура, определяющая молекулярную массу по температуре кипения вещества. Уже в 1912 году методы Прегля позволяли вести анализ содержания углерода, водорода, азота, серы и галогенов в исходном веществе общей массой от 5 до 13 мг, а позднее точность методов выросла настолько, что обеспечивала возможность анализа при начальной массе 3—5 мг. Время анализа было сокращено им более чем втрое — до одного часа.

Прегль не спешил с публикацией результатов своих исследований, пока не убедился в том, что его методы работают не только у него, но и в других лабораториях. Только тогда, в 1917 году, им была опубликована монография «Количественный органический микроанализ» (нем. Die Quantitative Microanalyse). При жизни автора эта книга выдержала два переиздания (в 1923 и 1930 годах) и продолжала переиздаваться после его смерти, а также вышла в английском и французском переводах. После 1923 года Медико-химический институт в Граце стал местом, куда химики со всего мира съезжались, чтобы изучать методы микроанализа под руководством самого Прегля.

Признание заслуг

Достижения Прегля в области химии были в 1914 году отмечены премией Либена Венской императорской академии наук. В 1920 году он стал почётным доктором философии Геттингенского университета, а год спустя членом-корреспондентом Венской академии наук. В 1923 году ему была присвоена Нобелевская премия по химии «за изобретение метода микроанализа органических веществ» (в первый раз Прегль был номинирован в 1917 году за работу по анализу энзимов). В 1929 году Прегль стал почётным гражданином города Граца.

Фриц Прегль изображен на австрийской почтовой марке 1973 года. Помимо премии его имени, присуждаемой Австрийской академией наук, Австрийское общество аналитической химии также учредило медаль Фрица Прегля, вручаемую с 1955 года за выдающиеся достижения в области аналитической химии и в особенности в области определения следовых органических веществ.

Ссылки

• [nobelprize.org/nobel_prizes/chemistry/laureates/1923/pregl-bio.html Биография Фрица Прегля на сайте Нобелевского комитета] (англ.).
• [nobelprize.org/nobel_prizes/chemistry/laureates/1923/pregl-lecture.html Нобелевская лекция Фрица Прегля] (англ.).
• Кирилл Зеленин. [www.krugosvet.ru/enc/nauka_i_tehnika/himiya/PREGL_FRITS.html Прегль, Фриц] // Энциклопедия «Кругосвет».

Отрывок, характеризующий Прегль, Фриц

– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.