Преданность (фильм, 1969)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Преданность
хинди आराधना
англ. Aradhana
Жанр

мелодрама / музыкальный фильм

Режиссёр

Шакти Саманта

Продюсер

Шакти Саманта

Автор
сценария

Рамеш Пант,
Сачин Бхаумик

В главных
ролях

Шармила Тагор,
Раджеш Кханна,
Фарида Джалал

Оператор

Алоке Дасгупта

Композитор

Сачин Дев Бурман,
Рахул Дев Бурман

Кинокомпания

Shakti Films

Длительность

169 мин.

Сборы

70 млн. рупий[1]

Страна

Индия

Язык

хинди

Год

1969

К:Фильмы 1969 года

«Пре́данность» (хинди आराधना, Aradhana) — индийский кинофильм-мелодрама режиссёра Шакти Саманты. В главных ролях Шармила Тагор и Раджеш Кханна (первый опыт совместной работы этих актёров, после этого они снялись в паре ещё в 6 кассовых хитах). Это ремейк голливудского фильма «Каждому своё» (1946). Шармила Тагор получила свой первый и единственный Filmfare Award за ту же роль, за которую Оливия де Хэвилленд получила свой первый из двух «Оскаров». Снятый в оригинале на языке хинди и дублированный на бенгали, фильм «Преданность» имел огромный успех, и на его основе в 1974 году было выпущено два ремейка: Sivakamiyin Selvan (тамили) и Kannavari Kalalu (телугу). Шармила Тагор играла главную роль во всех трёх версиях. Фильм был выпущен в прокат 29 сентября 1969 года и стал самым кассовым фильмом года. В СССР фильм занял 21-е место по посещаемости среди зарубежных лент в советском кинопрокате[2].





Сюжет

Эта история начинается на фоне идиллической холмистой местности, где молодой офицер индийских военно-воздушных сил Арун Варма, напевая песню «Mere sapno ki rani kab aayegi tu?» (что обозначает: «Королева моих грёз, когда же ты придёшь?»), едет в открытом джипе со своим другом и коллегой Маданом. Одновременно в проезжающем мимо поезде Вандана, дочь обеспеченного врача Гопала Трипатхи, возвращается домой после окончания колледжа. Молодая девушка украдкой бросает на Аруна взгляды из своего купе и усиленно делает вид, что читает книгу.

Арун и Вандана полюбили друг друга и тайно совершили импровизированную свадебную церемонию в храме в надежде скоро пожениться. Но Арун, во время очередного вылета на задание, погибает в авиакатастрофе, а подавленная горем Вандана обнаруживает, что беременна. Его семья отказывается принять мать-одиночку, а Вандана не может доказать законность своего брака с Аруном. Она решает переехать с отцом в другой город и там родить ребёнка. Вскоре умирает и отец Ванданы, оставив её без средств к существованию.

Вандана рожает сына, которого вынуждена на время оставить в детском приюте, надеясь вскоре забрать. Однако, когда Вандана возвращается за сыном, то узнаёт, что ребёнка уже отдали на усыновление богатой бездетной супружеской паре. Вандана пытается вернуть сына, но пока вынуждена устроиться работать в эту семью няней малыша.

Мальчика назвали Сураджем. События принимают трагический оборот, когда брат её работодателя Шьям пытается изнасиловать Вандану. Поблизости никого не было, кроме Сураджа, который при попытке защитить свою няню закалывает Шьяма ножом. После прибытия полиции Вандана берёт вину в убийстве на себя, тем самым спасая Сураджа. Пока Вандана находится в тюрьме за преступление, которого не совершала, Сурадж вырастает и постепенно забывает о случившемся.

Несколько лет спустя Вандана выходит из тюрьмы, где она подружилась с тюремным надзирателем, который предлагает ей жить в его доме и знакомит со своей дочерью Рену. Вандана встречает своего сына, когда узнаёт, что Рену и Сурадж любят друг друга. Сурадж, как и его покойный отец, стал лётчиком индийских BBC. Юноша начинает постепенно вспоминать, что раньше где-то видел Вандану.

Однажды Сурадж получает травму в авиакатастрофе так же, как его настоящий отец Арун, но выживает. Мадан узнаёт о том, кем Вандана приходится Сураджу, и просит её рассказать юноше правду. Но Вандана всё отрицает, опасаясь, что сын станет стыдиться её, и не желая навредить его карьере. Случайно Сурадж находит дневник Ванданы, в котором видит фотографию Аруна. Узнав историю своих настоящих родителей, Сурадж с глубоким уважением относится к самоотверженности и преданности Ванданы и признаёт её своей матерью.

В ролях

Актёр Роль
Шармила Тагор Вандана Трипатхи Вандана Трипатхи
Раджеш Кханна Арун Варма и его сын Сурадж Прасад Саксена Арун Варма и его сын Сурадж Прасад Саксена
Суджит Кумар Мадан Варма, Мадан Варма, друг и коллега Аруна
Фарида Джалал Рену, Рену, возлюбленная Сураджа
Пахади Саньял Гопал Трипатхи, Гопал Трипатхи, отец Ванданы
Анита Датт миссис Прасад Саксена, миссис Прасад Саксена, приёмная мать Сураджа
Абхи Бхаттачарья Рам Прасад Саксена, Рам Прасад Саксена, приёмный отец Сураджа
Мадан Пури тюремный надзиратель тюремный надзиратель
Ашок Кумар командор Гангули командор Гангули
Манмохан Шьям Саксена, Шьям Саксена, брат Рама Прасада
Субхаш Гхай Пракаш Пракаш

Саундтрек

Музыка фильма была написана Сачином Девом Бурманом на стихи Ананда Бакши. С. Д. Бурман уже начал писать песни для фильма, но закончить не успел, так как внезапно заболел. Заканчивал работу над музыкой песен его сын — Рахул Дев Бурман, который пригласил Кишора Кумара для исполнения песен «Roop Tera Mastana» (песня принесла певцу его первый Filmfare Award) и «Mere Sapno Ki Rani Kab Aayegi Tu?». Эти песни стали хитами[3].

Песня Перевод Исполнитель(и)
1 «Roop Tera Mastana» «Твоя красота опьяняет» Кишор Кумар
2 «Baghon Mein Bahar Hai» ... Мохаммед Рафи, Лата Мангешкар
3 «Chanda Hai Tu Mera Suraj Hai Tu» ... Лата Мангешкар
4 «Mere Sapno Ki Rani Kab Aayegi Tu?» «Королева моих грёз, когда же ты придёшь?» Кишор Кумар
5 «Gun Guna Rahe Hai Bhanvare» ... Мохаммед Рафи, Аша Бхосле
6 «Kora Kagaz Tha Yeh Man Mera» ... Кишор Кумар, Лата Мангешкар
7 «Saphal Hogi Teri Aradhana» ... Сачин Дев Бурман

Награды и номинации

17-я церемония «Filmfare Awards» (1970)

Призы:

Номинации:

Напишите отзыв о статье "Преданность (фильм, 1969)"

Примечания

  1. [www.boxofficeindia.com/showProd.php?itemCat=175&catName=MTk2OQ== Box Office 1969]. BoxOfficeIndia.Com. [wayback.archive.org/web/20131014065501/www.boxofficeindia.com/showProd.php?itemCat=175&catName=MTk2OQ== Архивировано из первоисточника 23 октября 2013].
  2. Сергей Кудрявцев. [kinanet.livejournal.com/13882.html#cutid1 Зарубежные фильмы в советском кинопрокате] (4 июля 2006).
  3. [www.hindu.com/thehindu/mp/2002/10/28/stories/2002102800830200.htm Prakash Parayath (28 October 2002).] The Hindu. Retrieved 2012-06-13.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Преданность (фильм, 1969)

Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.