Президентский дворец (Варшава)

Дворец
Президентский дворец Pałac Prezydencki
Страна	Польша Польша
Варшава	Краковское предместье, 46/48
Архитектурный стиль	Классицизм
Архитектор	Константино Тенкалла
Основатель	Станислав Конецпольский
Основные даты: 1643-1646 — Строительство первого дворца 1818-1820 — Перестроен 1852 — Главный корпус сгорел в пожаре 1856 — Восстановление
Статус	Памятник культуры: регистрационный номер 247 от 1 июля 1965 года
Состояние	президентская резиденция
Сайт	[www.prezydent.pl/wycieczka/index.htm Официальный сайт]

Президентский дворец — одна из резиденций президента Польши, находящаяся на улице Краковское предместье 46/48. Другие названия дворца — Дворец Конецпольских, Радзивилов, Любомирских, дворец Наместника. Во время нацистской оккупации — «Deutsches Haus».

Президентский дворец — самое заметное здание улицы и одновременно самый большой из всех варшавских дворцов. Располагается между костёлом кармелитов и отелем «Бристоль».

Во время президентства Бронислава Коморовского функции основной резиденции исполняет Бельведерский дворец, а в Президентском дворце находятся канцелярии и офисы аппарата президента.

История дворца

Первый дворец на этом месте был построен для великого коронного гетмана Станислава Конецпольского. Дворец был спроектирован придворным архитектором Владислава IV Константино Тенкалла. Это был образчик генуэзской резиденции, с первым в Польше садом итальянского типа, спускающимся до самой Вислы, которая тогда текла у самого подножья берегового обрыва. Строительство началось в 1643 году. Станислав Конецпольский предназначал дворец для своей варшавской резиденции (главной его резиденцией были Броды), однако в 1646 году гетман умер и работы завершались уже его сыном Александром.

Дворец был двухэтажным, с башенками по бокам, с террасами сада, спускающегося к пристани на Висле. Всё было в соответствии с принципом entre cour et jardin (между двором и садом).

В 1659 году дворец приобрёл польный гетман и великий коронный маршал Ежи Себастьян Любомирский, однако уже в 1674 году дворец перешёл в руки Радзивилов несвежской линии, став местом частых приёмов, балов и праздников. В 1694 году дворец был перестроен по проекту Карла Церони и Августина Лосси, а в 1738-1740 вновь перестроен по проекту Антонио Солари. Следующая перестройка, по проекту Яна Зигмунта Дейбла, была в 1755-1759 годах. В 1762 году владельцем дворца стал Кароль Станислав Радзивилл, по прозвищу «Пане Коханку», известный своим разгульным образом жизни и показными, крайне дорогими, празднованиями. Когда он поругался с Чарторыйскими и королём Станиславом Августом Понятовским, то перестал бывать в Варшаве, из-за чего в 1768 году дворец был сдан в аренду Франциску Риксу и адаптирован для театра (в том числе для Национального театра), причём была выделена отдельная королевская ложа. Именно в этом дворце была поставлена первая польская опера — «Осчастливленная нищета» («Nędza uszczęśliwiona») Мацея Каменского с либретто Войцеха Богуславского. Театр функционировал до 1778 года, и за время своего существования сделал во дворце капитальный ремонт.

Хотя дворец по прежнему принадлежал Радзивиллам, Каролю Станиславу стоило большого труда отобрать его обратно у артистов, после его возвращения в Варшаву. Дворец принадлежал ему до 1790 года, а в 1791-1792 годах в период четырёхлетнего сейма, во дворце проводились заседания «Объединения друзей Конституции».

В 1818 году дворец был выкуплен администрацией Царства Польского для резиденции наместника. Для этих целей дворец был полностью перестроен в 1818-1819 годах, по проекту Кристиана Петра Айгнера. Дворец был перестроен в стиле классицизма, в соответствии с палладианской схемой. Боковые крылья были доведены до линии улицы, не перестроенной осталась только колоннада партера здания. Фасад также обрёл колонны коринфского вида и был украшен десятью скульптурами работы Павла Малинского. Садовая сторона здания перестроена была в стиле неоренессанса. В 1821 году перед дворцом были установлены каменные львы, работы Камилло Лаудини. Первым (и единственным) наместником, который жил во дворце, был генерал Юзеф Зайончек и его жена Александра. Они занимали дворец до 1826 года. С тех пор дворец получил название «Наместнический». 24 февраля 1818 года во дворце свой первый публичный концерт дал Фредерик Шопен, о чём напоминает памятная доска, установленная на здании. В 20-х годах XIX века перед дворцом планировалось установить памятник Юзефу Понятовскому, но это реализовано не было, по причине начала Ноябрьского восстания. Во время восстания во дворце была резиденция диктатора Юзефа Хлопицкого и Национального Правительства. После подавления восстания дворец использовался в разных целях, а 6 марта 1852 года сгорел. Повреждённый дворец был восстановлен в прежнем виде к 1856 году по проекту Альфонса Кропивницкого. В свежеотремонтированном здании был дан большой бал в честь Александра II.

В 1870 году перед дворцом был установлен памятник Ивану Паскевичу, а в 1879 в Колонном зале дворца впервые публично было выставлено полотно Яна Матейко «Грюнвальдская битва».

5 августа 1915, после отхода российской армии из Варшавы, солдаты Варшавского батальона, в первый раз установили у дворца вахту. Об этом событии напоминает памятная доска на здании. Памятник Паскевичу был снесён в 1917 году, а в 1918 дворец перешёл во владение польских властей. В 1919-1921 дворец был отремонтирован по проекту Мариана Лалевича для резиденции премьер-министра и Совета Министров Польской Республики. В боковых крыльях были размещены офисы Канцелярии Совета Министров. Дворец мало пострадал во время Второй мировой войны, из-за того что нацисты разместили в нём отель-люкс с казино, под названием «Deutsches Haus». С этой целью также был перестроен интерьер здания и увеличены цоколи львов со стороны Краковского предместья. 4 февраля 1944 года во Дворце Наместников прошла панихида по Францу Кутчере, убитому польским подпольем за три дня до того. Тогда же была сыграна «юнкерская свадьба» Кутчеры с его норвежской возлюбленной, ожидающей от него ребёнка. Это была единственная возможность обеспечить ребёнку привилегии от правительства Третьего Рейха.

После войны дворец отремонтирован и перепланирован для размещения в нём Совета Министров, который до того функционировал на Уяздовских аллеях. Перепланировка проводилась под руководством Теодора Буше и Антония Яворницкого. Дворец нёс представительские функции, в нём проходили церемонии вручения профессорских званий, новогодние балы и встречи с артистами. В 1955 года во дворце прошла церемония подписания «Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи» (Варшавского договора). В 1970 подписан «Договор о нормализации отношений между ПНР и ФРГ», а в 1989 года прошли заседания «Круглого стола».

18 апреля 1952 года во дворце прошла презентация проекта Дворца Культуры и Науки, в присутствии Льва Руднева.

В 1965 году перед дворцом был установлен памятник Юзефу Понятовскому. До войны памятник стоял перед Саксонским дворцом и был уничтожен гитлеровцами в 1944 году. В музее Бертеля Торвальдсена в Копенгагене датчане нашли модель оригинала памятника и изготовили на свои средства его копию, которая первоначально была установлена у Старой Оранжереи в Лазеньках.

В 1990 году начался капитальный ремонт дворца, с целью размещения в нём резиденции президента Польши и его канцелярии. Тогда же дворец получил своё современное название. Второй этаж целиком предназначен для личных апартаментов президента и его семьи. Первым из президентов во дворце жил Лех Валенса, в 1994 году перенёсший резиденцию во дворец из Бельведера. Затем дворец являлся резиденцией Александра Квасневского и Леха Качинского. В 2010 году на здании была установлена мемориальная доска погибшему под Смоленском президенту Качинскому. После катастрофы площадь перед дворцом стала местом поминовения погибших и здесь был установлен деревянный крест, как заготовка будущего памятника. Из-за несогласия местных и церковных властей, крест был перенесён в костёл св. Анны. Бронислав Комаровский перенёс свою резиденцию в Бельведер.

Интерьер

Главный Вестибюль

Главный Вестибюль меблирован очень скромно. Его главными украшениями являются мраморный камин, барочный шкаф гданьского стиля и картина Януария Суходольского «Смерть Циприана Годебского под Рашином». В главном вестибюле приветствуют гостей от имени президента, сам он здесь их встречает только если гости являются главами государств.

Зал Новосельского

В Зале Новосельского находятся 10 работ этого художника, в том числе абстракции, пейзажи и иконы. Ежи Новосельский, умерший в 2011 году, был одним из лучших представителей современной польской культуры.

Часовня

Часовня, посвящённая Благовещенью Св. Девы Марии, является местом молитвы президента, его семьи и министров канцелярии, а также приглашённых гостей. На стене развешаны подарки от пап римских Иоанна Павла II и Бенедикта XVI, а также крест найденный под развалинами World Trade Centre. Рядом с крестом размещена табличка посвящённая теракту в Нью-Йорке. В месте, где молились римские папы, размещены соответствующие памятные таблички. На стене мемориальная доска жертвам смоленской катастрофы и президентскому капеллану ксёндзу Роману Индрейчику.

Ежегодно харцеры преподносят в часовне президенту Вифлеемский огонь мира.

Зал Рококо

Зал Рококо иногда ещё называют «женским залом». Когда главы государств ведут переговоры в Белом Зале, их жёны ждут окончания в зале Рококо. Жёны польских президентов занимаются в этом зале благотворительностью и принимают здесь своих гостей. Случается что в этом зале президент презентует сувениры своим гостям.

Белый Зал

Белый Зал наиважнейший в Президентском дворце. Здесь глава Польской Республики принимает глав других государств. Зал расположен на оси главного входа, от которого гости, после их встречи президентом в Вестибюле, проходят в Белый Зал для первичных переговоров. В этих беседах принимает участие не вся прибывшая в Польшу делегация, а только наиважнейшие особы. Зал украшен картинами XVII и XVIII веков, а также мейсенскими фарфоровыми вазами.

Столовая

В Столовой президент даёт официальные обеды в честь своих гостей. Случается что и глава Кабинета или глава Канцелярии Президента принимают тут персон, с которыми президент не может в этот день встретиться.

Синий Зал

В Синем Зале проводятся важнейшие конференции и приём иностранных делегаций. Посредине установленного в зале стола находится официальное место президента. На стенах висят два важных портрета - князя Понятовского и Тадеуша Костюшки.

Лестничная клетка

Лестничная клетка соединяет Гетманский зал с Прихожей и Колонным Залом. У подножия лестницы установлена статуя «Прометей» работы Пиюса Велонского.

Прихожая

Прихожая это комната для встречи гостей перед бальным залом. Когда Колонный Зал был Бальным, то именно в ней оглашалось о прибытии гостей. Сегодня через неё можно пройти в секретариат Президента, а также в офис главы Президентского Кабинета. Кроме того, именно тут происходит церемония встречи гостей перед официальными обедами, даваемых президентом в честь глав других государств, находящихся в Польше с официальным визитом. Есть специальная церемония, во время которой гости становятся в ряд, держа карточки с именем и фамилией. Перед встречей с главой государства карточки передаются главе протокола, который громко зачитывает имя и фамилию гостя. Затем гости проходят в Колонный Зал и занимают места за своими столиками.

Колонный (Бальный) Зал

Колонный Зал самый большой и, благодаря телевидению, самый известный зал дворца. Все мероприятия, в которых принимают участие много людей, проходят именно в этом зале. Здесь президент утверждает и распускает правительство, присваивает научные титулы, назначает судей, присваивает генеральские звания, награждает высшими государственными наградами и званиями.

Этот зал был свидетелем важнейших событий в новейшей истории Польши. В нём в 1955 году лидеры ПНР, СССР и других стран коммунистического блока, подписали Варшавский Договор. В 1989 году в этом зале представители власти совещались за Круглым столом с представителями оппозиции. 10 лет спустя, 12 марта 1999 года, в этом зале подписан договор о вступлении Польши в НАТО, а 23 июля 2003 года о присоединении к Евросоюзу.

Жирандоль в этом зале насчитывает 5 уровней и 80 свечей, в нижней части имеются 3600 хрусталиков. В XIX веке эта жирандоль освещалась газом.

В феврале 2009 года в зале был поменян ковёр. Прежний пролежал в этом помещении 40 лет. Новый ковёр площадью 185 м², спроектирован известным специалистом в области художественного ткачества, профессором Иолантой Рудзкой-Хабисяк и изготовлен на ковёрной фабрике «Агнелля».

В этом зале также даются официальные обеды в честь глав важнейших государств, начинающиеся обычно в 13 часов и длящиеся около двух часов. За официальным ужином, по протоколу, президент может сказать тост в честь приглашённого гостя.

Банкетный (Картинный) Зал

Банкетный Зал иногда называют Картинным за количество и величину картин, его украшающих. Во время важнейших мероприятий, государственных праздников или важных награждений, в этом зале накрывается десерт для гостей. В этот зал выходят из Колонного новоназначенные президентом судьи, профессоры генералы и члены правительства. В Банкетном зале также проходят заседания президентского Кабинета — органа государственного управления, которым непосредственно руководит президент ПР. Здесь же проходят церемонии вручения верительных грамот вновь назначенными послами. Иногда зал используется для встреч президента с прессой.

Гетманский Зал

В Гетманском Зале подписываются важнейшие договоры и протоколы. В таких случаях в зале ставят длинный стол и стулья.

Рыцарский Зал

В Рыцарском Зале члены делегаций ожидают окончания бесед глав своих делегаций с президентом. В этих случаях в зале устанавливаются стол и кресла.

Зимний сад

Зимний Сад создан Марией Качинской в помещении неиспользуемой террасы. Сейчас это помещение, в котором старое соседствует с новым. Витражи на окнах посвящены временам года. Часто в этом помещении сервируются десерты и проводятся кулуарные переговоры. Украшением Сада являются две скульптуры — «Психея с голубями» Виктора Бродского 1881 года и «Калина» Пиюса Велонского 1896 года.

Апартаменты президента

Апартаменты Президента находятся на втором этаже дворца и включают в себя ряд помещений различного назначения:

• Кабинет главы президентского Кабинета - Здесь работает правая рука главы государства.
• Кабинет Президента - Здесь стоит главный письменный стол страны, за которым президент подписывает указы и распоряжения. Также здесь стоят специальные защищённые телефоны.
• Библиотека - Содержит большое количество литературы по истории и государственному управлению.
• Кухня - Президентская чета имеет личного повара, но часто первые дамы, а то и сами президенты, как например Александр Квасневский, охотно готовят сами.
• Президентская столовая - За огромным столом едят президент и его жена, а также члены семьи и друзья президентской пары.
• Спальня
• Рабочая библиотека
• Ванная - Как гласит молва, здесь любила танцевать Иолланта Квасневская. А Данута Валенса приказала установить раковины с хрустальной отделкой.
• Гостиная - Во времена Александра Квасневского здесь жила его дочь, Александра. Также здесь иногда ночевала Марта Качинская.
• Комната жены президента - Здесь первая дама может принимать своих приятельниц.
• Кабинет первой дамы - Место повседневной работы жены президента.

Экскурсии по Президентскому дворцу

Посещение Президентского Дворца возможно для организованных групп с понедельника по пятницу, с 9:00 до 15:00, по предварительному согласованию времени. Посещение бесплатно, проводится гидом и длится 60 минут. Заинтересованные в посещении должны послать заполненный бланк просьбы на e-mail wycieczki@prezydent.pl или на факс номер 22 695 11 09. Фирмы занимающиеся коммерческой туристической деятельностью не могут заказывать посещение. Для посещения понадобится удостоверение личности.

Интерьер Президентского Дворца

Часовня   Главный Вестибюль   Рыцарский Зал   Зал Рококо   Банкетный (Картинный) Зал   Синий Зал   Колонный (Бальный) Зал   Гетманский Зал   Белый Зал   Апартаменты Президента - Комната отдыха   Зимний сад   Прихожая   Библиотека   Апартаменты Президента - Кабинет Президента   Столовая   Апартаменты Президента - Кабинет главы аппарата Президента   Лестничная клетка

Отрывок, характеризующий Президентский дворец (Варшава)

В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.