Премия «Золотой орёл» за лучшую операторскую работу

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Премия «Золотой орёл» за лучшую операторскую работу вручается ежегодно Национальной Академией кинематографических искусств и наук России , начиная с первой церемонии в 2003 году.





Список лауреатов и номинантов

Победители выделены отдельным цветом.

2000-е

Год Церемония Фотография лауреата Оператор Фильм
2003 1-я Юрий Невский «Звезда»
Сергей Астахов «Река»
Андрей Жегалов «Кукушка»
2004 2-я Михаил Кричман «Возвращение»
Александр Антипенко «Радости и печали маленького лорда»
Юрий Клименко, Павел Костомаров «Прогулка»
2005 3-я Сергей Мачильский «Свои»
Илья Дёмин «72 метра»
Сергей Трофимов «Ночной дозор»
2006 4-я Максим Осадчий «9 рота»
Юрий Клименко «Космос как предчувствие»
Анатолий Лесников «Первые на Луне»
2007 5-я Андрей Жегалов «Остров»
Андрей Найденов «Эйфория»
Сергей Трофимов «Дневной дозор»
2008 6-я Владимир Климов «Ленинград»
Олег Лукичев «Путешествие с домашними животными»
Владислав Опельянц «12»
2009 7-я Алексей Родионов, Игорь Гринякин «Адмиралъ»
Олег Лукичев «Юрьев день»
Шандор Беркеши «Исчезнувшая империя»

2010-е

Год Церемония Фотография лауреата Сценарист Фильм
2010 8-я Максим Осадчий «Обитаемый остров»
Сергей Астахов, Юрий Клименко «Анна Каренина»
Роман Васьянов «Стиляги»
2011 9-я Павел Костомаров «Как я провёл этим летом»
Юрий Клименко «Край»
Михаил Кричман «Овсянки»
2012 10-я Михаил Кричман «Елена»
Юрий Клименко «Самка»
Максим Осадчий «2 дня»
2013 11-я Юрий Райский «Орда»
Денис Аларкон-Рамирес «Шпион»
Фёдор Лясс «Духless»
2014 12-я Максим Осадчий «Сталинград»
• Дмитрий Грибанов «Горько!»
2015 13-я Владислав Опельянц «Солнечный удар»
Михаил Кричман «Левиафан»
Юрий Клименко «Weekend»

Напишите отзыв о статье "Премия «Золотой орёл» за лучшую операторскую работу"

Ссылки

  • [www.kinoacademy.ru/ Официальный сайт премии «Золотой орёл»]

Отрывок, характеризующий Премия «Золотой орёл» за лучшую операторскую работу

Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.