Премия Алексиса де Токвиля за гуманизм

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Премия Алексиса де Токвиля (Prix Alexis de Tocqueville) вручается каждые два года за достижения в гуманизме и приверженности гражданским свободам в память о наследии Алексиса Токвиля. Она учреждена в 1979 году по инициативе Пьера Годефруа при поддержке Алена Пейрефита. Денежная часть премии составляет 15000 евро. Ассоциация, присуждающая премию, расположена в коммуне Валонь (Франция), депутатом от которой в своё время (1830—1851) был Токвиль.

Эту премию не следует смешивать с одноименной премией Алексиса Токвиля, присуждаемой Европейским институтом государственного управления (EIPA) в Маастрихте (Нидерланды), и одноименной же премией, учрежденной (но не вручавшейся) Американской исторической ассоциацией.



Лауреаты

Источники

  • « Les lauréats du prix Alexis-de Tocqueville depuis 1979 », Ouest France, 18 janvier 2008
  • « Anne Heinis quitte la présidence du prix Alexis-de Tocqueville », Ouest France, 18 janvier 2008


Напишите отзыв о статье "Премия Алексиса де Токвиля за гуманизм"

Отрывок, характеризующий Премия Алексиса де Токвиля за гуманизм

Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.