Премия Виленицы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Премия Виленицы (словен. Nagrada Vilenica) — литературная премия, которую ежегодно вручают писателям Восточной и Центральной Европы на Международном литературном фестивале в живописной карстовой пещере Виленица на западе Словении, неподалеку от Триеста. Учреждена Союзом словенских писателей в 1986. Среди лауреатов премии за прошедшее время были:

Год Лауреат Страна Комментарии
1986  Фульвио Томицца (Италия Италия)
1987  Петер Хандке (Австрия Австрия)
1988  Петер Эстерхази (Венгрия Венгрия)
1989  Ян Скацел (Чехия Чехия)
1990  Томас Венцлова (Литва Литва, США США)
1991  Збигнев Херберт (Польша Польша)
1992  Милан Кундера (Чехия, Франция Франция)
1993  Либуше Моникова (Чехия Чехия, ФРГ ФРГ)
1995  Адольф Мушг (Швейцария Швейцария)
1996  Адам Загаевский (Польша Польша)
1998  Петер Надаш (Венгрия Венгрия)
1999  Эрика Педретти (Швейцария Швейцария)
2001  Ян Каплинский (Эстония Эстония)
2002  Ана Бландиана (Румыния Румыния)
2003  Мирко Ковач (Хорватия Хорватия)
2005  Ильма Ракуза (Швейцария Швейцария)
2007  Горан Стефановский (Македония Македония)
2008  Анджей Стасюк (Польша Польша)
2009  Клаудио Магрис (Италия Италия)
2010  Джевад Карахасан (Босния и Герцеговина Босния и Герцеговина)
2011  Мирча Кэртэреску (Румыния Румыния)
2012  Давид Албахари (Сербия Сербия, Канада Канада)
2013  Ольга Токарчук (Польша Польша)
2014 Ласло Краснахоркаи (Венгрия Венгрия)
2015 Яхим Топол (Чехия Чехия)
2016 Дубравка Угрешич (Хорватия Хорватия)

Кроме главной, вручаются ещё Хрустальная премия Виленицы участникам литературных чтений фестиваля (среди её лауреатов были Эва Липска, Дубравка Угрешич, Алеш Дебеляк, Иштван Вёреш, Мажанна Богумила Келяр, Лульета Лешанаку, Наталка Белоцерковец, Владас Бразюнас, Вальжина Морт и др.), а с 2001 — Молодёжная премия Виленицы.

Напишите отзыв о статье "Премия Виленицы"



Ссылки

  • [www.vilenica.si Сайт фестиваля]  (словенск.),  (англ.)

Отрывок, характеризующий Премия Виленицы

Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.