Премия Европейской киноакадемии
| Премия Европейской киноакадемии | |
 Статуэтка премии «Феликс», 1988 год | |
| Общие сведения | |
|---|---|
| Дата |
с 1988 года |
| Место проведения | |
| Организатор | |
| [europeanfilmawards.eu Официальный сайт премии] | |
Премия Европейской киноакадемии (англ. European Film Awards) — ежегодная континентальная премия Европейской академии кино, учреждённая в 1988 году. По замыслу учредителей противопоставлена «Оскару» как главная кинематографическая премия Объединённой Европы и иногда называется «Европейским Оскаром». Символическим образом первая церемония вручения «Евро-Оскара» проходила в Западном Берлине. До 1997 года также известна как премия «Феликс» (англ. Felix Awards) по названию статуэтки, которая вручалась лауреатам с 1988 по 1996 год.
Содержание
История премии
В Европе при всём изобилии кинофестивалей и премий, долгое время не существовало некоей единой континентальной «суперпремии». Все европейские фестивали имели довольно отчётливый национальный характер и делились по месту их проведения. И каннская «пальмовая ветвь» (Франция), и «бронзовый леопард» (Швейцария), и немецкий «медведь» — все они до некоторой степени отражали национальный взгляд на киноиндустрию.
Премия «Феликс» (Felix Awards) была создана в 1988 году до некоторой степени в противовес американскому «Оскару», вследствие желания противопоставить американскому суперпризу нечто супер-европейское. Её учреждение было задумано как часть общего объединительного процесса в Европе, в сфере кинематографии[1].
Подобно тому, как название американского «Оскара» (случайно) связано с именем собственным (золотая статуэтка имела некоторое портретное сходство с дирижёром эстрадно-симфонического оркестра, сопровождавшего первые церемонии вручения премии), так и название «Феликс» («счастливый») тоже вполне случайно. Так называлось одно небольшое каннское кафе, где в начале 1987 года несколько знаменитых режиссёров Старого Света (как раз во время очередной церемонии вручения каннской «пальмовой ветви») и придумали этот приз в пику американскому коммерциализированному «Оскару».
Поскольку приз является именно общеевропейским, по уставу ежегодное вручение премии происходит не в одном и том же месте, а в разных столицах Европы. Правда, в течение первых десяти лет существования премии чаще всего она оказывалась в Берлине. Так, в 1988 году самая первая церемония награждения «Феликсами» прошла в ещё Западном Берлине (до объединения города и страны).
В отличие от американского «Оскара» статуэтка «Феликса» не золотая, а бронзовая, на латунном постаменте (на котором можно увидеть и эмблему «еврооскара» — чёрную лестницу из четырёх ступеней), макет которой был сделан немецким скульптором-примитивистом. Контраст внешнего вида этих двух скульптур («Оскара» и «Феликса»), при общности замысла, наглядно демонстрирует разницу в идеологии и эстетике премий.
Премия стала очень популярна сразу после учреждения. Однако в середине 1990-х годов её популярность заметно снизилась. Премия была переименована в премию Европейской киноакадемии, дизайн статуэтки также был изменён, приближён к художественным стандартам других кинопризов. В начале 2000-х интерес к «европейскому Оскару» возродился.
Значение премии
Если у американского «Оскар» существуют явно обозначенные правила номинирования (фильм должен находиться в кинопрокате на территории округа Лос-Анджелес не менее семи дней подряд в календарный год вручения премии), то «Феликс» для отбора и награждения кинокартин не пользуется конкретными критериями. Это награда некоммерческая, точнее говоря, финансовая успешность картины не является критерием для отбора[2]. До некоторой степени на выбор жюри влияет даже некоторое общее настроение европейской бюрократии[3]. Наконец, это награда за художественные достоинства кинопроизведения (новаторские или, напротив, традиционалистские). И если по престижности «Феликс» пока уступает главной голливудской награде, то всё-таки сегодня это европейская кинонаграда № 1 наряду с каннской «Золотой пальмовой ветвью»[4].
Место проведения церемонии
По замыслу учредителей «Феликса» премия Европейской киноакадемии должна была стать единственной (и возможно главной) общеевропейской премией, в отличие от других наиболее известных фестивалей, каждый из которых имеет в той или иной степени национальное лицо. С другой стороны, в полном соответствии с основной концепцией премии, как «Оскара» объединяющейся Европы, церемония награждения не должна была иметь постоянной столицы, но каждый год мигрировать из города в город, так же, как и “столица Европы”. И также в полном соответствии с этой концепцией, львиная доля церемоний вручения премии Европейской киноакадемии за все годы существования премии проходило в Германии, чаще всего – в Берлине. Также символичным является тот факт, что первая церемония «Феликса» состоялась в Западном Берлине всего за два года до объединения города и страны, а начиная с 1995 каждый нечётный год был отдан Германии.
| Город | Страна | Количество | Годы |
|---|---|---|---|
| Барселона |  Испания
|
1 | 2004 |
| Берлин |  Германия
|
11 | 1988, 1993, 1994, 1995, 1997, 1999, 2001, 2003, 2005, 2007, 2011, 2013 |
| Бохум | Германия
|
1 | 2009 |
| Валетта |  Мальта
|
1 | 2012 |
| Варшава |  Польша
|
1 | 2006 |
| Глазго |  Шотландия
|
1 | 1990 |
| Копенгаген |  Дания
|
1 | 2008 |
| Лондон |  Англия
|
1 | 1998 |
| Париж |  Франция
|
2 | 1989, 2000 |
| Потсдам | Германия
|
3 | 1991, 1992, 1996 |
| Рига |  Латвия
|
1 | 2014 |
| Рим |  Италия
|
1 | 2002 |
| Таллин |  Эстония
|
1 | 2010 |
Лауреаты и номинанты
Гран При на первом фестивале в 1988 году получил Кшиштоф Кеслёвский с фильмом «Короткий фильм об убийстве» (Krótki film o zabijaniu). Премией за лучшую женскую роль первого плана был отмечен фильм Педро Альмодовара «Женщины на грани нервного срыва» (Mujeres al borde de un ataque de nervios) где главную роль сыграла испанская актриса Кармен Маура. Тогда же, на первом вручении «Феликсов» (Западный Берлин, ноябрь 1988 года) специальную премию жюри за лучшую музыку получил российский (тогда ещё советский) композитор Юрий Ханон (кинофильм «Дни затмения»)[5].
Российских лауреатов «еврооскара» можно пересчитать по пальцам. В 1989 году приз за лучший сценарий получила Мария Хмелик (за фильм «Маленькая Вера»). В 1990 году, когда премию вручали в Глазго, последним советским лауреатом «Феликса» стал актёр Дмитрий Певцов (за исполнение главной роли в фильме Глеба Панфилова «Мать»). Наибольшим успехом российского кинематографа является 2003 год, когда фильм «Возвращение» Андрея Звягинцева получил звание «Открытие года» и статуэтку. В 2005 году, кинофильм «4» Ильи Хржановского был номинирован на звание «Открытия года», но в итоге «Феликса» не получил.
Сразу пять «Феликсов» 2005 года получил фильм «Скрытое» австрийского режиссёра Михаэля Ханеке (Michael Haneke). Это были премии за лучший фильм, за лучшую режиссуру, лучшее исполнение мужской роли Даниэль Отёй (Daniel Auteuil) и монтаж Михаэль Худечек и Надин Мюз, (Michael Hudecek, Nadine Muse), а также специальная награда кинокритиков ФИПРЕССИ. «Феликс» 2006 года ещё раз показал свою политическую направленность. Его получил фильм «Жизнь других» Флориана Хенкеля фон Доннерсмарка о тоталитарном ГДР, герой которого сотрудник спецслужбы «Штази». Фильм не захотели показать ни Берлинский, ни Каннский фестивали, но зато потом он получил Гран При в Локарно и «Феликса».
Номинации
Главной номинацией премии Европейской киноакадемии является приз за Лучший фильм Европы (или европейский фильм года). Количество побочных номинаций за всё время существования Феликса колебалось от 15 до 25 категорий. Как правило, лауреаты премии Европейской киноакадемии определяются голосованием её членов, одну премию определяют зрители (в некоторые годы количество зрительских призов доходило до пяти), и ещё одну — кинокритики (приз-ФИПРЕССИ).
| Номинация | Английское название | в какие годы вручалась |
|---|---|---|
| Лучший фильм | Best European Film (Film of the year) | 1988 |
| Лучший режиссёр | Best European Director | 1988-1989, 2001 |
| Лучший актёр | Best European Actor | 1988 |
| Лучшая актриса | Best European Actress | 1988 |
| Лучший сценарист | Best European Screenwriter | 1988 |
| Лучший композитор | Best European Composer | 1989-1992, 2004 |
| Лучший оператор | Carlo Di Palma European Cinematographer Award | 1989 |
| Лучший монтаж | Best European Editor | 1991-1992, 2005, 2010 |
| Лучший художник-постановщик | Best European Production Designer | 1988 |
| Лучший актёр второго плана | Award for an artistic contribution | 1988, 1990-1992 |
| Лучшая актриса второго плана | Award for an artistic contribution | 1988, 1990-1992 |
| Лучшее кино для детей | European Discovery — Prix FIPRESCI | 1988, 1990, 1998 |
| Лучший документальный фильм | European Film Academy Documentary — Prix ARTE | 1989 |
| Лучший мультфильм | European Film Academy Animated Feature Film | 2009 |
| Лучший короткометражный фильм | European Film Academy Short Film | 1998 |
| Лучший фильм совместного производства | European Co-Production Award — Prix EURIMAGES | 2007 |
| За творчество в целом | European Film Academy Lifetime Achievement Award | 1988 |
| За европейский вклад в мировое кино | European Achievement in World Cinema | 1997 |
| Лучший неевропейский фильм | Non-European Film — Prix Screen International | 1996-2005 |
| Лучший фильм (зрительский приз) | People’s Choice Award — Best European Film | 2006 |
| Лучший режиссёр (зрительский приз) | Jameson People’s Choice Award — Best European Director | 1997-2005 |
| Лучшая актриса (зрительский приз) | Jameson People’s Choice Award — Best European Actress | 1997-2005 |
| Лучший актёр (зрительский приз) | Jameson People’s Choice Award — Best European Actor | 1997-2005 |
Своеобразные рекорды
- Фильмы-лауреаты:
- 6 — Гуд бай, Ленин! (герм.), Призрак (3 страны) и Ида (4 страны);
- 5 — Поговори с ней (исп.), Скрытое (5 стран) и Гоморра (ит.).
- Фильмы-номинанты:
- 8 — Ангел-хранитель (швец.), Гуд бай, Ленин! (герм.), Скрытое (5 стран), Призрак (3 страны), «Меланхолия» (4 страны), Ида (4 страны);
- 7 — Амели (фр.), Поговори с ней (исп.), Головой о стену (герм.) и Королева (3 страны).
Напишите отзыв о статье "Премия Европейской киноакадемии"
Примечания
- ↑ [cinema.rin.ru/cgi-bin/main.pl?action=festival_view&id=10 Премия «Феликс» / Eeuropean film awards — Кинофестивали и кинопремии — Кино Фильмы]
- ↑ [rus-films.com/kinofestivali/kinopremiya-feliks.php The Search Engine that Does at InfoWeb.net]
- ↑ [kinoacademy.ru/efa2006 Огни Европейской Окраины]
- ↑ [kino-zona.at.ua/publ/69-1-0-96 Феликс — «Феликс» — Фестивали, премии — Каталог статей — Kino-zona: культовое кино от культовых режиссёров!]
- ↑ [europeanfilmawards.eu/en_EN/archive European Film Awards - EFA History - 1988] (англ.)
Ссылки
- [europeanfilmawards.eu/ Официальный сайт Европейской кинопремии] (англ.)
- [movie.peoples.ru/news/2004/12/movie_news_12_2004_4165.shtml Вручение «Феликсов» по итогам 2004 года]
- [www.film.ru/newsitem.asp?ID=2003 Вручение «Феликсов» — некоторые итоги 2003 года] Film.ru
- [www.kinozavr.com/2006/11/08/3.htm Номинанты на «Феликс». Варшава 2 декабря 2006] Kinozavr.com
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Премия Европейской киноакадемии
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.
К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
