Прендель, Виктор Антонович

Виктор Антонович Прендель
нем. Victor Anton Franz von Prendel
Дата рождения	1766(1766)
Место рождения	Солурн (Тироль, Австрия)
Дата смерти	29 октября 1852(1852-10-29)
Место смерти	Киев
Принадлежность	Австрийская империя Австрийская империя Россия Россия
Род войск	кавалерия
Звание	генерал-майор
Сражения/войны	Война Первой коалиции, Война Второй коалиции, Война третьей коалиции, Война четвёртой коалиции, Отечественная война 1812 года, Заграничные походы 1813 и 1814 гг.
Награды и премии	Орден Святого Владимира 4-й ст. (1805), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1813), Орден Святой Анны 2-й ст. (1813), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1828), шведский Орден Меча 2-й ст. (1813)

Виктор Антонович Прендель (нем. Victor Anton Franz von Prendel, 1766—1852) — генерал-майор, участник Наполеоновских войн.

Биография

Происходил из Тирольских дворян, родился в 1766 году в Солурне. Общее образование получил в коллегиуме братства Св. Бенедикта, где отличные способности и особенная лёгкость в изучении языков обратили на него внимание патеров, и они предназначали его для миссионерской деятельности; он основательно знал языки латинский, французский, немецкий, итальянский, венгерский, русский, польский, и английский.

Пятнадцати лет Прендель бежал из коллегиума, так как жизнь здесь была для него невыносима, отправился в Венецию и там поступил на службу в коммерческий дом одного банкира и в короткое время приобрел его доверие, а несколько времени спустя был отправлен путешествовать по Европе с сыном банкира.

Разъезжая в течение нескольких лет по континентальной Европе и по Англии, Прендель получил навык скоро сближаться с людьми, изучать быт и нравы разных народов; тогда же он положил начало прочным знакомствам, дружеским связям и сношениям, которые впоследствии оказались ему пригодными при исполнении возлагаемых на него военных и политических поручений; эти же путешествия развили у него память местности; он приобрёл способность легко ориентироваться, где бы он ни оказался, и легко сохранять в памяти всё виденное.

Когда Прендель возвратился из путешествия, во Франции начались революционные события, Европа вооружалась, Австрия приготовлялась к войне. Прендель, выдержавший тогда университетский экзамен в Турине, оставил коммерческие предприятия и поступил волонтёром в тирольские стрелки. Под знаменами Австрии он служил семнадцать лет. Получив чин офицера в батальоне тирольских стрелков, он был переведён сначала в 7-й гусарский полк князя Лихтенштейна, а потом во 2-й уланский князя Шварценберга.

В одну из кампаний на Рейне, командуя австрийским разъездом, Прендель наткнулся на численно превосходящую партию французов, был тяжело ранен в голову, взят в плен, и содержался арестованным сначала в Париже, а потом в Лионе, откуда бежал и, прибыв на родину, снова поступил на службу.

В Итальянскую войну 1799 года Прендель выступил лихим наездником и опытным знатоком аванпостной службы и обратил на себя внимание Суворова. Тогда Прендель впервые увидел русских солдат, особенно был восхищен казаками, их способностями для службы партизанской и передовой, и у него зародилась мысль перейти на русскую службу, сделаться партизаном и командовать казаками.

Желания эти осуществились 18 октября 1804 года, когда Прендель был принят в Черниговский драгунский полк штабс-капитаном. В 1805 году, по Высочайшему повелению, он был назначен для особых поручений к М. И. Голенищеву-Кутузову. За участие в сражении при Аустерлице Прендель был награждён орденом Св. Владимира 4-й степени и произведён в капитаны.

В следующем году он находился при генерале Мелиссино на Турецкой границе, а в 1807 году был отозван в главную квартиру корпуса наших войск, отряженного против французов к реке Нареву. С войсками этого корпуса Прендель участвовал в сражении под Остроленкой, а по окончании дела был командирован с особыми поручениями в нейтральную австрийскую Галицию, где находился до заключения Тильзитского мира.

Вскоре после Тильзитского мира князь Горчаков отправил его с особыми поручениями в Варшаву, где прожив четыре месяца, он имел случай 1500 русским пленным доставить хитростью возможность возвратиться в Россию.

В 1808 году Прендель поступил адъютантом к дивизионному начальнику генералу Левизу, а в 1809 году назначен был адъютантом же к князю Голицыну, командовавшему вспомогательным корпусом в Австрии.

В 1810 году он был послан в Вену, в распоряжение российского посланника графа Шувалова, где и находился в продолжение четырёх месяцев; в мае того же года был произведён в майоры, с переводом в Харьковский драгунский полк и назначен адъютантом к генералу от инфантерии Дохтурову, а в сентябре ему было поручено, под видом адъютанта генерала Ханыкова, находившегося посланником при Саксонском дворе, отправиться в Дрезден для ведения разведывательной деятельности:

Главнейшая цель вашего тайного поручения должна состоять, чтобы … приобрести точные статистические и физические познания о состоянии Саксонского королевства и Варшавского герцогства, обращая особое внимание на военное состояние

— Ламбик С. Люди непроницаемой тайны // Новости разведки и контрразведки. — 1996. — № 24.

.

Из этой поездки Прендель возвратился в августе 1812 года, когда французы находились уже под Смоленском. Приняв участие в сражении под этим городом, он потом поступил в распоряжение генерала Винцингероде, а несколько позже — самого главнокомандующего, и, до изгнания неприятеля, начальствовал над партизанским отрядом.

12 сентября 1812 года, за отличия в партизанских делах, Прендель был пожалован чином подполковника и назначен состоять по кавалерии. Вообще, до 1813 года он участвовал почти во всех больших сражениях, постоянно пользовался доверием начальства и имел много поручений военных и дипломатических, столь же разнообразных, как и внезапных.

В 1813 году, состоя в ведении генерала Винцингероде, Прендель участвовал в сражении под Калишем и за отличия награждён чином полковника; в том же году, в феврале, он переправился через Одер, вступил с отрядом в Саксонию, пробрался за Эльбу и следил за движением неприятельского корпуса Ренье от Глогау к Дрездену, а 25 марта занял Дрезден, оставленный неприятелем.

Затем Прендель участвовал в Люценском бою, за отличие в котором награждён орденом св. Владимира 3-й степени; в сражении под Бауценом; в Гросс-Беренском сражении и при Денневице; перешёл вторично через Эльбу у Ахена, отличился в деле под Лейпцигом и был награждён орденом св. Анны 2-й степени с алмазными украшениями, а за решительную переправу с двумя казачьими полками через Эльбу шведский кронпринц наградил его орденом Меча 2-го класса.

После Лейпцигского сражения император Александр I назначил Пренделя комендантом Лейпцига, в каковой должности он состоял до конца 1814 года, а затем снова, в мае 1815 года, был назначен комендантом того же города; с 1816 по 1818 год он был комендантом военной дороги в Альтенбурге, в Саксонии, и директором немецких лазаретов, а в 1819 году возвратился в Россию к Киевскому драгунскому полку.

В январе 1820 года Прендель был вызван в главную квартиру 1-й армии в Киеве и состоял для особых поручений при главнокомандующем графе Остен-Сакене.

В 1831 году Прендель отправился, в качестве российского агента, в Галицию, где большая часть населения явно сочувствовала польскому мятежу. Поляки были крайне озлоблены против Пренделя, грозили ему смертью, распространяли о нём недоброжелательные слухи, но он, несмотря на все это, с большим успехом исполнил возложенное на него поручение.

По возвращении он был произведён в генерал-майоры а в июле 1835 года был уволен в отставку. Среди прочих наград он имел орден св. Георгия 4-й степени, пожалованный ему 25 декабря 1828 года за беспорочную выслугу 25 лет в офицерских чинах (№ 4217 по кавалерскому списку Григоровича — Степанова).

Прендель скончался 29 октября 1852 года в Киеве.

Прендель оставил по себе славу умного, ловкого, отважного, презиравшего всякие опасности партизана и политического агента. Его голова была оценена Наполеоном и, однако, он везде ускользал от неприятеля. Около четырёх лет он разъезжал по Франции и по другим европейским державам, завоеванным Наполеоном, много раз являлся в Париж, где проживал часто значительное время и иногда проникал даже во дворец. Он часто вызывал неприятеля на поиски за собой и не упускал случая его раздражать. Так, в 1813 году, перехватывая курьеров и почты, шедшие из Франции в армию, он депеши ничтожного содержания отсылал в главную квартиру Наполеона, прикладывая к ним собственные свои печати, чаще всего — печать с изображением казака с пикой и подписью на немецком языке «Привилегированная казачья почтовая контора».

Прендель оставил после себя записки о своей жизни, которые представляют большой интерес. Незадолго до смерти Пренделя одно историческое общество в Германии предлагало ему значительную сумму за напечатание его труда, но предложение это было отвергнуто им, а записки переданы были одному русскому инженерному генералу и остались не напечатанными.

Литература

• Колпакиди А., Север А. Спецназ ГРУ. — М.: Яуза, Эксмо, 2008. — С. 87-88. — 864 с. — ISBN 978-5-699-28983-7.
• Сакович П. Очерк биографии русского партизана генерал-майора В. А. Пренделя // «Русский инвалид», 1856 г., № 258
• Висковатов А. В. Ещё о Пренделе // «Северная пчела», 1856 г., № 285
• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• Степанов В. С., Григорович П. И. В память столетнего юбилея императорского Военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия. (1769—1869). СПб., 1869

Отрывок, характеризующий Прендель, Виктор Антонович

– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.