Препрофазная лента
Препрофа́зная ле́нта (англ. preprophase band) — кольцо из микротрубочек, обнаруженное в растительных клетках, подвергающихся делению и вступивших в фазу препрофазы клеточного цикла клеток растений. Не считая фрагмосомы, препрофазная лента — первая видимая под микроскопом структура в растительных клетках, вступивших в митоз.
История
Впервые препрофазная лента была увидена и описана Джереми Пикетт-Хипсом (англ. Jeremy Pickett-Heaps) и Дональдом Норскотом (англ. Donald Northcote) из Кембриджского университета в 1966 году[1].
Структура
Сразу после начала митоза препрофазная лента формируется как густое кольцо микротрубочек, окружающих фрагмосому, которое намечает плоскость будущего деления и расположено сразу под плазматической мембраной. Оно окружает ядро по экватору будущего веретена деления. Препрофазная лента состоит из микротрубочек и актиновых филаментов. Когда препрофазная лента помечена флуоресцентными красителями, она видна как два жёлтых пятна, расположенных близко к клеточной оболочке по обе стороны ядра.
Участие в клеточном цикле
У клеток растений нет центросом, и потому они не могут выпонять роль центров организации микротрубочек. Вместо этого микротрубочки митотического веретена собираются на поверхности ядра и переориентируются в конце профазы, образуя веретено. Препрофазная лента также принимает непосредственное участие в ориентировке митотического веретена и содействуют формированию веретена в течение прометафазы[2].
Препрофазная лента разрушается тогда же, когда разрушается ядерная оболочка и формируется веретено деления, оставляя бедную актином зону. Однако её позиция также отмечает будущее место образования новой клеточной пластинки и новой клеточной стенке в ходе телофазы. Когда митоз завершается, новая клеточная пластинка и клеточная стенка начинают образовываться от центра вдоль плоскости, намеченной фрагмосомой. Клеточная пластинка растёт кнаружи, пока не сольётся с клеточной стенкой делящейся клетки, причём именно в тех пятнах, которые отметила препрофазная лента.
Напишите отзыв о статье "Препрофазная лента"
Примечания
- ↑ Pickett-Heaps JD, Northcote DH (1966). «Organization of microtubules and endoplasmic reticulum during mitosis and cytokinesis in wheat meristems». Journal of Cell Science 1 (1): 109–120. PMID 5929804.
- ↑ Ambrose JC, Cyr RJ (2008). «[mplant.oxfordjournals.org/cgi/content/short/1/6/950 Mitotic spindle organization by the preprophase band]». Molecular Plant 1 (6): 950–960. DOI:10.1093/mp/ssn054. PMID 19825595.
Литература
- P.H. Raven, R.F. Evert, S.E. Eichhorn (2005): Biology of Plants, 7th Edition, W.H. Freeman and Company Publishers, New York, NY, ISBN 0-7167-1007-2
- L. Taiz, E. Zeiger (2006): Plant Physiology, 4th Edition, Sinauer Associates, Inc., Publishers, Sunderland, MA, ISBN 0-87893-856-7
|
|
Отрывок, характеризующий Препрофазная лента
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.