Пресс, Тамара Натановна

Тамара Пресс
Общая информация
Полное имя	Тамара Натановна Пресс
Дата и место рождения
Рост	180 см
Тренеры	Владимир Бессекерных, Виктор Алексеев
Личные рекорды
Ядро	18,59 (1965) WR*
Диск	59,70 (1965) WR*
Международные медали
Олимпийские игры Серебро Рим 1960 диск Золото Рим 1960 ядро Золото Токио 1964 диск Золото Токио 1964 ядро Чемпионаты Европы Золото Стокгольм 1958 диск Бронза Стокгольм 1958 ядро Золото Белград 1962 диск Золото Белград 1962 ядро Государственные награды

Тамара Натановна Пресс (род. 10 мая 1937, Харьков, СССР) — советская легкоатлетка, метательница диска и толкательница ядра, трёхкратная олимпийская чемпионка, рекордсменка мира. Заслуженный мастер спорта СССР (1960). Неоднократная чемпионка Европы (3 раза в 1958 и 1962) и СССР (16 раз в 1958—1966). Награждена орденом Ленина и орденом «Знак Почёта», орденом Агентства безопасности «Альфа» «За активное участие в работе Ассоциации ветеранов подразделения „Антитеррор — Альфа“».

Биография

Лёгкой атлетикой Тамара, а потом и её младшая сестра Ирина, начали заниматься в Самарканде, куда они эвакуировались с матерью, Лидией Владимировной, из Харькова в начале войны. Отец, Натан Исаевич Пресс, погиб на фронте в 1942 году. Тамара была девочкой рослой с ярко выраженными атлетическими данными, что в скором времени заметил известный тренер по легкой атлетике Владимир Пантелеймонович Бессекерных, под его руководством Тамара Натановна стала чемпионкой Узбекистана в метании диска. Однако, понимая, что для дальнейшего совершенствования нужны будут иные условия, нежели у них в Самарканде, Бессекерных написал письмо Алексееву с просьбой взять шефство над молодой спортсменкой. Первые серьёзные успехи пришли к Тамаре Натановне в 1958 году, она впервые победила на чемпионате СССР и в диске, и в ядре, выиграла чемпионат Европы в метании диска с результатом 53,32 м. Позже она 11 раз обновляла мировые рекорды, улучшив за 10 лет свои достижения: в метании диска с 53,32 м до 59,70 м, а в толкании ядра с 17,25 м до 19,59 м.

В 1960 году на олимпийских играх в Риме она впервые стала олимпийской чемпионкой в толкании ядра, с результатом 17,32 м. В Японию в 1964 году Тамара Натановна ехала уже в качестве фаворита, с пятой попытки (с результатом 57,27 м) сумела вырвать победу у немецкой дискоболки Ингрид Лотц, опередив её на 6 сантиметров. Не менее упорная борьба развернулась и в битве за золото в толкании ядра между Пресс и другой представительницей ГДР — Ренате Гариш-Кульмбергер. И тем не менее Тамара сумела одолеть соперницу, установив новый олимпийский рекорд — 18,14 м.

После окончания спортивной карьеры, возможно обусловленного вопросом пола сестёр Пресс, Тамара Пресс занималась тренерской и научной работой. В 1974 году стала кандидатом педагогических наук. Затем работала в ВЦСПС, была избрана заместителем председателя российского совета Всесоюзного добровольного физкультурно-спортивного общества профсоюзов.

Вице-президент Физкультурно-спортивного общества профсоюзов «Россия», автор нескольких книг (на экономические темы и о спорте).

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/pr/tamara-press-1.html Пресс, Тамара Натановна] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)
• Пресс Тамара Натановна // Олимпийская энциклопедия
• Пресс Тамара Натановна — статья из Большой советской энциклопедии.
• [www.databaseolympics.com/players/playerpage.htm?ilkid=PRESSTAM01 Профайл спортсменки на сайте databaseOlympics.com]  (англ.)
• [articles.excelion.ru/science/persons/9191.html Статья о Тамаре Натановне на портале excelion.ru]

Отрывок, характеризующий Пресс, Тамара Натановна

Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.