Преступление и наказание (фильм, 1940)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Преступление и наказание
Жанр

комедия

Режиссёр

Павел Коломойцев

Автор
сценария

Михаил Зощенко
Иван Попов

В главных
ролях

Игорь Ильинский
Мария Миронова
Марк Бернес

Оператор

Евгений Шапиро

Композитор

Борис Ушаков

Кинокомпания

Ленинградская «кино-студия „Малых форм“»

Длительность

27 минут

Страна

СССР СССР

Язык

русский

Год

1940

IMDb

ID 0278645

К:Фильмы 1940 годаК:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

«Преступление и наказание» — короткометражный игровой чёрно-белый фильм, снятый в 1940 году режиссёром Павлом Коломойцевым по комедии Михаила Зощенко. Вскоре после выхода картина в свет была запрещена к показу. Лента пролежала на полке около пятидесяти лет и была возвращена на экран в 1989 году.





Сюжет

Ранним утром в квартире заведующего кооперативом Горбушкина (Игорь Ильинский) появляется спекулянт, вручающий хозяину большую пачку денег за реализацию вынесенной накануне со склада партии сахара. Позже, во время завтрака, Горбушкин узнаёт из газеты, что в СССР начинается кампания по борьбе с растратчиками и расхитителями; злоумышленникам грозит суровое наказание — «вплоть до высшей меры». В тот момент, когда он с женой Нюшей (Мария Миронова) обсуждает новый «кодекс», в комнату входит милиционер. Он вручает заведующему кооперативом повестку и просит его пройти к следователю (Марк Бернес). От волнения Горбушкин не может прочесть текст документа; он не знает, что его вызвали не в качестве обвиняемого, а как свидетеля по чужому делу[1].

Жена Горбушкина, предполагая, что муж уже не вернётся и опасаясь конфискации имущества, вместе с братом Жорой (Владимир Лепко) организует распродажу всей мебели, хозяйственной утвари, картин и самой квартиры. Попутно Жора пытается устроить личную жизнь сестры и выдать её замуж за соседа. Горбушкин, вернувшись домой из прокуратуры, обнаруживает пустое помещение и соседа, облачённого в его костюм. Потрясённый хозяин квартиры восклицает: «Это чего в моей камере происходит?!»[1]

История фильма

Тема комедии «Преступление и наказание», — борьба с «несунами» и спекулянтами, — созданной Михаилом Зощенко в 1933 году, была весьма актуальной для литературы того времени[2]: о растратчиках писали в рассказах и фельетонах Валентин Катаев, Ильф и Петров, Михаил Булгаков и другие авторы[3]. В 1930-х годах зощенковская пьеса была опубликована и шла на сценах советских театров, однако её кинематографическая версия вызвала протест со стороны цензуры. Согласно циркуляру, выпущенному весной 1941 года и подписанному заместителем начальника управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Дмитрием Поликарповым, фильм «Преступление и наказание» запрещался к показу, потому что «сюжет картины построен на переживаниях расхитителя общественной собственности». В тот же список снятых с проката картин — за «искажённое изображение жизни советской интеллигенции и Красной Армии» — попала и лента Константина Юдина «Сердца четырёх»[4].

Понимая, что с момента написания пьесы до времени её экранизации идеологические установки в стране изменились, создатели «Преступления и наказания» пытались «обезопасить картину»: так, если в комедии финал остаётся открытым, то в фильме брат Нюши недвусмысленно даёт понять, что Горбушкина всё равно ждёт скорая и неминуемая расплата. Однако злободневные изменения и дополнения уже не могли помочь ленте: по словам киноведа А. Филипповой, к концу 1930-х годов сатирические произведения уступили место бесконфликтным комедиям; кроме того, фамилия Зощенко сама по себе настораживала цензоров:

В 1940 году не только не выпустили эту киноленту, но и разругали, фактически уничтожили его комедию «Опасные связи». В 1943 году ещё более жестоко обрушились на повесть «Перед восходом солнца». Сегодня очевидно, что всё это были этапы сознательной и планомерной травли, завершившейся в 1946 году выходом постановления ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“»[1].

Художественные особенности

По словам А. Филипповой, режиссёрская работа Павла Коломойцева оказалась весьма интересной. Постановщик сумел создать сплочённую творческую группу, а художественный почерк сценаристов, герои которых говорят на «языке улицы», позволил актёрам импровизировать в кадре. Сравнивая «Преступление и наказание» с картиной «Не может быть!» (1975), одна из новелл которой была снята по той же пьесе Зощенко, киновед отметила, что Леонид Гайдай ставил фильм в стилистике своего времени (отсюда — некоторая тяга к «излишней утрированности, карикатурности»), тогда как Коломойцев шёл в русле изначального авторского замысла: «Актёры не перегибают палку в стремлении добиться большего обличительного пафоса. Насмешка над героями сочетается с сочувствием к ним, а достоверность исполнения — мягкой, тонкой характерностью»[1].

Горбушкин-Ильинский по мере развития сюжета переживает множество эмоций: если в своей квартире он — самоуверенный начальник, то в прокуратуре — перепуганный маленький человек, с которого моментально слетают спесь и апломб. Ликование, которое герой испытывает по возвращении домой, уступает место гневу и доходящему до слёз отчаянию. Нюша также не линейна: героиня Мироновой, при всей её расчётливости, не лишена своеобразного обаяния. Такое же многообразие красок использовали актёры при создании образов жизнерадостно-хитрого Жоры и наивно-прагматичного соседа[1].

Фильм… повествующий о том времени, не кажется устаревшим, благодаря не только актёрам, но и всей атмосфере, в ней воссозданной. Внимание к обстановке умно и не нарочито, музыка, сопровождающая действие, легка и немного грустна… Всё вместе создаёт образ мира живого, реального, узнаваемого, порою пророчески предугаданного[1].

В главных ролях:

Актёр Роль
орденоносец Игорь Ильинский Горбушкин Горбушкин
Мария Миронова Горбушкина Нюша Горбушкина Нюша
Владимир Лепко Жора, её брат Жора, её брат
з. а. р. Фёдор Курихин Сосед Сосед

В титрах не указаны:

Съёмочная группа

режиссёра — П. Пивоваров
оператора — В. Валдайцев
  • директор картины — Г. Райгородский

См. также

  • 1975 — новелла «Преступление и наказание» в фильме «Не может быть!» — вторая экранизация комедии «Преступление и наказание».

Напишите отзыв о статье "Преступление и наказание (фильм, 1940)"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 Филиппова А. Михаил Зощенко: «В кино надо иметь связи» // Советский экран. — 1990. — № 1. — С. 27.
  2. Смоляк О. [magazines.russ.ru/oz/2012/1/s40.html Советские несуны] // Отечественные записки. — 2012. — № 1.
  3. Щеглов Ю. К. Романы Ильфа и Петрова. Спутник читателя. — СПб: Издательство Ивана Лимбаха, 2009. — С. 228. — ISBN 978-5-89059-134-0.
  4. Фомин В. И. Кино на войне: документы и свидетельства. — М.: Материк, 2005. — С. 32—33. — ISBN 5-85646-137-1.

Ссылки

  • [test.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=8911 Преступление и наказание]. Энциклопедия отечественного кино под редакцией Любови Аркус. Проверено 9 июля 2016.
  • [www.imdb.com/title/tt0278645/?ref_=fn_al_tt_5 Преступление и наказание]. Internet Movie Database. Проверено 9 июля 2016.

Отрывок, характеризующий Преступление и наказание (фильм, 1940)

– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.