Преторий
Преторий или Преториум (лат. praetorium) — палатка полководца и место под неё в лагере римской армии, позже, в Римской империи, этим термином называли штаб императорской гвардии, административное здание, присутственное место, центральная площадь.
В эпоху Полибия это был квадрат, сторона которого равнялась 200 футам; он обозначался при планировке белым значком (лат. vexillum). Преторий находился ближе к выходным, обращенным к неприятелю воротам (лат. porta praetoria), на главной лагерной улице (лат. via praetoria). Перед преторием находилась главная площадь (forum или principium). На плане Гигина преторий расположен посередине лагеря. Позднее преториями стали называть резиденции правителей римских провинций, в них располагалась резиденция префекта столицы, помещение провинциальной администрации, суд, иногда казармы и тюрьма.
В Новом Завете
В Евангелиях преторией называется место, куда Иисус Христос был уведён после суда Пилата: «А воины отвели Его внутрь двора, то есть в преторию» (Мк. 15:16; Мф. 27:27), или место, где Пилат допрашивал Иисуса (Ин. 18:28, 18:33, 19:9). Иерусалимская претория была временной резиденцией римских наместников в Иудее в течение их пребывания в Иерусалиме по таким случаям, как ежегодный праздник Пасхи. Её местоположение точно неизвестно.[1] Постоянной резиденцией римских наместников служил дворец в Кесарии Палестинской, построенный Иродом Великим. Именно о нём идёт речь в книге Деяний Апостолов, где рассказывается, что апостол Павел был помещён под стражу в «Иродовой претории» (Деян. 23:35). В Послании к Филиппийцам (1:13) апостол Павел также упоминает, что «узы мои о Христе сделались известными всей претории и всем прочим». В зависимости от того, откуда писал Павел, его слова могли относиться к казармам преторианских войск в Риме, Эфесе или Кесарии, но не исключено, что речь идёт о Палатинском дворце императора.
Напишите отзыв о статье "Преторий"
Примечания
- ↑ Три здания являются наиболее вероятными кандидатами: 1) дворец Хасмонеев напротив западной стены Храма; 2) дворец Ирода Великого в западной части Старого города («крепость Давида»); 3) крепость Антония у северо-западного угла Храмового комплекса (Б. Г. Деревенский, О местоположении Голгофы и гробницы Христа, [www.ecclesia.relig-museum.ru/derew/Golgotha/golgotha7.htm глава 7]).
См. также
| ||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Преторий
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
