Пречистенские рабочие курсы

Пречистенские рабочие курсы — бесплатные вечерние общеобразовательные курсы для рабочих в Москве, бесплатные общеобразовательные курсы для взрослых. Существовали с 1897 по 1919 год.

История создания

Были открыты постоянной комиссией по техническому образованию московского отделения Русского технического общества в 1897 году по инициативе профессоров М. В. Духовского, С. А. Левицкого, К. К. Мазинга, Н. А. Гольцевой.

Учредитель — Пречистенское попечительство о бедных.

Располагались в здании на Пречистенке (ныне дом 22), позже в Штатном переулке, на Смоленском бульваре. В 1908 году Варвара Алексеевна Морозова построила здание (арх. В. Н. Башкиров) в Нижнем Лесном переулке, который потом поэтому был назван Курсовым. Финансировала постройку здания Пречистенских курсов и Маргарита Кирилловна Морозова. Здесь же, на втором этаже, была открыта первая публичная рабочая библиотека (8 тысяч томов, собрание арестованного С. А. Скирмунта), которая обслуживала до 1500 абонентов. Наибольшую денежную помощь оказал знаменитый суконщик Сергей Максимович Попов, и его пожертвование помогло завершить строительство здания.

В 1897 году на курсах обучалось около 300 человек, r 1908 их число возросло до 1500. На трёх его этажах помещались мужские и женские классы. Последний этаж отводился в основном для кабинетов физики и химии, там же находилась большая аудитория.

Курсы были открыты по подписке для жертвователей и в частности на средства В. А. Морозовой, которая входила в правление, регулярно пополняя счета.

В конце 1909 года курсы впервые получили субсидию от Городской думы, признавшей их «несомненную пользу» «в деле искоренения невежества и распространения света знания».

С осени 1905 года на Пречистенские курсы принимали женщин, было введено совместное обучение.

Пречистенские курсы действовали на основе положений Устава Комиссии по техническому образованию. Имели два отделения: общие классы (первый курс) для лиц, не имевших начального образования, и специальные классы (второй курс) для окончивших начальную школу.

С 1908 года курсы действовали по новому Уставу и имели три самостоятельных отделения: низшая школа, средняя школа (три года обучения), высшая школа (научно-популярное отделение).

Общее количество преподавателей было около 150 человек.

Предметы и педагоги

С первых дней существования курсы открыли доступ рабочим не только к науке, но и к искусству.

На курсах преподавали профессора Московского университета И. М. Сеченов, А. Н. Реформатский, С. Г. Крапивин, деятели народного образования Н. В. Чехов, М. А. Чехова, а также партийные деятели И. И. Степанов-Скворцов, Р. С. Землячка, О. А. Варенцова и другие, которые изучали историю рабочего движения, программу социал-демократической партии. Здесь проводились нелегальные собрания, то есть курсы использовались для формирования революционного сознания рабочих.

Курсы находились под негласным надзором полиции.

В своих мемуарах деятельница народного просвещения, супруга известного педагога и методиста В. П. Вахтерова, Эмилия Орестовна Вахтерова (урождённая Кислинская) писала:

Этим Пречистенским курсам, через которые проходили тысячи рабочих, даётся следующая характеристика в тех же материалах охранки:

«Пречистенские классы для рабочих, душой которых является дворянин С. А. Левицкий и жена поднадзорного публициста Н. А. Гольцева, всегда были

излюбленной ареной деятельности неблагонадёжного элемента и представляют удобную почву для распространения антирелигиозных и противоправительственных идей. […] На Пречистенских курсах для рабочих 64 преподавателей неблагонадёжных было 24…»

В начале 1906 года по инициативе Е. Э. Линёвой при курсах был организован хор, участники которого получали музыкальное образование (теория музыки, сольфеджио).

В 1906—13 хором руководили Вячеслав Александрович Булычев и сама Евгения Линёва. Впервые публично коллектив (в составе 70 чел.) выступил в концерте пианиста Я. В. Вейнберга (25 марта 1909, в Малом зале консерватории). Для слушателей курсов проводились тематические циклы-концерты, в которых выступали А. Б. Гольденвейзер, К. Н. Игумнов, Л. В. Собинов и другие.

Хор рабочих Пречистенских курсов первым в царской России исполнял революционные песни, в числе которых была «Смело, товарищи, в ногу!» Л. П. Радина. Наиболее способные хористы принимали участие в концертах Московской симфонической капеллы, в том числе в первом исполнении в России мессы h-moll И. С. Баха (1911) и других крупных ораториальных сочинений (например, оратории «Времена года» Гайдна). Хору Пречистенских курсов С. И. Танеев посвятил Двенадцать хоров a cappella (для смешанных хоров) на слова Я. П. Полонского (1909). К 1913 году хор прекратил существование.

Художник Николай Авенирович Мартынов был первым организатором занятий по изобразительному искусству. Они начались сразу, как образовались курсы.

При курсах была художественная студия И. О. Дудина и К. Ф. Юона, Н. Н. Комаровского.

В конце 1900—х годов Пречистенские классы рисования начали устраивать выставки работ учащихся, вначале закрытые, в здании курсов, потом публичные. В 1912 году выставку пречистенцев отправили на съезд по народному образованию в Петербург. Там она имела успех и неоднократно отмечалась в печати. В этом же году Пречистенские курсы посетил И. Е. Репин.

Из воспоминаний художника Василия Журавлёва, преподававшего на курсах:

Классы рисования и черчения Пречистенских курсов послужили основой для организации факультета изобразительных искусств Пречистенского практического института, а также и для классов рисования и черчения на рабочем факультете.

Будучи деканом факультета ИЗО Пречистенского практического института, я привлёк для педагогической работы на факультете известных художников и искусствоведов: по живописи и рисунку — К. А. Коровина, Н. П. Крымова, Н. П. Ульянова, по пластической анатомии — Д. А. Щербиновского; по скульптуре — В. А. Ватагина; по истории искусств — Б. Р. Виппера, Н. Н. Соболева и других.
Факультет развернул свою работу в новом здании на Остоженке, в большой, светлой аудитории.
Занимаясь со студентами по живописи в одних и тех же группах вместе с Коровиным и Крымовым, я с огромным интересом наблюдал за методом преподавания этих замечательных художников.
Коровин являлся на занятия не чаще одного-двух раз в неделю. Он быстро проходил по классу, бегло осматривал работы учащихся, бросая краткие отрывочные замечания. Иногда, видя полную беспомощность ученика, его непонимание сущности живописи, Коровин брал у него кисть и быстро наносил на полотно мазки, намечая все основные цветотоновые отношения. В течение нескольких минут этюд преображался, воспроизводил натуру правдиво, сильно и вместе с тем выявлял ту её красоту, которую может подметить только подлинный артист-художник.

Обойдя класс, Коровин обычно заканчивал своё посещение беседой с обступившими его учениками. Он говорил о любимых им художниках, о живописи. Говорил увлекательно, образно, разжигая у своих слушателей любовь к работе и искусству. Коровин относился к педагогическим занятиям с такой же лёгкостью, как и к живописи. Он хотел всего добиться сразу, с налету, не затрачивая много времени и усилий.

Журавлёв признаёт:

Кратковременное существование нашего факультета не прошло бесследно. Если Пречистенские курсы, существовавшие с 1897 года, мы называем пионером рабочего образования, то факультет ИЗО Пречистенского института с полным основанием можно назвать первым художественным вузом, возродившим реалистические методы преподавания и поставившим целью готовить кадры художников-реалистов.

1913—1916 на курсах преподавала А. С. Голубкина. В 1914 году, когда помещение Пречистенских курсов было занято под лазарет, Анна Семёновна Голубкина отобрала несколько наиболее способных учеников и предложила им заниматься в своей мастерской, в Левшинском переулке. (Занятия по рисованию в это время проводились в другом помещении — в гимназии Поповой на Знаменке).

Драматическая студия. Преподаватели: В. И. Качалов, Е. Б. Вахтангов, А. Д. Дикий, А. И. Южин и другие.

С 1908 года курсы делились на три школы: низшая (обучение грамоте, начальное образование), средняя школа (общеобразовательная) и высшая (по типу народных университетов).

На курсах велась большая культурно-массовая работа. Большое значение имело самоуправление курсантов.

Большое значение в жизни курсов имели загородные и дальные экскурсии. Администрация добилась разрешения на бесплатный проезд по железной дороге на расстояние 50 вёрст и на скидку для дальних экскурсий. В частности, были организованы экскурсии в Крым, на Кавказ, к Утесу Степана Разина на Волге, в Петроград, в Финляндию.

Личная встреча с Львом Николаевичем Толстым произвела на пречистенцев неизгладимое впечатление. Состоялась беседа о литературе и учительстве. На вопрос рабочих: стоит ли учиться, чтобы посвятить себя обучению народа, Тол­стой, по словам корреспондента «Русского слова», ответил: «Не это нужно… У народа мы должны учиться, а не его учить. Вы выберетесь на более высокое место и сядете ему на шею. Вы счастливчики… настоящие рабочие там, в деревне». Один из участ­ников встречи опубликовал свои воспоминания о посещении Тол­стого. Оставил свои воспоминания и писатель С. Т. Семёнов А сам Лев Николаевич записал в дневнике от 6 июня: «После завтрака пришли рабочие Пречистенских курсов. Очень хорошо с ними говорил.»

В 1909 году Пречистенских курсах появился член Московского комитета РСДРП Н. И. Бухарин, чтобы по заданию Московского комитета проконтролировать ведение кружков.

С 1915 и до апреля 1917 года в здании курсов размещался лазарет.

Почти весь 1917 год курсы использовались, главным образом, для проведения митингов и лекций на политические темы.

С переходом к нэпу усилилось внимание к кооперации. При рабфаке были созданы организационно-инструкторские курсы кустарной промышленности и промысловой кооперации.

В 1917 году на общем собрании преподавателей и слушателей курсы переименованы в Пречистенские рабочие социалистические курсы и таким образом становились самостоятельными.

В октябре 1918 года курсы перешли в ведение просветительного отдела Московского центрального рабочего кооператива.

В 1919 году преобразованы в Вечерний рабочий факультет имени Бухарина и переданы в ведение отдела рабфаков Наркомпроса РСФСР.

В 1921 году — университетское отделение (бывшая высшая школа) преобразовано в Пречистенский практический институт. Рабфаку и институту передано здание бывшего Коммерческого училища на Остоженке.

В 1922 году торжественно отмечалось 25-летие Пречистенских курсов.

Известные учителя и ученики

• Бахрушин, Юрий Алексеевич (1896—1973) — советский балетовед, театральный критик, историк балета, педагог.
• Ефремов, Михаил Григорьевич (1897—1942) — советский военачальник, полководец Гражданской войны, Великой Отечественной войны, генерал-лейтенант, Герой Российской Федерации (1996; посмертно).
• Ряжский, Георгий Георгиевич (1895—1952) — выдающийся советский художник, заслуженный деятель искусств РСФСР, действительный член Академии художеств СССР.
• Варсанофьева, Вера Александровна (1890—1976) — советский геолог, геоморфолог. Доктор геолого-минералогических наук (1935), членом-корреспондент Академии педагогических наук СССР (1945), заслуженный деятель науки РСФСР (1950). Первая женщина, получившая учёную степень доктора геолого-минералогических наук/ Преподавала на курсах в 1916—1919 годах.
• Шестаков, Андрей Васильевич (1877—1941) — советский историк, специалист по аграрной истории России. Профессор (1935), д-р ист. наук (1937), член-корреспондент АН СССР. Учился в 1897—1898 годах.
• Шилов, Евгений Алексеевич (1893—1970) — советский учëный, специалист в области органической химии, профессор, доктор химических наук, член-корреспондент АН УССР (с 1951). В 1916—1917 г.вёл занятия по химии.
• Щербиновский, Дмитрий Анфимович (1867—1926) — русский живописец — импрессионист, педагог, член Товарищества передвижных художественных выставок, один из любимых учеников Павла Чистякова и Ильи Репина. Преподавал на курсах.
• Аралов, Семён Иванович (1880—1969) — советский военный и государственный деятель, революционер, полковник. Первый руководитель Регистрационного управления Полевого штаба Реввоенсовета Республики (РУ ПШ РВСР), родоначальника Главного разведывательного управления. Вёл занятия.
• Глаголев, Нил Александрович (1888—1945) — математик-геометр. В 1908—1910-х годах, будучи студентом, на курсах бесплатно преподавал математику.
• Шиль, Софья Николаевна (1863—1928) — педагог, поэт, переводчица, детская писательница, корреспондентка Р. М. Рильке и исследовательница творчества И. С. Тургенева. Читала лекции по русской литературе.
• Чемоданова, Елизавета Михайловна (в замужестве Услаль) (1884—1951) — с 1901 преподавательница географии Пречистенских социалистических рабочих курсов (Рабфака им. Бухарина), педагог, методист внешкольного образования, литературный работник.
• Царапкин, Сергей Романович (1892—1960) — генетик. Ученик Н. В. Четверикова. Преподавал на курсах.
• Бочкарев, Валентин Николаевич (1880—1967) — закончил Ярославскую гимназию и историко-филологический факультет Московского университета (1906). Был оставлен при кафедре русской истории для подготовки к научной деятельности под руководством В. О. Ключевского. Историк, профессор, заслуженный деятель науки РСФСР, преподаватель Ярославского университета (1920—1924).
• Александров, Борис Александрович (1905—1994) — композитор, художественный руководитель и главный дирижёр Ансамбля песни и пляски Советской Армии им. А. В. Александрова. Окончил Пречистенские курсы по классу изобразительного искусства
• агроном Екатерина Николаевна Вавилова (в девичестве Сахарова, супруга академика Вавилова) Преподавала на курсах.
• Пичета, Владимир Иванович [1878—1947) — советский историк, первый ректор Белорусского государственного университета (июль 1921 — октябрь 1929), академик АН БССР с 1928 года, заслуженный профессор БССР (1926), член-корреспондент АН СССР с 1939 года, академик АН СССР с 1946 года.

Литература

• Гольцева Н. А. Краткие воспоминания о Пречистенских курсах: (К прошедшему десятилетию). — 1908, кн. 4, с. 296—304. (Супруга публициста Виктора Гольцева была помощником инспектора Пречистенских рабочих курсов.
• Пречистенские рабочие курсы. Первый рабочий университет в Москве. Сб. статей и воспоминаний к пятидесятилетию курсов. (1897—1947), М., 1948, С. 38-39, 269-70.
• [srcc.msu.su/uni-persona/site/research/zajonchk/tom4_3/V4P36200.htm Пречистенские рабочие курсы: Первый рабочий университет в Москве. Сб. ст. и воспоминаний к 50-летию курсов (1897—1947) / Предисл. Г. Д. Костомарова. — М.: Моск. рабочий, 1948. — 288 с., ил. — Сведения об авт., с. 282—285.]
• Канн-Новикова Е. И., Собирательница русских народных песен Евгения Линёва. Ред. и предисл. Е. В. Гиппиуса, М., 1952.
• Бим-Бад Б. М. Педагогический энциклопедический словарь. — М., 2002. С. 214—215
• Романовский Н. В. Хоровой словарь. — М.: Музыка, 2010 — ISBN 978-5-7140

Ссылки

• [www.turgenev.ru/book/moroz2.pdf Хронология Пречистенских Курсов]
• [www.music-dic.ru/html-music-enc/p/6230.html Пречистенские рабочие курсы в музыкальной энциклопедии]
• [klassmuz.com/rabota-v-p-muxina-v-xorovoj-samodeyatelnosti/ Работа В. П. Мухина в хоровой самодеятельности]
• [www.otrok.ru/teach/enc/txt/14/page17.html Народные университеты // Педагогическая энциклопедия]
• [rodnaya-istoriya.ru/index.php/istoriya-miuss/istoriya-miuss/narodnie-universiteti-v-rossii-konca-xix-%E2%80%93-nachala-xx-vv.html Бахтурина А. Ю. Народные университеты в России конца XIX — начала XX вв.]

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Пречистенские рабочие курсы

– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.