Прибалтийский экономический район

Прибалти́йский экономи́ческий райо́н

• историч. — один из 19 экономических районов СССР, состоял из трёх прибалтийских союзных республик (Латвийская ССР, Литовская ССР, Эстонская ССР) и Калининградской области РСФСР.
• в экономико-географическом анализе мирохозяйственного размещения факторов производства — исторически сложившийся комплекс взаимосвязанных экономик, транспортных и природных структур Латвии, Литвы, Эстонии и Калининградской области РФ, который рассматривается в качестве одной из локальных предпосылок современного развития европейской интеграции и приграничного сотрудничества.

Район расположен на Восточно-Европейской равнине; типичный рельеф — холмисто-моренные гряды и возвышенности Балтийской гряды, разделённые озёрно-ледниковыми и зандровыми низменностями. Много озёр, болот и лугов. Главные возвышенности — Жямайтская, Латгальская, Видземская, Ханья, Отепя, с высотами 200—250 м. Максимальная высота — 317 м (Суур-Мунамяги, в Эстонии близ границы с Латвией). Низменности — Среднелитовская, Среднелатвийская, и Западно-Эстонская.

Государство	Площадь (км²)	Население (2006)
Литва	65 200	3 585 906
Латвия	64 589	2 290 237
Эстония	45 226	1 327 000
Россия1)	15 100	937 900

¹⁾  Калининградская область

Климат влажный; лето умеренно тёплое, зима мягкая. Преобладающий тип лесов — смешанные хвойно-лиственные; из пород деревьев — сосна, ель, берёза, осина, ольха. Местами встречаются широколиственные породы: дуб и липа, на юге района — ясень и граб. Леса занимают 32 % территории района.

Население — 8 701 тыс. чел. (1987). Население — литовцы, латыши, эстонцы, русские, евреи, белорусы и др. Средняя плотность населения в 1975 году составляла 41,8 чел. на 1 км². При территории, составлявшей около 1 % площади СССР, на район приходилось 3,2 % населения страны.

Прибалтика в системах макрорегионального районирования

Уже при первом подходе к экономико-хозяйственному районированию («Начертание статистики Российского государства», 1818) К. И. Арсеньев, «исходя из чисто географических соображений», выделяет в европейской России 10 «пространств» — 1) Северное (включало Финляндию), 2) Алаунское, 3) Балтийское (остзейские губернии), 4) Низменное (в том числе Литва) и т. д. В этом составе регионов Прибалтика представлена двумя (№ 3 и 4).

Уточнив эту классификацию в «Статистических очерках России» (1848), в Алаунское пространство, Арсеньев включил Санкт-Петербургскую губернию (соотнеся её с исторической Ингерманландией), а также Новгородскую, Тверскую, Смоленскую и Псковскую.

Балтийское пространство, по Арсеньеву, «идёт от южного берега Финского залива до Литвы и Польши с севера на юг, и от восточного берега Балтийского моря до Алаунского пространства, и заключает в себе Остзейские или Русско-Немецкие губернии: Эстляндскую, Лифляндскую и Курляндскую». Наконец, в Низменное пространство вошли Белоруссия (губернии Витебская и Могилёвская), Литва (Минская, Гродненская, Виленская и восточную часть Ковенской) и Самогитию, а также всё Царство Польское.

Приоритет географических критериев над административно-территориальным делением сохранился и здесь. Так, географическое понятие «южный берег Финского залива» разбито между Эстляндской и Санкт-Петербургской губерниями, а историческая Самогития (Жемайтия, северо-западный, прибрежный край Литвы) не полностью соответствует Ковенской губернии. Понятие «Литва» до революции исторически ассоциировалось с Великим княжеством Литовским — прибалтийской частью Красной Руси, что отразила и классификация Арсеньева.

В 1871 году П. П. Семёнов-Тян-Шанский разделил европейскую Россию (вместе с Финляндией, Царством Польским и Кавказом) на 14 «естественных» областей, уточнив их границы уже не по губерниям, а по уездам. Для нужд государственной статистики России учёный предложил 12-частную классификацию, привязанную к губерниям. Прибалтику он разделил между собственно Прибалтийской областью (губернии Эстляндская, Лифляндская и Курляндская) и Литовской областью (губернии Ковенская, Виленская и Гродненская). Смоленская, Могилёвская и Витебская губернии составили отдельную Белорусскую область.

Помимо этих классификаций (авторы которых в разное время возглавляли статистические органы России), русские учёные и методисты в своих научных сочинениях, курсах географии и в географических сборниках излагали и свои оригинальные схемы районирования. И. И. Вильсон в «Объяснении к хозяйственно-статистическому атласу» (1869) выделил 6 погубернских групп: Северную, Прибалтийскую, Западную, Юго-Западную, Центральную, Восточную и Южную. Князь А. И. Васильчиков («Землевладение и земледелие») среди восьми групп губерний назвал «…7) Литву и Северо-Западный край и 8) Остзейский край».

Дополнив физико- и экономико-географические факторы историческими и международно-экономическими, Д. И. Менделеев дал следующую характеристику Балтийского края (выделенного им в числе 14 экономических краёв России):

С давних времён (Новгород и Псков в древности, а ныне Петербург, Рига и Ревель) эти прибалтийские части России служили… торговыми путями для сношений с Западной Европой, а потому здесь давно развился дух предприимчивости…

— «Фабрично-заводская промышленность и торговля России»

На этом основании к Прибалтийскому краю учёный отнёс, помимо трёх прибалтийских губерний, также Псковскую, Новгородскую и Петербургскую (включение которой заставило его предложить альтернативное название краю — Петербургский. Отделяя от Балтийского края Белоруссию и Литву в состав Северо-Западного края, Менделеев, как и его предшественники, Менделеев указал на общность исторического прошлого Виленской, Витебской, Гродненской, Ковенской, Минской и Могилёвской губерний — их принадлежность древнему Литовскому княжеству. Тем не менее, учёный отметил, что этот край «составляет во всех отношениях переход… к центральным и прибалтийским»).

Благодаря ликвидации частнокапиталистических противоречий, возникновение общенародной собственности на средства производства в СССР создало предпосылки превращения экономики в единый народнохозяйственный комплекс, развивающийся не по стихийным законам рынка, а на основе народнохозяйственных планов. В числе научных основ их разработки была и методология экономического районирования, основы которой были заложены до революции К. И. Арсеньевым, П. П. Семёновым-Тян-Шанским, Д. И. Менделеевым и др. В новых условиях районирование, помимо пассивного сбора и анализа экономико-географических и статистических народнохозяйственных данных, стало инструментом, обеспечивающим комплексное развитие т. н. территориально-производственных комплексов (ТПК), охватывающих сразу несколько краёв, областей и даже союзных республик. ТПК определяется как «территориальная часть народного хозяйства страны, характеризующаяся определённым экономико-географическим положением, территориально-хозяйственным единством, своеобразием природных и экономических условий и исторически сложившейся производственной специализацией, основанной на территориальном общественном разделении труда».

Прибалтийский экономический район — один из таких ТПК. В его состав входили Литовская, Латвийская и Эстонская СССР, а также Калининградская область. Наряду с Белорусским экономическим районом, он понёс наибольшие разрушения, материальные и человеческие потери в годы Великой Отечественной войны. Это потребовало гораздо больших, чем в других районах, инвестиций в расчёте на душу населения для восстановления транспортной и энергетической инфраструктуры, коммуникаций, а также производственных мощностей. Фактически, вся индустриальная база Прибалтики была создана в послевоенные в СССР заново.

Это обеспечило большие, чем в других районах, показатели выпуска продукции и её качества. При том, что одновременно шкала розничных цен была установлена по I категории (например, ниже, чем в Москве и Ленинграде), прибалтийские республики из года в год лидировали в общесоюзной статистике по такому показателю, как объём вкладов на душу населения. Так, в 1982 году при среднем размере вклада на душу населения по СССР в 1143 руб. в Латвии этот показатель составлял 1260, в Эстонии 1398, и в Литве — 1820 рублей (максимум среди союзных республик СССР).

Общесоюзная специализация

Основная специализация промышленности в общесоюзном масштабе: трудоёмкие, обрабатывающие отрасли, среди которых выделяется машиностроение (электротехника, радиоэлектроника, станкостроение, приборостроение, судостроение и т. д. Были развиты также пищевая и лёгкая промышленность. Сельское хозяйство интенсивного типа, особо развито животноводство и рыболовство.

Уникальной специализацией Прибалтики является янтарь. Основная его добыча ведётся в Калининградской области; годовая мощность карьера — от 400 до 1000 т янтаря в год; по исчерпании запасов велась разведка и обустройство новых месторождений.

Благоприятное приморское географическое положение и морской выход в Атлантический океан обеспечили Прибалтике развитие рыболовства и рыбоперерабатывающей промышленности, морского судостроения и судоремонта. Развитый морской транспорт и портовое хозяйство; порты союзного значения — Рига, Калининград, Таллин, Клайпеда, Лиепая, Вентспилс — играли важную роль во внешнеторговых морских перевозках СССР. До Второй мировой войны лов рыбы вёлся только в Балтийском море; после присоединения к СССР прибалтийские республики получили современный океанский рыболовный флот, позволивший перейти к лову рыбы главным образом в Атлантическом океане.

Прибалтика была тесно интегрирована в общесоюзную систему размещения производительных сил, что обеспечивало высокую эффективность использования её природного и трудового потенциала.

Главными составляющими ввоза из других экономических районов были топливо и сырьё: нефтепродукты, природный газ, уголь, прокат чёрных и цветных металлов, деловая древесина, пиломатериалы, хлопок, шерсть, а также некоторые виды машин (тракторы, комбайны, автомобили) и оборудования. Ввозилось также продуктовое и фуражное зерно.

В структуре вывоза выделялись: рыбная продукция, радиоприёмники, магнитофоны, счётные машины, телефонная аппаратура, приборы, металлорежущие станки, пассажирские электровагоны, трамваи, микроавтобусы, мопеды, электроизделия, бумага, фанера, мебель, ткани, трикотаж, янтарные изделия, животное масло, мясо, сыр.

Прибалтика была в СССР третьей по важности, обеспеченности инфраструктурой и популярности зоной курортов и туризма после Черноморского побережья Кавказа и Крыма. Специфика геологического строения, наличие обширный пляжей, живописных озёрно-лесных местностей, а также минеральных источников позволила создать разветвлённую сеть курортов (в том числе лечебных) и центров отдыха. В их числе:

• в Эстонии — Пярну, Хаапсалу, Нарва-Йыэсуу
• в Латвии — Юрмала, Балдоне
• в Литве — Паланга, Друскининкай, Бирштонас, Ликенай
• в Калининградской области — Светлогорск, Зеленоградск.

Топливно-энергетический комплекс

Крупнейшие реки — Даугава и Нямунас достаточно многоводны. Крупнейшие ГЭС: Плявиньская, Кегумская и Рижская на Даугаве, Каунасская на Немане. Несмотря на это суммарный гидроэнергетический потенциал района составлял лишь 0,4 % к общесоюзному (оценка в 14,2 млрд квт·ч среднегодовой выработки).

Из ископаемых топливных ресурсов — горючие сланцы в Эстонской ССР и торф. Добыча сланца в 1973 году — 31,1 млн. т. Промышленное использование сланца — сланцеперерабатывающий комбинат в Кохтла-Ярве и сланцехимический комбинат в Кивиыли. Энергетическое — Прибалтийская ГРЭС, и Эстонская ГРЭС в Нарве. Из 2,6 млн. т добытого в 1973 году торфа использовано 1,1 млн. т для топлива и 1,5 млн. т в сельском хозяйстве.

Недостаток энергоресурсов Прибалтика восполняла за счёт ввоза нефтепродуктов и природного газа из России. Для выработки мазута, бензина, керосина и т. п. в Мажейкяе (Литва) был построен крупный нефтеперерабатывающий завод, куда нефть поступала по трубопроводу из Поволжья. Привозной мазут и природный газ использовались также и для выработки электроэнергии на Литовской ГРЭС (г. Электренай). Из других республик СССР Прибалтика получала газ по магистральным газопроводам Дашава — Вильнюс — Рига и Вуктыл — Торжок — Рига, от которых были построены ответвления к другим промышленным центрам.

Отрасли промышленности

Машиностроение являлось одной из ведущих отраслей промышленности Прибалтики. При этом потребность народного хозяйства района в чёрных металлах собственного проката Прибалтика удовлетворяла лишь на 15 %. Их обеспечивал завод «Сарканайс металлургс» в Лиепае, который работал на местных ресурсах металлолома (в основном, демонтаж судов). Основную же часть металла в Прибалтику приходилось завозить с Украины и Урала.

В связи с этим при планировании развития производственных мощностей Госплан СССР делал упор на неметаллоёмкие, точные отрасли машиностроения. Это — радиотехническая, электронная, электротехническая промышленность, приборостроение, прецизионное станкостроение, а также транспортное машиностроение. Соответственно принимались меры к обеспечению района высококвалифицированными кадрами для работы в этих отраслях.

По выпуску продукции этих отраслей в 1973 году Прибалтийский экономический район обеспечивал, в процентах к общесоюзному производству:

• бытовых электросчётчиков — около 80 %
• телефонных аппаратов — 53 % (электротехнический завод ВЭФ в Риге)
• пассажирских магистральных вагонов — 30 % (Рижский вагоностроительный завод)
• трамвайных вагонов — 29 %
• радиоприёмников и радиол — 28 % (производственно-техническое объединение «Радиотехника»)
• магнитофонов — 14 %

Помимо перечисленных, из крупнейших машиностроительных заводов имели общесоюзное значение: станкостроительные в Вильнюсе и Таллине; приборостроительный, электронно-вычислительной техники и др. В Таллине был построен завод экскаваторов, в Елгаве — автомобильный завод РАФ (производство микроавтобусов).

Благодаря достаточной лесистости района (треть территории) с давних пор важное значение в его экономике имели лесная, деревообрабатывающая промышленность и лесное хозяйство. В Прибалтике было немало собственных фанерных заводов, лесопильных и мебельных предприятий. Запасы древесины оцениваются в 695 млн. м³. Несмотря на то, что это лишь 0,8 % от общесоюзных, их транспортная доступность намного выше, чем в других районах. Объём лесозаготовок в начале 1970-х годов составлял свыше 10 млн. м³ в год.

Тем не менее, значительную часть древесины приходилось завозить в Прибалтику из лесных районов севера Европейской части РСФСР. Благодаря этому в советское время быстрыми темпами стала развиваться целлюлозно-бумажная промышленность Прибалтики. В 1973 году здесь было произведено 600 тыс. т целлюлозы и 510 тыс. т бумаги, что позволило обеспечить потребности местных полиграфических мощностей. Целлюлозно-бумажные комбинаты были построены в Калининграде, Советске, Немане, Клайпеде, Юрмале, Таллине и Кехре.

Промышленность строительных материалов развивалась на базе местного нерудного сырья. В годы послевоенного восстановления были созданы современные производственные мощности: Акмянский и Рижский цементные заводы; цементно-шиферные комбинаты в Броцене и Пунане-Кунду. В 1973 году они произвели 4,1 млн. т цемента, и 290 млн. листов шифера.

В дореволюционной России и СССР Прибалтика славилась, помимо прочего, продукцией лёгкой промышленности. Крупнейшим и старейшим предприятием этой отрасли являлась Кренгольмская мануфактура в Нарве. Помимо неё можно назвать «Балтийскую мануфактуру» в Таллине, «Ригас мануфактура» и чулочную фабрику «Аврора» в Риге, льнокомбинат в Паневежисе, шёлковый комбинат в Каунасе. В 1970-е годы были вновь построены фабрика бельевого трикотажа в Утене, хлопчатобумажный комбинат в Алитусе, комбинат верхнего трикотажа в Огре, галантерейный комбинат в Лиепае. Для обеспечения потребностей лёгкой промышленности в химических волокнах были построены заводы искусственного волокна в Каунасе и синтетического волокна в Даугавпилсе.

В 1973 году лёгкая промышленность Прибалтики характеризовалась следующими показателями выпуска.

• Ткани хлопчатобумажные — 332 млн. м²
• Ткани шёлковые — 52 млн. м²
• Ткани льняные — 47 млн. м²
• Ткани шерстяные — 41 млн. м²
• Трикотаж — 85 млн шт. бельевой и 45 млн шт. верхний
• Чулочно-носочные изделия — 157 млн пар

С дореволюционных лет основная часть промышленности была размещена в крупных городах Прибалтики: Риге, Таллине, Вильнюсе, Каунасе, Калининграде, Клайпеде, Даугавпилсе, Шяуляе. По завершении послевоенного восстановления и реконструкции производственных мощностей встала необходимость развивать промышленность также и в средних и малых городах. Такая программа стала активно осуществляться начиная с середины 1960-х годов. Были построены предприятия в Алитусе (хлопчато-бумажные ткани, бытовые холодильники), Нарве (производство электроэнергии, сланцезольные стройматериалы), Паневежисе (льняные ткани, стекло), Кедайняе (фосфорные удобрения, кормовые дрожжи, сахар), Утене (трикотаж), Плунге (искусственные кожи), Валмиере (стекловолокно), Резекне (доильные установки, молочные консервы), Мажейкяе (нефтепереработка) и др.

Сельское хозяйство и пищевая промышленность

Сельскохозяйственные угодья занимают в Прибалтике 8,8 млн. га. Из них пашня составляла 5,4 млн. га, а сенокосы и пастбища — 3,1 млн. га. Климатические и почвенные условия остро ставят проблему осушения переувлажнённых и заболоченных земель. К 1974 году общая площадь земель с ирригационной сетью превысила 5 млн. га — более 90 % посевных площадей.

Немалую часть посевов (2,09 млн. га) составляют зерновые; главным образом — ячмень, рожь, пшеница и овёс. Однако более всего площадей (2,6 млн. га) занято кормовыми культурами — многолетними и однолетними травами и корнеплодами. Картофель высаживают на площади около 0,4 млн. га. Под технические культуры в Литовской ССР и Латвийской ССР было отведено:

• лён — 65 тыс. га
• сахарная свёкла — 44,5 тыс. га

Остальные направления использования земельных угодий:

• овощи — 43,3 тыс. га
• плодово-ягодные насаждения — тыс. га

С дореволюционных времён сельское хозяйство Прибалтики отличалось высокой интенсивностью. Здесь сложилась специализация на молочно-мясном скотоводстве и беконном свиноводстве. На начало 1974 года в Прибалтийском экономическом районе было 4500 тысяч голов крупного рогатого скота (в том числе коров — 1932 тысяч), 4595 тысяч свиней, 705 тысяч овец и коз.

В 1973 производство молока достигло 5803 тыс. т, мяса (в убойном весе) 822 тыс. т. Доля района в общесоюзном производстве молока составила 6,6 %, мяса — 6,1 %, картофеля — 6 %, льноволокна — 3,7 %.

Пищевая промышленность в 1973 году произвела:

• Масла животного — 113 тыс. т
• Сыра 39 тыс. т
• Мяса промышленной выработки 584 тыс. т

Среди новейших крупных предприятий этой отрасли — мясокомбинат в Алитусе и сыродельный завод в Выру. В Прибалтике действовало 7 сахарных заводов: 4 в Литовской ССР (города Паневежис, Капсукас, Кедайняй, Павянчяй) и 3 в Латвийской ССР (города Елгава, Лиепая, Екабпилс). Наряду с Белоруссией Прибалтика отличалась самым высококачественным сгущёным молоком, завод по производству которого находился в Резекне.

Для обеспечения нужд сельского хозяйства были построены заводы азотных удобрений в Ионаве и Кохтла-Ярве и комбинаты фосфорных удобрений в Кедайняе и Маарду. К сожалению, культура их применения оказалась не везде достаточно высока. Особенную опасность для экологии стало представлять загрязнение подземных карстовых вод. В связи с этим в Пандивере (Эстония) в 1989 году была создана особая природоохранная зона.

Организационно сельское хозяйство было представлено (на 1973 год) 2126 колхозами и 752 совхозами. В отличие от других районов СССР, где коллективизация с последующими укрупнениями колхозов и их преобразованиями в совхозы создала иной тип среднего сельскохозяйственного предприятия, Прибалтика отличалась, во-первых, численным преобладанием колхозов над совхозами, а во-вторых — наличием большого числа небольших, даже мелких колхозов — в основном сохранивших соответствие с наделами бывших крупных и средних частных землевладельцев.

Транспортная инфраструктура

См. также: Rail Baltica

Среди других экономических районов СССР Прибалтика отличалась большой густотой сети железных дорог (6,19 тыс. км), автомобильных дорог с твёрдым покрытием (56 тыс. км), а также развитым речным судоходством (Нямунас, Преголя, Даугава, Лиелупе, Вента, Эмайыги, Нарва). Протяжённость внутренних судоходных водных путей составляла в 1973 году (включая Чудское и Псковское озёра) 2 тыс. км.

Литература

• Прибалтийский экономический район / Гербов В. Р. // Плата — Проб. — М. : Советская энциклопедия, 1975. — С. 607. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 20).</span>

См. также

• Экономика Латвийской ССР
• Экономика Литовской ССР
• Экономика Эстонской ССР

Отрывок, характеризующий Прибалтийский экономический район

Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.