Прибилинец, Йозеф

Йозеф Прибилинец
Общая информация
Дата и место рождения	6 июля 1960(1960-07-06) (63 года) Кремница, Чехословакия
Гражданство	Чехословакия Чехословакия→Словакия Словакия
Рост	168 см
Вес	66 кг
Клуб	Дукла (Банска-Бистрица)
Спортивная карьера	1978—1993
Личные рекорды
Личные рекорды в ходьбе
5000 м	18:36,84 (1993)
10 000 м	38:02,60 (1985)
20 км	1:19:30 (1983)
Личные рекорды в ходьбе в помещении
3000 м	11:01.5 (1986)
5000 м	18:27.80 (1987)
Международные медали
Олимпийские игры Золото Сеул 1988 20 км Чемпионаты мира Серебро Хельсинки 1983 20 км Серебро Рим 1987 20 км Чемпионаты Европы Золото Штутгарт 1986 20 км Серебро Афины 1982 20 км

Йозеф Прибилинец (словацк. Jozef Pribilinec; 6 июля 1960, Кремница) — чехословацкий и словацкий легкоатлет, специализировавшийся в спортивной ходьбе. Олимпийский чемпион, чемпион Европы, участник двух Олимпиад.

Карьера

В 1978 году Прибилинец выиграл молодёжный чемпионат мира в ходьбе на 10 км. Это позволило ему пробиться в состав чехословацкой сборной на Олимпиаду в Москве. Там он занял двадцатое место, уступив около двадцати минут победителю и будущему главному сопернику — итальянцу Маурицио Дамилано.

В 1982 году чехословацкий спортсмен стал вице-чемпионом Европы. Также вторым он стал и на мировом первенстве 1983 года в Хельсинки. В том же году, 24 сентября 1983 года, Прибилинец стал рекордсменом мира, установив на соревнованиях в норвежском Бергене время 1:19:30. Этот результат был рекордным более трёх лет (до мая 1987 года).

Находясь в статусе рекордсмена мира Прибилинец не смог побороться за золото Игр 1984 года из-за того, что чехословацкая команда бойкотировала их.

В 1987 году Прибилинец второй раз завоевал серебро чемпионата мира. С результатом 1:21:07 он около двадцати секунд уступил принципиальному сопернику Дамилано.

На Олимпиаде в Сеуле чехословацкий скороход стал олимпийским чемпионом. При выходе на стадион он имел пятиметровое преимущество над спортсменом из восточной Германии Рональдом Вайгелем и смог удержать этот перевес до самого финиша, установив новый олимпийский рекорд 1:19:57. Вайгель проиграл три секунды, а Дамилано — 17. Олимпийский рекорд, установленный в Сеуле, простоял 12 лет и был превзойдён на Олимпиаде в Сиднее Робертом Корженевским.

После обретения Словакией независимости, Йозеф Прибилинец выступил в составе этой сборной на чемпионате мира 1993 года, занял 17 место, после чего завершил карьеру.

Ссылки

• [www.iaaf.org/athletes/biographies/athcode=7556 Йозеф Прибилинец] — профиль на сайте IAAF (англ.)
• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/pr/jozef-pribilinec-1.html Йозеф Прибилинец] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)

Отрывок, характеризующий Прибилинец, Йозеф

– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.