Привлечение к сельскохозяйственным работам граждан, занятых в других сферах экономики

Привлечение к сельскохозяйственным работам граждан, занятых в других сферах экономики — организованное добровольно-принудительное привлечение граждан из других сфер народного хозяйства к сезонным сельскохозяйственным работам в СССР, ряде постсоветских государств, а также в некоторых других странах, например, в Третьем рейхе, некоторых социалистических странах. К таким работам привлекались главным образом студенты, школьники, работники государственных учреждений, военнослужащие. Как правило, у привлечённых на сельскохозяйственные работы сохранялась их зарплата или стипендия на основном месте работы или учёбы, и могло выплачиваться небольшое денежное вознаграждение за труды на полях. Чаще всего граждане привлекались на уборку урожая, хотя могли быть задействованы и на других работах: например, прополка сельскохозяйственных угодий или сортировка урожая.

В Советском Союзе для подобной практики сложилось обиходное название «поездка на картошку». Зачастую, даже если происходил сбор не картофеля, а других культур (свёклы, моркови, капусты), осенние сельскохозяйственные работы всё равно назывались «картошкой».

Экономические причины

Привлечение к сельскохозяйственным работам граждан, занятых в других сферах экономики, как явление имело и имеет веские экономические причины, заключающиеся в том, что процесс уборки урожая многих сельскохозяйственных культур отнимает львиную долю трудозатрат (до 75 % годового объёма и более), которые при этом должны быть произведены в весьма ограниченный период времени. Это сделать практически невозможно без привлечения дешёвой неквалифицированной сезонной рабочей силы со стороны, либо без полной механизации сельскохозяйственных процессов.

Экономическая целесообразность привлечения граждан из других сфер экономики к уборке урожая остаётся дискуссионной. Главным фактором является мотивация работников; в случае низкой мотивированности экономическая эффективность принудительного привлечения рабочей силы крайне невысока, а зачастую и отрицательна.

Третий рейх

Из-за нехватки рабочих рук и в рамках борьбы с безработицей, практически сразу после прихода Гитлера к власти, в феврале 1933 года для юношей возрастом от 16 до 21 года была введена единовременная добровольная шестимесячная трудовая повинность, которая с апреля 1934 года стала обязательной. В большинстве случаев молодые люди направлялись на сельскохозяйственный работы, которые назывались «помощь селу» (нем. Landhilfe). С 1937 года к сельскохозяйственным работам стали привлекаться также военнослужащие армии, штурмовых отрядов, других структур. С началом Второй мировой войны к трудовой повинности начали привлекать и девушек. Для организации системы трудовой повинности в 1933 году была создана Имперская служба труда. Кроме помощи сельскому хозяйству, привлечение молодёжи к сельскохозяйственным работам имели также и функцию военно-патриотического и национал-социалистического воспитания.

СССР

На территории СССР привлечение к сельскохозяйственным работам занятых в других сферах деятельности имеет многовековые традиции. Так например, ещё в 1765 году подобные методы ведения хозяйства привели к забастовке на Бахмутском соляном заводе.

В Советском союзе на селе, как правило, не хватало исправной техники, которая могла бы механизировать процесс сбора урожая картофеля (в частности, картофеле- и свеклоуборочных комбайнов), с конца 1960-х годов стал сказываться и дефицит работников (а сбор урожая вручную требует много людей), которые, к тому же, не были экономически заинтересованы в «битве за урожай», поскольку до самого конца плановой системы в СССР цены на сельскохозяйственную продукцию оставались низкими (главным образом, по политическим мотивам на основании предыдущего негативного опыта). С другой стороны, привлечённые к уборке урожая горожане из-за низкой оплаты также не были заинтересованы в качестве своей работы, не имели нужных навыков. Всё это приводило к тому, что во время уборки пропадало до 80 % картофеля.

Планирование сельхозработ производилось соответствующими партийными, советскими и профсоюзными органами. Если работники госучреждения или студенты из года в год отправлялись «на картошку» в одно и то же место, то соответствующие колхозы и совхозы назывались подшефными.

В южных регионах СССР (Закавказье, Молдавия) широко практиковались выезды на сбор урожая винограда и фруктов, а в Средней Азии школьники месяцами занимались уборкой хлопка, что серьёзным образом мешало их учёбе и часто вредило здоровью (кожные, лёгочные и пр. заболевания).

По многочисленным отзывам людей, задействованных в этом, сбор хлопка в Узбекистане намного превышал по степени принуждения аналогичные работы в РСФСР. Так, например, российский школьник посылался в «летний лагерь труда и отдыха» примерно на 20 дней, узбекский же — зачастую на всю осень.

Выезды «на картошку» в России сошли на нет в первой половине 1990-х годов в связи с отменой системы принуждения и общей деградацией «колхозного» сельского хозяйства. Однако они до сих пор активно практикуются в Республике Беларусь. По словам мэра Минска Николая Ладутько, «[школьники] ручками своими соберут, привезут и будут потреблять», имея в виду необходимость обеспечения учебных заведений продуктами питания. На уборку овощей отправляются и студенты в период занятий — например, в сентябре 2011 года на уборку овощей был отправлен весь третий курс Витебской государственной академии ветеринарной медицины.

Разновидности

Лагеря труда и отдыха для старших школьников

«Лагеря труда и отдыха» для старших школьников. Работали на поле по 6 часов, обычно 3 часа до обеда и 3 после. Срок пребывания — около 20 дней.

По бытовым условиям речь шла о пионерском лагере — раздельнополые щитовые казармы «на отряд», коллективный умывальник, душевая, щитовой туалет с выгребной ямой, столовая с едой обычно невкусной, но съедобной и здоровой, случаи отравления замечались нечасто. Была спортплощадка или несколько таковых и танцы (аудиоаппаратура, место и время для танцев выделялись в официальном порядке, выбор музыки — на личное усмотрение диджея — вопреки расхожему мнению в 80-е годы не было никаких репрессий за идеологически вредную музыку, по крайней мере за англоязычную, которая преобладала на танцах. За порядком следили учителя из тех же школ, где учились дети (таким образом, пребывать там были обязаны и учителя). Количество учителей — 1 на казарму, причём пол учителя был не важен. Они же следили за порядком непосредственно во время полевых работ.

Отношение школьников к работам разнилось от негативистского до идейно-патриотического, хотя преобладало отношение к этому как к интересной и поднимающей настроение спортивной зарядке. Молодёжно-коллективная среда при этом нравилась большинству школьников, даже тем, кто манкировал непосредственно самой работой. Работы оплачивались, и вёлся учёт производительности каждого. Максимальная оплата хорошему работнику в конце 1980-х годов была около 20 рублей за весь сезон (средняя по стране зарплата взрослого была 206), слабым работникам доставалось рубля по 3-5. С точки зрения учителей и педсоветов (при необходимости их собирали прямо в лагере) плохая работа, как правило, не была наказуемым деянием, по сравнению с прямым неповиновением, драками, самовольными отлучками из лагеря, негативистской пропагандой среди ровесников, алкогольными эксцессами и так далее. Случались и массовые драки школьников из лагеря с группами местной сельской молодёжи, обычно вне лагеря на заранее оговорённом месте, из числа школьников участвовали обычно только заядлые драчуны.

Отказаться от поездки было почти невозможно (разве что по серьёзным медицинским причинам). Некоторым удавалось это сделать, но они были обязаны являться летом в школу «на практику» — триммирование травы вручную на газонах вокруг школы, перетаскивание школьной мебели и т. д. Преимущество — проживание в течение этого периода с родителями, а не где-то вне города в казарме.

Студенческая «картошка»

Студенты. Практически то же, что и выше, но а) осенью б) на срок 30 дней. Обычно уборка урожая, а не прополка.

Отличалось степенью контроля дисциплины. Студенты — совершеннолетние, потому принятые для детей меры управления к ним не применялись (например, педсоветы). Однако за объёмами работы следили чуть более жёстко, а нарушения вроде пьянок могли повлечь за собой отчисление из лагеря (с последующими неприятностями в деканате).

В качестве надзирателей обычно применялись аспиранты (ибо рабочая сила, как правило, была из младшекурсников, во многих вузах старшие курсы «на картошку» не отправлялись), особенно аспиранты, желающие сделать карьеру по комсомольской линии.

Ни для школьников, ни для студентов не было установлено никаких официальных наказаний за «неявку» и за плохое поведение, управление осуществлялось через риск «создания неприятностей» того или иного рода («будешь на плохом счету у начальства», «отправим служить в армию», «отчислим из ВУЗа»), что а) почти не работало, если речь шла о хорошо успевающем ученике/студенте и б) не работало при наличии у ученика/студента более или менее высокопоставленных родителей.

В значительной степени работоспособность и общественный порядок в лагере держался только на присутствующих у многих морально-этических нормах, но не на принуждении как таковом.

Студенческие сельскохозяйственные отряды

Коллектив студентов, направляемый на «картошку», формально считался «Студенческим сельскохозяйственным отрядом» — разновидностью стройотрядов и подчинялся Уставу ВССО, однако на деле стройотряды и сельхозотряды имели между собой не так уж и много общего (хотя в некоторых направляемых на «картошку» сельхозотрядах практиковалась выдача нашивок «ССХО» и соответствующих шевронов на стройотрядовские куртки).

Стройотряд обычно подразумевал командировку в малообжитые регионы страны, требовал действительно серьёзной работы и хорошо оплачивался (от нескольких сотен до тысяч рублей). Стройотряд был строго доброволен (что было во многом связано с тем, что его бригадиру не были нужны плохие работники).

«Картошка» же оплачивалась мало, географически находилась обычно не более чем в 100 км от школы/института, была неофициально обязательной для всех, но при этом требования к выполняемой работе были крайне низки (при такой системе они и не могли быть высокими).

В то же время уровень организации работ, оплаты и бытовых условий сильно зависел от принимающей стороны (конкретного совхоза или колхоза), и мог разительно отличаться даже в пределах одного района. Бывали случаи, когда заработная плата не только не выплачивалась, но и вследствие бухгалтерских махинаций принимающей стороны отряд уезжал даже с долгом; в то же время в расположенном неподалёку хозяйстве руководство принимающей стороны налаживало здоровые партнёрские отношения с отрядом, и заработная плата достигала 100—150 рублей, не считая полноценного питания.

Организация работ

Поездка на картошку могла быть краткосрочной (на один из выходных), либо более длительной (несколько недель). В последнем случае горожанам предоставлялось временное жильё (например, в корпусах пионерского лагеря). Работников кормили в сельских столовых завтраком, обедом и ужином.

Каждому работнику выделялся участок поля, например, участок гряды, помеченный флажками. Часто работали парами, так как таким образом было удобно наполнять мешки собранными культурами.

Для наблюдения за порядком, как правило, выделялся специальный человек из парткома или профкома, или комсомольский деятель.

По вечерам работники отдыхали.

Отображение в культуре

• Привлечение детей к сельхозработам предлагается Т. Мором в его «Утопии» (начало XVI века).
• Участие учёных в сборе картошки является сюжетной канвой песни Высоцкого «Товарищи учёные».
• Сбор картошки был показан в 8-й серии сериала «Восьмидесятые» (2012), в фильме «Баламут».
• Эпизод в фильме «Влюблён по собственному желанию» с участием Олега Янковского.
• Действие фильма «Сентиментальное путешествие на картошку» (1986), в гл.роли — Филипп Янковский, действие происходит на студенческой уборке картошки.
• Действие чехословацкого фильма-мюзикла «Старики на уборке хмеля» (1964) разворачивается во время мероприятия, аналогичного поездке на картошку, а именно во время сбора хмеля старшеклассниками.
• Поездки на картошку обыгрывались в различных сатирических и юмористических произведениях, например, в монологе Михаила Задорнова «Задание выполнено».

См. также

• Стройотряд
• Субботник
• Как я провёл лето

Ссылки

• [naviny.by/rubrics/society/2004/08/28/ic_news_116_250065/ «В Беларуси отменяют выезды „на картошку“» — Белорусские новости]
• [20th.su/2012/12/06/romantika-poezdok-na-kartoshku/ Романтика поездок «на картошку»] — ностальгические воспоминания студентов СССР

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Привлечение к сельскохозяйственным работам граждан, занятых в других сферах экономики

Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!