Привратники

Привратники
ивр. ‏שומרי הסף‏‎
Жанр	документальный фильм
Режиссёр	Дрор Море
Продюсер	Эстель Фиалон Филиппа Коварски Дрор Море
В главных ролях	Ами Аялон Карми Гилон Юваль Дискин Ави Дихтер Яаков Пери Авраам Шалом
Оператор	Авнер Шахаф
Кинокомпания	Les Films du Poisson Cinephil Dror Moreh Productions
Длительность	101 минута
Страна	Израиль Израиль Франция Франция Германия Германия Бельгия Бельгия
Язык	иврит
Год	2012
[www.thegatekeepersfilm.com/ Официальный сайт]
Выход фильма «Привратники» (оригинальное название — ивр. ‏שומרי הסף‏‎)

К:Фильмы 2012 года

«Привратники» (ивр. ‏שומרי הסף‏‎, англ. The Gatekeepers; в израильских русскоязычных СМИ встречается также название «Хранители врат») — израильско-французско-германско-бельгийский документальный фильм режиссёра Дрора Море́, вышедший на экраны в 2012 году. В фильме пять бывших и действующий (на момент съёмок) начальник Общей службы безопасности Израиля (ШАБАК) рассказывают об истории своего ведомства в рамках арабо-израильского конфликта. Рассказы от первого лица чередуются с архивными документальными кадрами и компьютерной анимацией. Картина была в 2013 году номинирована на «Оскар» за лучший документальный полнометражный фильм и завоевала награды Берлинского кинофестиваля, Национального совета кинокритиков и Национального общества кинокритиков США, а также премию «Золотой трейлер».

Содержание фильма

По словам режиссёра фильма Дрора Море́, идею фильма подсказала ему оскароносная документальная лента Эррола Морриса «Туман войны». В фильме также цитируется книга Филиппа Уинслоу об израильско-палестинском конфликте «Наша победа — видеть ваши страдания»; это отражает основную мысль фильма о том, что конфликт между народами невозможно решить только силами спецслужб. Море, ранее получивший известность благодаря документальной ленте 2008 года «Шарон» о бывшем израильском премьер-министре, сумел снять новый фильм благодаря поддержке отставного адмирала, бывшего начальника Общей службы безопасности Израиля ШАБАК Ами Аялона.

Пять бывших начальников ШАБАК (Авраам Шалом, Яаков Пери, Карми Гилон, Ами Аялон и Ави Дихтер), а также действующий (на момент съёмок) глава этого ведомства Юваль Дискин, рассказывают перед камерой о деятельности своей службы после победы Израиля в Шестидневной войне. Интервью героев фильма смонтированы вместе с архивными документальными кадрами и компьютерной анимацией.

В фильме Дрора Море уделяется внимание известным эпизодам истории Израиля после Шестидневной войны и борьбы с террором («дело об автобусе № 300», расследование деятельности «Еврейского подполья», ликвидации Яхьи Аяша, шейха Ясина, Салаха Шхаде, неудачное покушение на верхушку «Хамаса» в 2003 году и непредотвращённое убийство Ицхака Рабина), а также высказываются общие мнения о перспективах как деятельности самой службы ШАБАК, так и палестино-израильского мирного диалога. Бывшие начальники спецслужбы откровенно рассказывают о пытках и других методах давления на находящихся под следствием, и Авраам Шалом подытоживает: «У террористов нет морали. Борясь с террором, о морали лучше забыть». В этом же ракурсе рассматриваются точечные ликвидации руководства палестинских террористических организаций: если это может предотвратить гибель граждан Израиля, такие акции оправданы. В то же время Яаков Пери пытается стать на место родных террористов, которых арестовывают у них на глазах, и признаётся, что слёзы матерей повергают в смятение даже тех, кто хорошо себе представляет, сколько крови на руках у арестовываемых. Пери, выражая не только свою позицию, но и точку зрения коллег, говорит: «когда вы уходите со службы в ШАБАКе, вы становитесь немного левым».

Высоко оценивая отдельные операции ШАБАК и признавая важность своего ведомства, генералы спецслужб не скрывают, что даже превращение Израиля в полицейское государство не сможет подвести черту в конфликте. По словам Ами Аялона, «в противостоянии террористам мы побеждаем в каждой битве, но при этом проигрываем войну в целом». Кроме того, ШАБАК, целью которого является борьба с террористическими структурами, оказывается бессилен как против одиноких, не состоящих в организациях «придурков с пушкой» (так характеризуется в фильме убийца Рабина Игаль Амир), так и против массовых народных выступлений, подобных Первой и Второй интифаде. Участники проекта осуждают политические игры, не позволяющие профессионалам делать свою работу наилучшим образом. Юваль Дискин говорит о том, что политики предпочитают черно-белое видение мира, позволяющее им принимать «бинарные» решения, но ситуация с израильским контролем над палестинскими территориями после 1967 года порождает бесконечное разнообразие полутонов. Дискин резко критикует «мессианскую» позицию премьер-министра Нетаньяху и настаивает, что пришло время для мирных переговоров с Ираном. Ави Дихтер подчёркивает, что война с террором должна вестись параллельно с установлением доверительных отношений между Израилем и палестинцами (критики газеты Le Monde Самюэль Блюменфельд и Жиль Пари проводят параллель с позициями двух последних директоров «Моссада», также негативно оценивавших позицию израильского правительства по этим двум вопросам).

Сборы

За 19 недель показа в США «Привратники» собрали в прокате более 2,4 миллионов долларов. В британском прокате фильм собрал около 160 тысяч долларов. В Израиле за первые три недели показа в кинотеатрах (с 1 января 2013 года) ленту посмотрели 22 тысячи человек, что необычайно много для израильского документального фильма.

Реакция

Западная критика положительно восприняла фильм Дрора Море. Помимо очевидной сенсационности материала, похвал удостоилась и кинематографическая сторона фильма. В газете USA Today лента названа «образцовой работой»; отмечается удачный монтаж, позволяющий при сохранении хронологической канвы интеллектуальной беседе плавно переходить в сцены кровавого насилия и обратно (впрочем, Питер Траверс из Rolling Stone считает, что без компьютерных симуляций «точечных ликвидаций» можно было и обойтись — одних голосов героев фильма достаточно, чтобы поддерживать зрителя в напряжении). Обозреватель Washington Post Энн Хорнадей особо отмечает, что при спорной, политически острой тематике фильму удаётся сохранить ясную и «неистеричную» интонацию, и пишет о ровной, строгой эстетике ленты, которую подчёркивают однотонные синие рубашки всех участников проекта, кроме Авраама Шалома. По словам Хорнадей, «Привратники» — захватывающий, открывающий глаза и вызывающий сильнейшее беспокойство фильм. Критик Entertainment Weekly Лиза Шварцбаум пишет, что каждая премия, присуждённая «Привратникам», полностью заслужена.

При этом в самом Израиле реакция на «Привратников» была неоднозначной. Картина вошла в шестёрку основных претендентов на премию Израильской академии кино «Офир» в номинации «Лучший документальный фильм», а сделанный на её основе пятисерийный телевизионный фильм транслировался по Первому каналу израильского телевидения. Кинокритики Израиля с похвалой отозвались о фильме (обозреватель газеты «Га-Арец» Ури Кляйн назвал его «одним из самых умных и зрелых документальных фильмов», снятых в Израиле в последнее время), но он также стал мишенью для резкой критики. В январе 2013 года премьер-министр Нетаньяху заявил, что не смотрел фильм и в дальнейшем тоже, «ви­ди­мо, не най­дет вре­ме­ни» его посмотреть. Заместитель главы правительства Моше Яалон заявил, что Море избирательно отредактировал интервью с главами ШАБАК и извратил смысл их высказываний, сделав их рупором «палестинского нарратива». На эти обвинения режиссёр ответил, что не прозвучало ни одной жалобы на извращение сказанного в интервью ни от одного из участников проекта, хотя за несколько месяцев проката у них было для этого множество возможностей: «Как раз на­обо­рот, все они го­то­вы от­ста­и­вать то, что ска­за­ли пе­ред ка­ме­рой, и Яа­ло­ну при­дет­ся с этим сми­рить­ся». В феврале 2013 года министр культуры Лимор Ливнат, призвав деятелей искусства к «самоцензуре», подчеркнула, что не огорчена тем, что ни «Привратники», ни израильско-палестинский фильм «5 разбитых камер» не сумели завоевать «Оскар», и выразила мнение, что в последние годы в мире появляется слишком много фильмов, клевещущих на Израиль. Определённой критике фильм подвергся и со стороны левых израильских активистов: так, колумнист «Га-Арец» Алуф Бенн считает, что фильм снят слишком удобно для начальников ШАБАК, так как представляет их жертвами политиков и затушёвывает их собственные манипуляции с законом; Бенн также полагает, что палестинцы в картине представлены шаблонно.

После выхода расширенной телевизионной версии фильма бывший директор «Моссада» Дани Ятом также обвинил Ами Аялона в неверном изложении фактов, связанных с одним из самых спорных шагов первого правительства Нетаньяху — открытием тоннеля под Стеной плача, приведшим к массовым беспорядкам на территориях. Аялон утверждает, что, несмотря на должность директора ШАБАК, был практически отстранён от принятия решения по этому вопросу, тогда как Ятом вспоминает, что Аялон знал о подготовке открытия и дал перед ним заключение, согласно которому беспорядки маловероятны.

Награды и номинации

• Берлинский кинофестиваль — премия «Кинематограф за мир» «самому ценному документальному фильму года»
• Премия Национального совета кинокритиков — в категории «пять лучших документальных фильмов»
• Премия Национального общества кинокритиков США — в категории «лучший нехудожественный фильм»
• «Золотой трейлер» — премия за лучший документальный трейлер на иностранном языке
• «Оскар» — номинация на премию за лучший документальный полнометражный фильм
• «Спутник» — номинация на премию за лучший документальный фильм
• Премия Гильдии продюсеров США — номинация на премию за лучший документальный фильм
• «Офир» — номинация на премию за лучший документальный фильм

Ссылки

• [www.thegatekeepersfilm.com/ Официальный сайт]  (англ.) (иврит)

---

• «Привратники» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.rottentomatoes.com/m/the_gatekeepers_2012/ Привратники] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes

Отрывок, характеризующий Привратники

– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.