Приена

Приена (др.-греч. Πριήνη) — ионийский город на западном берегу Карии, на мысе Микале, при устье реки Геза, в 10 км к северу от Меандра и в 16 км на восток от Эгейского моря.

Приена основана была в XI в. до н. э. Эпитом, сыном Нелея, и принадлежала к союзу 12 ионийских городов. Жители Приены принимали самое видное участие в панионийском празднестве и в восстании против персов. В середине IV века город был перенесён вглубь материка, а в 334 г. до н. э. Александр Македонский освятил новый храм Афины Паллады, спроектированный Пифеем, которому приписывают также Галикарнасский мавзолей. Это святилище, вместе с агорой, театром и стоей, находилось в самом центре античного города. Ок. 298 г. до н. э. городом правил тиран Гиерон. Приена продолжала существовать в тени более крупных центров до XIII века, когда побережье заселили турки.

Старый город был расположен на побережье Латмийского залива и имел две гавани, где стоял небольшой флот; позднее (во времена Страбона) вследствие отложений соседней реки Меандра берег вдался дальше в море, и город оказался от линии воды на 40 стадий. В конце XIX века неплохо сохранившиеся руины Приены были исследованы Карлом Хуманом, который выяснил, что город был застроен по системе Гипподама и поделён шестью улицами на 80 мини-кварталов. Приена — один из немногих полисов Эллады, которые донесли до нашего времени подробную информацию о градостроительстве и планировке эпохи эллинизма.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Приена

Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.