Призрак Оперы (фильм, 1925)
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
К:Фильмы 1925 года
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 8 ноября 2012 года. |
| «Призрак Оперы» | |
| The Phantom of the Opera | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
101 мин |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Призрак Оперы» (англ. The Phantom of the Opera, 1925) — немой фильм ужасов, снятый по одноимённому роману Гастона Леру. Лента находится в общественном достоянии в США и внесена в Национальный реестр фильмов.
Содержание
Сюжет
Ужас витает над зданием парижской Оперы. Местный осветитель найден мёртвым; огромная люстра падает прямо на битком набитый зрительный зал; по непонятным причинам сменяется дирекция театра. Во время гала-премьеры одной из опер местная примадонна теряет голос. Неизвестная певица Кристина (Мэри Филбин) заменяет примадонну и показывает свой великолепный талант. Виконт Рауль де Шаньи (Норман Керри) влюбляется в Кристину, но получает отказ: девушка хочет посвятить себя карьере певицы. Её преследует таинственный голос, который, кажется, исходит из-за стены, к которой придвинут её шкаф. «Призрак музыки» призывает Кристину встретиться в его «подземелье».
Во время бала-маскарада Призрак появляется в маске «Красной смерти» (этот момент был снят в цвете!). Кристина и Рауль уединяются, считая, что их никто не видит, но их все же подслушивает Призрак. Вскоре Кристина исчезает. Призрак увел её в свои подземелья. Дирекция не знает, что делать. К тому же из писем с угрозами администрация узнает, что Призрак Оперы (так подписываются письма) хочет присвоить себе всю Оперу, включая все комнаты, коридоры и закоулки.
В своём «плену» Кристина начинает испытывать к Призраку сочувствие. Они знакомятся. Когда Эрик (именно так зовут Призрака) играет пьесу на органе, Кристина срывает с него маску, под которой она видит ужасное лицо. Её испуг имеет катастрофические последствия: Эрик вынуждает её разделить с ним участь, а именно, навсегда остаться в подземелье.
Рауль и полицейский (Перс), которые ищут Кристину, спускаются в катакомбы и попадают в ловушку Эрика, но приближающаяся толпа заставляет его бежать. Рауль, полицейский и Кристина спасены.
После дикой охоты по всему Парижу Эрик оказывается рядом со своими катакомбами. Путь ему преграждает толпа. Эрик поднимает вверх руку. Чернь, не зная, что у него в кулаке, отшатывается назад. С жестом, полным насмешки, он разжимает пустой кулак и ужасно улыбается. Его убивают.
В ролях
- Лон Чейни — Эрик, Призрак
- Мэри Филбин — Кристина
- Норман Керри — Рауль, виконт де Шаньи
- Артур Эдмунд Кэрью — Леду
- Гибсон Гоуленд — Симон Бюке
Интересные факты
- Карл Лэммле купил право на экранизацию лично у Гастона Леру после их личного знакомства в 1922 году.
- В общей сложности фильм переснимали дважды — оригинальная версия снятая Рупертом Джулианом была забракована из-за постоянных разногласий со съемочной группой и самим Чейни. Вторая версия фильма была снята Эдвардом Седжвиком и была переработана в более мелодраматическом и даже комедийном ключе (была расширена линия с участием трусливого монтажера сцены которого играл Честер Конклин и служанки Кристины в исполнении Волы Вайл). Однако после того, как её освистала публика на тестовом просмотре, эту версию так же забраковали. Существующая версия фильма была доснята и смонтирована не указанными в титрах Морисом Пиваром и Луисом Вебером — они удалили и переработали большую часть материала отснятого Джулианом и Седжвиком, однако снятая Седжвиком концовка осталась.
- Лон Чейни сам придумал свой грим и держал его в тайне до самого начала съёмок. Мэри Филбин, игравшая Кристину, впервые увидела его в тот момент, когда сняла маску — её крик испуга в фильме был ненаигранным. Второго дубля уже не понадобилось. Тайну этого грима Чейни унёс с собой в могилу, хотя многие специалисты-гримёры (включая также и его сына) пытались восстановить этот спецэффект с помощью карасиков, целлулоидных тампонов, оттягивания век специальными каплями и зубных протезов, но безрезультатно. Во многом этим неудачи происходили из-за невозможности повторить естественную острохарактерную внешность и форму головы самого актёра, имитация которых выглядела скорее комично, чем пугающе. Так, в биографическом фильме «Человек с Тысячью Лиц» Джеймсу Кэгни (исполнявшему роль Лона Чейни) для съёмок эпизода о «Призраке Оперы» после нескольких неудачных попыток повторить оригинал попросту налепили маску поверх его собственного лица, да так сильно, что он едва мог говорить. Кроме того, Чейни в прямом смысле шёл ради искусства на жертвы, проявляя изрядную выдержку и зачастую используя для достижения эффекта очень болезненный грим, который после принятия профсоюзных законов в 1930-х ни кинематографисты, ни сами актёры попросту не решались использовать. В фильме «Лондон после полуночи» Чейни использовал для своего Гипнотизера два зубных протеза — деревянный и сделанный из настоящих акульих зубов. Однако носить его дольше 10-15 минут было невозможно, потому что сводило челюсть. В фильме Уильяма Кастла «Мистер Сардоникус» (1961) невозможность носить зубной протез дольше 10 минут также вынудила наклеить актёру Гаю Рольфсу чудовищный оскал поверх его собственного рта.
- В 1929 году фильм был полностью переснят (именно переснят, фактически сделан заново) в тех же декорациях и с теми же актёрами. Были озвучены некоторые диалоги, окрашены некоторые сцены. Фильмы 1925 и 1929 годов очень похожи, но не идентичны. В частности, сцена снятия маски — в фильме 1925-го Эрик лишь искажается в ужасе от того, что его разоблачили, а в звуковой версии он кричит, широко оскалив рот.
- Как утверждалось в публикациях, появившихся во время выхода фильма, в фильме 1929 года присутствовало 17 минут цветной съёмки. Сцены постановки «Фауста» и бала-маскарада были выполнены с использованием ранней двухцветной версии Technicolor. До нашего времени дошла только последняя. Утерянными оказались съёмки в технологии Prizmacolor и те кадры, где плащ Призрака и крыша оперы были покрашены в красный цвет с использованием ручной колоризации. Эти кадры были восстановлены лишь в 1996 году с помощью компьютерных технологий. В фильме также широко использовалось тонирование в различные цвета (жёлтый, синий, зелёный, красный).
- Однажды во время съёмок Руперту Джулиану настолько стало страшно от игры Чейни, что он невольно охнул и прервал сцену.
- Знаковый кадр с лицом Эрика использован в качестве одной из фотографий преступников в фотокартотеке Шерлока Холмса в фильме Игоря Масленникова «Шерлок Холмс и доктор Ватсон»
Напишите отзыв о статье "Призрак Оперы (фильм, 1925)"
Ссылки
- [www.tcm.com/tcmdb/title.jsp?stid=86596 Призрак Оперы] на Turner Classic Movies
- [www.archive.org/details/ThePhantomOfTheOpera1925NewYorkGeneralReleasePrint_620 Призрак Оперы] в Архиве Интернета для свободного просмотра и скачивания
- [operaghost.ru/lon.php Страница, посвященная фильму, на сайте «Призрак Оперы: Все о Легенде»]
- [operaghost.ru/25_29comparison.htm Полное посценовое сравнение версий фильма 1925 и 1929 годов]
- [phantom.program-school.ru/f1.html Интересная информация о фильме]
Отрывок, характеризующий Призрак Оперы (фильм, 1925)
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
