Приключения в новогоднюю ночь

Приключения в новогоднюю ночь
Die Abenteuer der Sylvester-Nacht
Жанр:	повесть
Автор:	Э. Т. А. Гофман
Язык оригинала:	немецкий
Дата первой публикации:	1815
Текст произведения в Викитеке

«Приключения в новогоднюю ночь» (точнее — «Приключения в Сильвестрову ночь», нем. Die Abenteuer der Sylvester-Nacht) — сказочная повесть Э. Т. А. Гофмана из 4-го тома сборника «Фантазии в манере Калло». Написана в первую неделю января 1815 года.

Сюжет

Предисловие

Первая половина повествования представляет собой выдержки из дневника «странствующего энтузиаста» (сквозная авторская фигура сборника). В предисловии речь идёт о прозрачности границы, разделяющей внутренний мир и мир внешний, благодаря чему духовидцу удаётся завлечь читателя «на другую ее сторону». Тогда, отмечает автор, вымышленные персонажи «с легкостью вторгаются в окружающий тебя внешний мир и начинают обходиться с тобой по-приятельски, словно старинные знакомцы».

Новогодний вечер в Берлине

В Берлине на новогоднем вечере у советника юстиции рассказчик встречает свою прежнюю возлюбленную, Юлию. Она предлагает ему кубок с пылающим пуншем, над которым пляшут синие язычки пламени. Рассказчику кажется, что Юлия без памяти влюблена в него, что она призывает: «О, если б это ты был сейчас за роялем и пел сладостные песни утраченных нег и надежд!» Но вот Юлию уводит её уродливый муж, и сладкая грёза рассыпается в прах.

«Ну, разумеется, ваша карта бита, дражайший», — произносит кто-то противным голосом рядом с рассказчиком. «Энтузиаст» в отчаянии выбегает на улицу. В «темени полуподвальной пивнушки» он различает фигуру Петера Шлемиля — человека, который продал дьяволу свою тень. А затем в таверну приходит так называемый «генерал Суворов», который — подобно этому полководцу — требует, чтобы при его появлении все зеркала занавешивали тканью. Впоследствии рассказчик получит возможность убедиться, что чужестранец не отражается в зеркалах.

Из-за путаницы с номерами гостиницы чужестранцу и «энтузиасту» приходится ночевать в одной комнате. Рассказчику снится, что он готов испить кубок пунша, принятый из рук Юлии, хотя его спутник призывает его ни в коем случае не делать этого. Все окружающие представляются спящему в виде кондитерских фигурок из марципана, а Юлия «походит на манящих дев, окруженных всяческой адской нечистью». Поутру он узнаёт, что чужестранец уже покинул гостиницу, оставив для него записку с рассказом о том, как он уступил своё отражение в зеркале дьяволу.

История о потерянном отражении

В своих записках чужестранец (его зовут Эразм Шпикер) повествует о романтической связи с прекрасной итальянкой Джульеттой. Посредником между ними выступает таинственный доктор в красном по имени Дапертутто (итал. «Вездесущий»). Когда Эразм вспоминает о своем долге перед семьёй и принимает решение вернуться в Германию к жене и маленькому сыну, Джульетта требует оставить ей на память хотя бы своё отражение в зеркале. Эразм соглашается.

Утрата отражения в зеркале вызывает подозрения у его жены. Наскучив семейными ссорами, Эразм возвращается обратно к Джульетте. Дапертутто напоминает, что между ним и возлюбленной всё ещё стоят семейные узы и убеждает Эразма избавиться от жены и ребёнка при помощи яда. Безумная страсть доводит Эразма до того, что он поручает это задание инфернальному доктору:

В этот миг на левой руке у Эразма вдруг лопнула жилка и брызнула кровь.

— Обмакни, обмакни перо, подписывай, подписывай, — пророкотал великан в красном.

— Подпиши, подпиши, единственный мой, навеки любимый, — шептала Джульетта.

Эразм уже обмакнул перо в кровь, поднес к бумаге...

Лишь внезапное появление жены прерывает заключение сделки с дьяволом. От объятий Джульетты начинает веять адским пламенем. Эразм понимает, что за небесным этим образом скрывается сам «адский дух».

Заключение

По окончании чтения «странствующий энтузиаст», проецируя образ Джульетты на образ Юлии, убеждается в том, что манящий его женский образ — не что иное, как дьявольское наваждение. В конце рассказа он обращается напрямую к своему создателю:

Ты видишь, милый мой Теодор Амадей Гофман, сколь часто, слишком часто неведомая темная сила вмешивается в мою жизнь и, наполняя мои сны обманчивыми видениями, ставит на моем пути такие странные создания.

Связь с другими произведениями

В повести отражены автобиографические мотивы — мучительный выбор Гофмана между привязанностью к верной жене и страстью к юной Юлии Марк. Тема «избавления» от жены и ребёнка ради некой высшей цели будет волновать его и в дальнейшем. Он вернётся к этому мотиву в новелле «Церковь иезуитов в Г.»

Идея потерянного отражения в зеркале навеяна одним из любимых произведений Гофмана — повестью его приятеля Шамиссо о человеке, потерявшем свою тень. «Удивительная история Петера Шлемиля» увидела свет в 1814 году и сразу стала литературной сенсацией.

Художественный мир повести построен в соответствии с гофмановской концепцией двоемирия. По своему обыкновению Гофман предельно точно воспроизводит топографию Берлина, включая названия популярных ресторанов и магазинов. Изнанка этой точности — мир волшебной сказки, где люди теряют свои тени и отражения, и где действует дьявол, скрывающийся под маской доктора в красном. Как часто бывает у Гофмана, демоническая линия связана с Италией, а инфернальные персонажи носят итальянские имена.

Персонажи и ситуации «рассказа в рассказе» об Эразме и Джульетте симметричны персонажам и положениям рамочной истории о странствующем энтузиасте и Юлии (двойничество). Последовательное изложение нескольких сюжетно самостоятельных рассказов, иллюстрирующих одну и ту же мысль, станет излюбленным структурным приёмом Гофмана начиная с новеллы Sanctus (1816).

Гофману и прежде нравилось вести рассказ в нескольких плоскостях. Так, в «Магнетизёре» за титульным героем проступает тень давно умершего майора в красном. Подобное раздвоение персонажей наблюдается и в новелле «Дон Жуан», где рассказчик отождествляется то с Моцартом, то с Дон Жуаном, покорившим сердце донны Анны.

Влияние

«Сказка о потерянном отражении» легла в основу последнего (венецианского) акта оперы «Сказки Гофмана», который открывает знаменитая баркаролла Belle nuit, ô nuit d'amour. Благодаря этому произведению повесть была хорошо известна в России «серебряного века». Всеволод Мейерхольд издавал журнал «Любовь к трём апельсинам» под именем доктора Дапертутто. Он упоминается под этим именем в «петербургской гофманиаде» А. Ахматовой — «Поэме без героя». В Пензе существует театр доктора Дапертутто.

Повесть Гофмана послужила прото-текстом для рождественской «Новеллы о снах» А. Шницлера. На «Приключения в новогоднюю ночь» ориентировался и А. В. Чаянов при создании своей «московской гофманианы».

Отрывок, характеризующий Приключения в новогоднюю ночь

– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».