Приматиччо, Франческо

Приматиччо Франческо
Из «Le Vite», Giorgio Vasari, 1568
Имя при рождении:	итал. Francesco Primaticcio
Дата рождения:	30 апреля 1504(1504-04-30)
Место рождения:	Болонья
Дата смерти:	1570(1570)
Место смерти:	Париж
Гражданство:	Франция Франция
Работы на Викискладе

Франческо Приматиччо (итал. Francesco Primaticcio, по прозвищу Болонец, итал. il Bologna; 30 апреля 1504, Болонья – 1570, Париж) — итальянский живописец, архитектор и скульптор, работал в Италии и во Франции.

Биография и творчество

Учился в Мантуе у Джулио Романо, с 1532 работал при дворе Франциска I. Один из крупнейших представителей итальянского и французского маньеризма. Принимал участие в росписи дворца Фонтенбло, после смерти своего напарника Россо Фьорентино (1540) возглавил группу художников, работавших в королевском поместье (так называемая «школа Фонтенбло»). Этот пост он занимал и при следующих королях вплоть до Карла IX Валуа. К концу жизни занялся архитектурой, среди его работ – незавершенная часовня Валуа в аббатстве Сен-Дени, разрушенная в 1719.

• Francesco Primaticcio 001.jpg

  Александр, укрощающий Буцефала. Фреска. Середина XVI в. Замок Фонтенбло

• Francesco Primaticcio 002.jpg

  Франческо Приматиччо Одиссей и Пенелопа

• Francesco Primaticcio 003.jpg

  Похищение Елены, 1530-1539

• Francesco Primaticcio d'Ulysse et de Pénélope.jpg

  Декоративная тарелка с изображением Одиссея и Пенелопы, XVI век, керамика, Невер, муниципальный музей Фредерика Бландена.

Литература

• Primaticcio: un bolognese alla corte di Francia. Milano: 5 continents, 2005
• Frommel S., Bardati F. Francesco Primaticcio architetto. Milano: Electa, 2005

Ссылки

• [www.artcyclopedia.com/artists/primaticcio_francesco.html Работы в музеях мира]
• [en.chateaudefontainebleau.net Сайт дворца Фонтенбло]
• [iliadeodyssee.texte.free.fr/aagravur/thulden/accueilthulden/accueilthulden.html Гравюры] с фресок Приматиччо в галерее Улисса дворца Фонтенбло, разрушенной в 1738

Отрывок, характеризующий Приматиччо, Франческо

– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.