Приморская Хорватия

Приморская Хорватия — старейшее хорватское государственное образование. Упомянуто Константином Багрянородным в трактате «Об управлении империей», в частности там сказано, что первым его правителем был князь Порга в VII веке. Термин «Приморская Хорватия» введён в историческую науку историками XIX века, правитель государства со времён Трпимира I носил титул «dux Croatorum» (князь Хорватии).

Границы

Одновременно с Приморской Хорватией в VII веке на Балканах существовал ряд других небольших славянских княжеств. Приморская Хорватия, тем не менее, напрямую граничила только с Паганией. Граница между ними никогда не менялась, ей служила река Цетина, юго-восточный рубеж Приморской Хорватии. Также чётко установленная граница существовала у княжества с Византийской империей, которая контролировала важные приморские далматинские города, такие как Задар, и западную часть Истрии. Северной границей Приморской Хорватии служила Сава.

Ранняя история

По своему местоположению хорватские земли находились между четырьмя основными политическими силами: Византией, стремившейся управлять городами в Далмации и островами на юго-востоке; Франкским государством — на севере и северо-западе; аварами, которых затем сменили венгры — на северо-востоке и многочисленными союзами древних славян, сербами и болгарами — на востоке.

О ранней истории Приморской Хорватии известно крайне мало. Благодаря трактату «Об управлении империей» известно о князе Порга VII века, но затем вплоть до времени Карла Великого в исторических источниках отсутствуют упоминания о хорватах. Первый из известных хорватских князей носил имя Вишеслав, правил во второй половине VIII века и умер в 802 году. Во время его правления в 799 году хорваты отразили нашествие армии франков, разбив их около современной Риеки и убив Эрика Фриульского, маркграфа Карла Великого, но к концу жизни Вишеслава подписали мирный договор с франками, признав себя вассалом Франкского государства.

Вторжение франков в византийские далматинские города спровоцировало франко-византийскую войну. По мирным соглашениям между Франкским государством и Византийской империей (Договор в Аахене в 812 году и позднейшим) Приморская Хорватия была объявлена вассалом Франкской империи, земли западнее её принадлежали франкам, земли восточнее находились под влиянием Византии. Эта политическая граница между Западом и Востоком была использована и Константином Багрянородным, который называл народ в Приморской Хорватии хорватами, а народ живущий восточнее Цетины — сербами. После смерти Карла Великого хорваты перешли под сюзеренитет сына Карла Великого, итальянского короля Лотаря I.

В течение 50 лет (785—835) Приморская Хорватия управлялась князьями из династии Вишеслава. Первыми из них был сын Вишеслава Борна и его внук Владислав, который был избран «парламентом» в 821 году и затем его статус был подтверждён императором франков.

Главной политической целью этого периода было добиться перехода под контроль Хорватии богатых далматинских прибрежных городов, принадлежавших Византии. Цель не была достигнута, политика изменилась при князе Миславе (835—845), который установил дружеские отношения с византийскими городами, пытаясь завоевать их расположение дарами. Мислав создал к 839 году мощный флот и подписал после короткой войны с Венецией договор с дожем Пьетро Традонико. Венецианцы включились в борьбу с независимыми паганскими пиратами, однако были не в состоянии их победить.

После смерти Мислава князем стал Трпимир I, открывший новую страницу хорватской истории.

Первые Трпимировичи

Трпимир I стал князем Приморской Хорватии в 845 году. Он правил с благословения императора Запада Лотаря I, которому принёс вассальную присягу. В первые 5 лет правления Трпимир вновь безуспешно пытался отнять у Византии далматинские города. После того как болгарский царь Борис I объявил войну Франкскому государству Приморская Хорватия выступила на стороне франков и разбила в 854 году болгарскую армию на территории современной Боснии. Трпимир вел политику по укреплению Далмации и расширении своих земель. Он завоевал часть Боснии до реки Дрины, а также большинство земель, лежащих в направлении Паннонии, используя наместничества для управления землями (идея наместников была позаимствована у франкских маркграфов). Первое упоминание названия «Хорватия» относят к 4 марта 852 года, когда в Статуте князя Трпимира территория, которой он управлял, была названа Хорватией.

В правление Трпимира Приморская Хорватия постепенно освободилась от вассалитета, в документах Трпимир именовался «С Божьей помощью князь Хорватии» (лат. Iuvatus munere divino dux Croatorum).

После смерти Трпимира произошёл первый в хорватской истории государственный переворот. Князь Домагой из Пагании разбил сыновей Трпимира и сам взошёл на хорватский княжеский трон. Своё правление он начал с кровавой расправы над оппонентами и пиратскими атаками на флот Венецианской республики. Папа римский Иоанн VIII в своих письмах называл Домагоя «Славный князь славян» (лат. Gloriosus dux Sclavorum) и призывал остановить убийства и пиратские рейды. После смерти Домагоя Венецианская республика называла его «Худший князь славян» (лат. Pessimus dux Sclavorum)

Князь Здеслав, который был наследником Трпимира и сверг сына Домагоя, правил очень мало, и его правление отмечено лишь очередными завоеваниями Византии в Далмации. После короткой гражданской войны среди трёх претендентов, в 879 году на престол с европейской помощью взошёл племянник Домагоя Бранимир. Через несколько месяцев после победы Бранимира 7 июня 879 года папа Иоанн VIII направил ему послание с благословением и признанием в качестве правителя независимого княжества. В послании Бранимир именуется «князь хорватов» (dux Chroatorum).

Большое внимание Бранимир уделил религиозному вопросу. Он противодействовал церковному влиянию древней сплитской архиепархии, которая находилась под контролем Византии. В противовес ей Бранимир, с согласия папы римского, основал епископство в Нине, которое полностью подчинялось ему. Бранимир, чьё имя переводится как «защитник мира», правил в условиях мира. Он умер в 892 году, после чего Мунцимир, третий сын Трпимира I без противодействия стал новым князем Приморской Хорватии.

От княжества к королевству

13 лет мира во время бурного окончания IX века на Балканах превратили Приморскую Хорватию в относительно сильное государство, так что когда вскоре после воцарения Мунцимира он был атакован проболгарским князем Сербии Первославом, у Хорватии хватило сил чтобы разбить противника и содействовать восхождению на сербский трон провизантийского правителя Петара Гойниковича. Он правил Сербией до 917 года, и это обеспечило безопасность восточной хорватской границы в период Византийско-болгарских войн. По призыву римского папы Мунцимир прекратил поддержку нинского епископа и вновь стал поддерживать сплитскую архиепархию. Традиционно считается, что Мунцимир правил до 910 года, когда венгры завоевали Паннонскую Хорватию, а граница между двумя государствами стала проходить по Саве.

Считается, что в 910 году князем Приморской Хорватии стал Томислав I из династии Трпимировичей. В отличие от чётко установленной родственной связи между Трпимиром I и Мунцимиром (отец и сын) характер родства между Мунцимиром и Томиславом I однозначно не установлен, но предполагается, что Томислав был сыном Мунцимира.

Между 914 и 920 годами (точная дата неизвестна) Томислав I разбил венгерскую армию под Жольтом и объединил Приморскую Хорватию и Паннонскую Хорватию в одно государство. Впервые было образовано единое хорватское государство, граница которого с Венгрией проходила по Драве (там где она проходит и сейчас).

Резко усилившееся хорватское государство стало весьма желанным союзником для Византии в продолжавшихся византийско-болгарских войнах. Союзный договор с Константинополем привёл к осуществлению давней цели — византийский император передал под контроль Томислава торговые города Далмации в 923 году. Не пришлось долго ждать и болгарского ответа, в 927 году болгарская армия атаковала Хорватию. Поводом для нападения послужило то, что Томислав I принял под руку сербов, которых Симеон Великий выслал из Рашки. В большом сражении, которое получило имя битва на боснийских холмах, болгары были полностью разгромлены. Томислав I умер в следующем году, при его наследниках в последующие десятилетия мощь хорватского государства существенно ослабла.

Королевство

Традиционно считается, что Томислав I был первым королём Хорватии. В дипломатическом письме от 925 года папа Иоанн X называет Томислава королём Хорватии, хотя с другой стороны к нему чаще применялся титул принцепс. Достоверно почти ничего не известно о коронации первого короля Хорватии, но королевский титул не оспаривался, так как в IX веке за папой признавалось право даровать правителям королевский титул. Первым королём, о котором существуют современные ему источники, описывающие коронацию, стал Степан Држислав, получивший корону от византийского императора Василия II и коронация которого состоялась в 988 году в Биограде-на-Мору.

См. также

• История Хорватии
• Список хорватских государств
• Средневековая Хорватия
• Трпимировичи

Отрывок, характеризующий Приморская Хорватия

– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.