Приморская область

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Приморская область
Область Российской империи 
Герб
Страна

Российская империя Российская империя

Адм. центр

Владивосток

Население (1897)

223 336[1] чел. 

Дата образования

1856


Преемственность
Дальневосточная республика →

Примо́рская о́бласть — область на Дальнем Востоке Российской империи, включавшая Камчатку, Чукотку, Гижигинскую и Охотскую округи вдоль побережья, часть Амурского края от впадения реки Уссури до устья реки Амура и Уссурийский край. Образована в 1856. Главным городом Приморской области до 1880 года был Николаевск, затем Хабаровка, с 1888 года — Владивосток.





Географическое положение

Приморская область занимала узкую полосу восточного побережья Сибири, между 70° и 42° северной широты, от Ледовитого океана на юг до границы Кореи. Северную границу её составлял Ледовитый океан от Чаунской губы до Берингова пролива; на северо-западе и западе граница между Приморской областью и Якутской проходила по водоразделу Станового хребта, между Приморской областью и Амурской — по хребту Джугдыр, отсюда спускалась прямо на юг по отрогам Хинганского хребта до города Хабаровска; граница от Китайской империи тянулась по реке Уссури до озера Ханка, отсюда на юг до Японского моря. Длина Приморской области с севера на юг доходит до 4000 вёрст, средняя ширина — 350 вёрст, суживаясь местами по побережью Охотского моря близ Аяна до 40 вёрст и расширяясь на крайнем севере вдоль побережья Ледовитого океана до 1000 вёрст. Восточная и юго-восточная границы вдоль побережья Великого океана имели береговую линию в 14950 вёрст. Приморская область заключала в себе Чукотскую землю, полуостров Камчатку, Командорские острова, Гижигинскую и Охотскую округи, часть Амурского края от впадения реки Уссури до устья реки Амура и Уссурийский край с полуостровом Муравьев-Амурским. Остров Сахалин, принадлежавший ранее к Приморской области, в 1884 г. отделен от неё в качестве особого отдела. Пространство Приморской области — 1629424 кв. вёрст, в том числе большие озёра — 7729 кв. вёрст. По пространству Приморская область среди сибирских губерний и областей занимала третье место, уступая только Якутской области и Енисейской губернии.

Рельеф

Горы

Поверхность области по большей части гориста. В северной части расположен Становой хребет, идущий в северо-восточном направлении до верховьев реки Чауны, впадающей в Ледовитый океан; отсюда Становой хребет поворачивает на восток до Берингова пролива, направляясь посередине северо-восточной части области и служа водоразделом рек, впадающих в Ледовитый океан и в Берингово море. Многочисленные отроги этого хребта расходятся по всему побережью Охотского моря, подходя близко к берегу и образуя крутые скалы. Средняя высота Станового хребта вдоль побережья Охотского моря около 3000 футов, далее к к северу высота его понижается, а на Беринговом полуострове он прорезается поперек несколькими низменными долинами, составляющими продолжение морских фьордов. Лес покрывает только долины и склоны хребта, обращенные к Охотскому морю; вершины же гор скалисты и безлесны. Вдоль Камчатского полуострова тянется хребет Камчатский. Северная часть полуострова представляет плоскую, безлесную и перерезанную холмами возвышенность, южная — гориста, близ моря — тундриста, а самая оконечность полуострова низменна и болотиста (см. Полуостров Камчатка). От Станового хребта на юго-восточной границе северной части Приморской области отделяется хребет Джугдыр, идущий сначала прямо на юг, затем образующий извилины к востоку и огибающий верховья реки Селимджи. Здесь он соединяется с хребтом Малый Хинган, который, направляясь к юго-западу, выходит из пределов области, оставляя в ней только восточные отроги. Средняя высота Джугдыра 2000 футов; отроги его на восток тянутся вдоль реки Уды, весь бассейн которой носит характер гористо-тундристый. От южного узла Джугдыра на восток к Охотскому морю отделяется цепь Мухтель, или Мевачан, которая у берегов моря образует обрывы и отделяет плоские отроги в речные долины притоков Амура. Цепь гор, отделяющаяся от восточных склонов Малого Хингана и носящая название хребта Ванда, составляет водораздел рек Горыни и Айгуни. Эта цепь, направляясь на восток, переходит в хребет Чалтын, расположенный в нижнем течении названных рек; между бассейнами рек Кур и Горыни протягивается небольшой хребет Даяни. Южная часть области по правую сторону реки Амур не менее гориста. По всей длине этой части от Корейской границы до Амура в северо-восточном направлении тянется хребет Сихотэ-Алинь. Ось этого хребта в своей южной части подходит вёрст на 20—80 к берегу Японского моря, удаляясь от него вёрст на 150 только в северной части. Сихотэ-Алинь — водораздел рек бассейна реки Уссури и речек, впадающих в Японское море. В южной части хребта резко выдаются голые вершины гольцев, из которых наивысшая вершина, гора Голая, возвышается до 5173 футов. К северу Сихотэ-Алинь понижается, вершины принимают округленные формы, увенчанные кое-где небольшими холмами в виде сопок. Средняя высота хребта колеблется между 4000 и 5000 футов. Восточные склоны его круты и обрывисты; к морю они спускаются отвесными утесами, достигающими 800 и более футов. На склонах, обращенных к востоку, лес растет только в нижней части, верхние же имеют вид скал, круто падающих вниз и прорезанных местами узкими ущельями. Западные склоны Сихотэ-Алиня менее круты и отделяют от себя длинные отроги, простирающиеся до реки Уссури. Отроги эти, высота которых не превышает 2500—3000 футов, на всем протяжении покрыты дремучими лесами, причем на южных склонах растет по преимуществу лиственный лес, а на северных — смешанный. От города Хабаровска на восток вдоль правого берега Амура тянется хребер Хехцир, достигающий в высших точках 4000 футов.

Равнины

Местности, носящие характер равнин, находятся на юго-восток от озера Ханка к Японскому морю, в верхнем и нижнем течении реки Уссури, между этой рекой и отрогами Сихотэ-Алиня и по левому берегу Амура в его низовьях. Равнина на юг от озера Ханка тянется вёрст на 100 до подошвы хребта Сихотэ-Алинь и представляет собой степь, частью волнистую, частью совершенно ровную. Степь эта покрыта роскошной травой. Равнина в верхнем течении реки Уссури от устья реки Имана имеет до 130 вёрст в длину с севера на юг и от 20 до 50 вёрст в ширину. Поверхность по большей части холмиста, имеет превосходную почву, почему весьма пригодна для земледелия и только близ самого берега реки встречаются болота и топи. В нижнем течении реки Уссури долина простирается от южной подошвы Хехцырского хребта к югу на 65 вёрст и к востоку на 55—60 вёрст. Долина эта низменна, почти сплошь покрыта лесом или кустарником, местами имеются озерки и болота. По левому берегу Амура тянется низменная, безлесная равнина; местами близ берега реки попадаются сплошные болота, местами находятся озера.

Моря

Восточное и северо-восточное побережья Приморской области омываются морями: Беринговым, Восточным океаном, Охотским и Северо-Японским; последние два соединяются друг с другом Татарским проливом. Береговая линия в северной своей части довольно извилиста. Берингово море образует огромный Анадырский залив, разделяющийся на залив Св. Креста и Анадырский лиман; на восточном побережье Камчатки находится Авачинская губа с превосходной гаванью, на которой расположен город Петропавловский Порт. К северо-востоку от этого порта в Камчатском море — Командорские острова (крупнейшие — Беринга и Медный). В Охотском море наибольшие заливы, начиная с севера: Пинжинская, Гижигинская, Таусская, Удская, Тугурская и Ульбанская губы. Против Удской и Тугурской губ расположены Шантарские острова. Огромный остров Сахалин ограничивает Татарский пролив с востока. Береговая линия южной части области хотя малоизвилиста, но образует немало удобных для стоянки судов бухт. Лучшими из них считаются Де-Кастри, Императорская Гавань, Пластун, Владимира, Ольги и многочисленные гавани обширного залива Петра Великого, среди которых наилучшая — Золотой Рог с портом Владивосток.

Реки

Многочисленные реки Приморской области по большей части носят характер горных речек с очень быстрым и порожистым течением. В Ледовитый океан, за исключением значительной пограничной реки Чаун, впадают только маленькие речки. Из рек Берингова моря наибольшая, протекающая целиком в пределах области, Анадырь, берёт начало под полярным кругом из озера Ивашкина и течёт с запада на восток в Анадырский залив: длина 1080 вёрст, течение извилисто, в первой свой трети сопровождается горами, в среднем течении разделяется на два рукава, из которых правый, Прорва, принимает в себя большой приток Майн. Далее оба рукава снова сливаются вместе. Анадырь славится обилием рыбы (семейства лососёвых), которая во время метания икры входит в реку в таком количестве, что вода буквально кишит ею и становится негодной для питья вследствие рыбного запаха. На Камчатском полуострове самая длинная река — Камчатка. В Охотское море впадают только незначительные горные реки, из которых наиболее замечательны, начиная с севера: Пинжина, Гижига, Яма, Кова (500 вёрст), Охота (400 вёрст), Уда (свыше 500 вёрст). Все эти реки, протекая по горным долинам, имеют очень быстрое течение. Наибольшая река во всей области, Амур, протекает в пределах её от впадения Уссури до моря от юго-запада к северо-востоку на протяжении до 900 вёрст. Ширина реки в этих пределах от 1 1/2 до 2 вёрст, а местами — и более. На всём указанном протяжении Амур вполне судоходен; многочисленные же притоки, впадающие в него в пределах области, за исключением Уссури, каковы: Кур, Дондон, Мылка, Горин, Амгунь — носят характер горных рек. Весь бассейн нижнего Амура подвержен наводнениям, которые бывают или весной при таянии снегов, или ещё в больших размерах в середине и конце лета от дождей. У города Николаевска Амур замерзает месяцев на 6, с начала ноября до начала мая, у Хабаровска же на 4 1/2 месяца. Река Уссури сливается из двух рек: Дауби-хэ и Ула-хэ. Дауби-хэ берет начало на северном склоне в южной части Сихотэ-Алиня. Протекая вначале среди гор, она вскоре расширяется, так что при слиянии её с Ула-хэ ширина её достигает 100 саженей. Уже в среднем течении по берегам Дауби-хэ имеются луга и обширные равнины. Ула-хэ берет начало в южных склонах Сихотэ-Алиня, всего в 70 верстах от берега моря, и протекает по болотистой и лесистой местности. Уссури от места слияния двух названных рек течёт почти прямо с юга на север на протяжении 750 вёрст до места впадения её в Амур. Ширина Уссури в верхнем течении до 70 саженей, в среднем до 150 саженей, а при впадении в Амур до 1 1/4 версты. Глубина реки во время засухи в нижнем течении местами всего только 2 1/2 фута; быстрота течения 3—4 версты. Правый берег горист и лесист, левый же низменен и богат лугами. С правой стороны в Уссури впадают притоки Има, Бикин, Пор и Хор, берега которых по большей части поросли лесом. С левой стороны Уссури принимает в себя реки Сунгачу, Мурень и Нор; река Сунгача, вытекающая из озера Ханка, и Уссури от впадения в неё последнего притока составляют русско-китайскую границу. Подобно Амурскому, весь бассейн Уссури подвержен сильным наводнениям, в особенности летом. Реки, берущие начало на восточных склонах Сихотэ-Алиня и впадающие в Северо-Японское море, малы, быстры, порожисты и, за исключением самых южных, не представляют удобных условий для заселения их берегов. Из этих речек наибольшего внимания заслуживает Суйфун, берущая начало в Маньчжурии и протекающая сначала на восток, потом на юго-восток — до впадения в Амурский залив, составляющий часть залива Петра Великого. В пределах Приморской области Суйфун течёт местами по ровной болотистой долине, усеянной озёрами, местами между отлогими скатами гор, очень удобными для заселения. Здесь находится несколько крестьянских селений и казачьих станиц. Вёрст на 80 вверх от моря Суйфун весной или в половодье доступен для мелкосидящих пароходов; во время разливов уровень реки поднимается иногда саженей на 7 выше ординара. Кроме озёр полуострова Камчатки, каковы Кроноцкое, Нерпичье, в пределах области находятся озёра: Кизи — на правом берегу Амура, в 300 верстах выше устья; небольшим протоком Кизи соединяется с Амуром; наибольшая длина озера 37 вёрст, ширина 18 1/2, площадь 390 кв. вёрст. По берегу его идёт дорога от города Софийска к заливу Де-Кастри. Озеро Ханка расположено в южной части области на границе с Китаем, длина его до 80 вёрст, ширина до 60, площадь 3330 кв. вёрст. В озеро впадают 7 речек, а из него вытекает река Сунгача. Вследствие наносов песка ветром Ханка уменьшается в размерах и мелеет.

Геология

Геогностический состав гор Приморской области весьма разнообразен. В Становом хребте преобладает гранит, в особенности в южной его части; здесь же попадаются также сиенит, порфир, диорит и вулканические породы: базальты, трахиты и долериты. По направлению к северу кристаллические породы все реже выступают на поверхность, будучи покрыты осадочными породами, каковы: известняки, песчаники и глины. В Камчатских горах преобладают вулканические породы: базальты и трахиты; осадочные породы третичной системы встречаются на западном берегу полуострова. Петрографический характер Сихотэ-Алиня мало изучен; в нём найдены глинистые сланцы, глина, лавы, трахит; известняковые породы встречаются редко. Минеральные богатства Приморской области мало известны. На Камчатке, около Курильского озера, в Ширявой губе, найдена самородная медь, на берегу реки Большой и во многих других местах полуострова открыта магнитная железная руда; бурый уголь и янтарь попадается на реке Тигеле, слюда— в Итканской бухте, сера — около сопок. Вдоль побережья Охотского моря в пределах Гижигинской округи во многих местах найдено золото. Золотые россыпи известны также во многих речках и на островах: Аскольде, Путятине и Петрове, но разработка их ещё незначительна. Каменный уголь найден вблизи залива Посьет, в окрестностях Владивостока и заливов Уссурийского и Америки, а также в долинах рек Сучана, Тазуши, Пименгоу. Серебросвинцовые руды имеются по рекам Вайцину и Авакумовке, медь — около залива св. Ольги, соль — вблизи Николаевска, залежи ископаемых раковин, дающих превосходную известь, — в Славянской бухте.

В 120 верстах от города Николаевска находятся Анненские и Михайловские минеральные источники, с 1866 г. открытые для пользования больных; первые имеют температуру от 24° до 36° Р., последние — от 8° до 24° Р. Вода их содержит щелочи и некоторое количество сероводорода. По реке Уссури в 15 верстах от станицы Михайловской имеется источник горько-соленого вкуса, с большим количеством углекислого газа.

Климат

Вследствие огромного протяжения Приморской области с севера на юг климат её весьма разнообразен. В общем, несмотря на соседство моря, он носит более континентальный характер, нежели морской. Климат северной части области отличается большой суровостью в отношении конца весны и лета, что в значительной степени объясняется влиянием холодных морей Ледовитого, Берингова и Охотского. В северной части этого последнего, а именно в Гижигинской и Пентанской губах, образуются льды, которые заносятся далеко на юг и держатся в течение почти всего лета. Особенное скопление их наблюдается у Шантарских островов, северного конца Сахалина и даже в Амурском лимане. Эти льды значительно понижают температуру весны и лета. Влияние холодного Охотского моря выражается, например, в том факте, что в то время, когда в устье реки Уды царствует ещё глубокая зима, вёрст 90 выше по её течению бывает летняя погода. По северо-восточному побережью Охотского моря климат носит полярный характер, на юго-западном берегу его, в особенности на некотором расстоянии от моря, лето бывает сравнительно теплое, но зима отличается продолжительностью и суровостью. Средняя годовая температура в Удском остроге (54°31' сев шир.) равняется —1,7 °C; температура зимы —22,1°; весны —0,7°; лета +15,4°; осени +0,6°. В Аяне (56°27' сев. шир.) средняя годовая температура —3,8°; зимы —19,5°; весны —4,8°; лета +10,6°; осени —1,6°; в Охотске (59°21' сев. шир.) средняя годовая температура —5,0°; зимы —22,7°; весны — 5,6°; лета +11,5°; осени —3,2°. Климат Анадырской округи, омываемой Ледовитым океаном и Беринговым морем, совершенно полярный. Значительно более умеренным климатом с более выраженным морским характером пользуется Камчатка, в особенности её восточный, примыкающий к Берингову морю, берег. Так, в Петропавловске морозы не бывают ниже —20 °C, но зато средняя температура лета не выше +10°; на западном же берегу полуострова зимой нередко замерзает ртуть. Климат южной части Приморской области отличается большей суровостью, чем это можно ожидать для местности, лежащей между параллелями 52° и 42° северной широты (см. табличку средних температур в ст. Приамурский край).

Суровость климата южной части Приморской области будет виднее, если сравнить эту местность в климатическом отношении с местностями Европейской России, лежащими на тех же параллелях. Так, во Владикавказе, лежащем на одной широте с Владивостоком, средняя годовая температура равняется +8,7°; в Елизаветграде на одной параллели с Хабаровском +7,0°; в Пензе на одной параллели с Николаевском +4,5°. Низкие годовые температуры описываемого района Приморской области зависят отчасти от менее жаркого, нежели в соответственных по широте местностях Европейской России, лета, но, главным образом, от низких зимних температур. Несмотря на то, что лето в южной части Приморской области не слишком жарко, годовые колебания температуры вследствие суровости зимы очень велики. Зимой термометр нередко показывает —30 °C, а летом +24° в тени. Суровость климата Приморской области есть проявление общего закона понижения к югу изотермических линий по направлению от запада к востоку на Европейско-Азиатском континенте. Влияние Северо-Японского моря сказывается главным образом в понижении температуры лета. Обилие леса и торфянистая почва при соседстве моря обусловливают излишек сырости. Суровости климата способствует также высокий хребет Чаньбо-Шань, препятствующий доступу теплых ветров в Уссурийский край, между тем как побережье Приморской области подвергается влиянию холодных северных, северо-западных и северо-восточных ветров. Местности, лежащие вдали от берегов моря и защищенные от его влияния горами, пользуются лучшим климатом, нежели прибрежные, главным образом в том отношении, что весна и лето здесь начинаются ранее и имеют большую продолжительность. Так, например, лето, считая его от начала до конца средних суточных температур в +15 °C, во Владивостоке продолжается 86 дней, а в Хабаровске, лежащем на 5° севернее, — 99 дней. Весной, летом, а частью и осенью в описываемом крае преобладают юго-западные, южные и юго-восточные ветра, из которых последние сопровождаются большим количеством осадков. Весной и летом на побережье моря господствуют туманы, начинающиеся в марте и продолжающиеся до конца июля. В мае, июне и начале июля туманы почти постоянны, в особенности по ночам и утром до 10—11 часов, что весьма неблагоприятно отзывается на произрастании хлебов. Местность, лежащая по западную сторону Сихотэ-Алиня, хотя и не подвержена действию морских туманов, но сырость, приносимая юго-восточными ветрами, ощущается до самого Хабаровска. Наиболее обильные дожди выпадают в конце июля и в августе. Количество осадков распределяется следующим образом: в заливе св. Ольги в течение года выпадает 1024 мм осадков, в том числе летом 452; во Владивостоке — только 336 мм, из них летом 158; в Хабаровске — 603 мм в год, а летом — 364; в Николаевске в год — 512 мм, летом — 184. Зимой в южной части Приморской области преобладают западные и северо-западные ветра, отличающиеся необыкновенной сухостью. Зима поэтому бывает малоснежной, вместе с тем отличается суровостью, почти без оттепелей; весна холодная и поздняя. Первые заморозки наступают около середины сентября, а морозы начинаются с середины октября. Первый снег выпадает по большей части в середине октября. Во Владивостоке бухта Золотой Рог замерзает 2—3 декабря, а вскрывается 25—26 марта. Озеро Ханка покрывается льдом в первой половине ноября, а вскрывается в первой половине апреля. Уссури в верхнем течении замерзает в конце ноября, а вскрывается в начале апреля, в нижнем же течении замерзает 8—9 ноября, а вскрывается 8 апреля. Амур у Хабаровска замерзает 10—11 ноября, а вскрывается 11—12 апреля.

Флора

Северная часть Приморской области, примыкающая к Ледовитому океану, имеет вполне полярную растительность. Необозримые тундры поросли здесь мхом, морошкой, княженикой обыкновенной (мамурой) (Rubus arcticus), жимолостью, водяникой (шикшой) (Empetrum nigrum), брусникой и проч.

Древесная растительность начинается с 67,5° северной широты. Сначала это стелющийся кедровник, карликовая берёза (Betula nana) и тальник; далее к югу встречаются настоящие деревья сибирского кедра, берёзы, а в речных долинах лиственница и тополь. На Камчатском полуострове растительность роскошна: лес растёт в изобилии, но лиственница, пригодная для постройки судов, встречается только в долине Камчатки.

На Охотском побережье Приморской области лес принимает низкорослую форму стланцев; высокоствольные деревья встречаются только в речных долинах на значительном расстоянии от моря. В этой местности лес состоит из лиственницы, сибирского кедра, ели, сосны, берёзы, тополя и рябины; из кустарников встречаются рододендроны (Rhododendron chrysanthum), Loisileria procumbens, Cassiope lycopodioides, Phyllodoce taxifolia; из трав, кроме морошки и мамуры, Diapensia japponica, Sedum elongatum и проч.

Подобный же характер растительность носит на юге до Амура и вдоль побережья Татарского пролива по восточному склону Сихотэ-Алиня, где преобладают хвойные леса. На запад от этого хребта и во всём Уссурийском крае появляются многие южные формы, которые, однако, встречаются рядом с северными. Так, в Южно-Уссурийском крае ель иногда бывает обвита виноградом, а пробковое дерево и грецкий орех растут рядом с пихтой и кедром. Кроме упомянутых растений, в Уссурийском крае встречаются липа, достигающая 100 футов высоты, клён, ясень, дуб, граб, вяз, ольха, чёрная и белая берёза и проч., а в верховьях реки Уссури появляются абрикосовое дерево, мелколистный клён, древовидный можжевельник, а также маньчжурская аралия и тропическое растение диморфант. Хвойные деревья растут здесь в верхних частях речных долин; местами, особенно близ гребня Сихотэ-Алиня, они составляют преобладающую массу растительности. Здесь встречаются кедр, ель, лиственница, пихта, тисс и сосна. Подлесок в лесах Уссурийского края состоит из барбариса, винограда, крушины, акации, таволги, малины, шиповника, жасмина, бузины, калины, жимолости и проч. Здешний виноград имеет кислые ягоды величиной не больше клюквы. Луговая растительность отличается роскошью и разнообразием. Травы густы, чрезвычайно высоки и украшены яркими цветами. Характерным растением Уссурийского края является водяная лилия (Nelumbium speciosum) с огромными розовыми цветами, встречающаяся в заливах и озёрах реки Сунгачи.

Фауна

Фауна Приморской области не менее разнообразна, нежели флора.

В северной части, примыкающей к Ледовитому океану, нередки белый медведь, песец; в тундрах северный олень, лемминг; из птиц белая куропатка, в летнее время множество куликов, уток, гусей. Начиная от северной границы лесной растительности, появляются лесные формы: бурый медведь, росомаха, бурундук; далее к побережью Охотского моря попадаются белка, соболь, горностай, выдра. Из птиц рябчик, восточно-сибирский глухарь, дикуша, многочисленные дятлы и синицы, свойственные всей полосе сибирской тайги.

Местность в низовьях Амура в отношении фауны ещё не отличается от тайги, здесь нередки северный олень и росомаха, но далее на юг появляются и маньчжурские формы. Животный мир южной части Приморской области, как и растительный, характеризуется сочетанием форм северных и южных. Так, амурский тигр, пятнистый олень (аксис; Cervus nippon dybowskii), фазан, красноногий ибис встречаются в одних местах с соболем, лосем и рябчиком. Кроме перечисленных животных, в Уссурийском крае водятся дальневосточный леопард, рысь, дикая кошка (Felis undata), бурый медведь, белогрудый медведь, барсук, непальская куница (Mustela flavigula), колонок (Mustela sibirica), выдра, волк обыкновенный и редкий красный волк, лисица, енотовидная собака, белка, кабан, кабарга, лось, изюбр (Cervus maral), косуля, восточный горал.

Из птиц, в особенности воробьиных, попадается немало южных форм: голубая сорока (Cyanopolius cyanus), китайская иволга (Oriolus chinensis), золотистый дрозд (Turdus chrysolaus), Zosterops chloronotus и проч.

Из пресмыкающихся следует отметить дальневосточную черепаху (Trionyx sinensis), амурскую долгохвостую ящерицу (Tachydromus amurensis), ядовитых змей: уссурийского щитомордника (Gloydius ussuriensis), обыкновенную гадюку, из неядовитых — амурского полоза (Elaphe schrenckii) и Elaphis taeniurus.

Среди амфибий особенно характерным является уссурийский когтистый тритон (Onychodactylus fischeri), а также дальневосточная жерлянка (Bombinator orientalis) и дальневосточная квакша (Hyla japonica). Среди насекомых в особенности поражает несметное множество комаров, мошек и оводов, являющихся настоящим бичом края.

Не менее богата и морская фауна побережья Приморской области. В Беринговом, а в особенности в Охотском море в огромном количестве водятся нескольких пород киты, белухи, заходящие вслед за рыбой далеко вверх по Амуру, косатки (Orca atra), а также многочисленные тюлени, из которых характерным для тех мест является тюлень-крылатка (Histriophoca fasciata). На Командорских островах и на острове Тюленьем близ Сахалина предмет крупной промышленности составляют морские котики; в тех же местах в большом количестве водятся сивучи (Eumetopias stelleri). По берегам Камчатки встречаются каланы (Enchydris marina). Морские птицы отличаются необыкновенным разнообразием. Кроме многочисленных пород чаек, морских уток, а также гаг, альбатросов, буревестников в Охотском море во множестве живут птицы семейства Alcidae, составляющие население птичьих гор. Из них особенно замечательны: хохлатый чистик (Simorhynchus cristatellus), Synthliborhamphus wumizusume; Pholeris pygmaeus, кайры (Cerorhyncha monocerata) и топорики (Lunda cirrhata). Из хищных приморских птиц обращает на себя внимание морской орёл (Haliaetus pelagicus). Среди морских рыб, имеющих промысловое значение, наибольшего внимания заслуживает сельдь, в середине апреля подходящая к берегам в огромном количестве. Из проходных во все даже небольшие реки, впадающие в море, в несметном множестве входят для метания икры различные представители семейства лососёвых, из которых в особенности распространены кета (Oncorhynchus lagocephalus), горбуша (Onc. proteus), чевица (Onc. orientalis) и др. Весной и осенью в Амуре появляется также корюшка. Из осетровых рыб в Амур и его притоки входят осётр (Sturio Schrenckii) и калуга (Huso orientalis), не много уступающая по своим огромным размерам каспийской белуге. Среди пресноводных рыб Амурского бассейна попадается немало маньчжурских форм. Кроме обыкновенных карпа, налима, карася, здесь водятся змееголов (Ophiocephalus pekinensis), несколько видов сомов, например Silurus asotus, Macrones fulvidraco, Macrones ussuriensis; несколько видов из рода Culter и проч. Из морских беспозвоночных особого внимания заслуживает трепанг (Holoturia tubulosa), встречающийся в большом количестве в заливах св. Ольги и Посьета, устрица (Ostraea Laperousi) в заливе де-Кастри, шримсы и крабы — всюду в Японском море и Татарском проливе.

Население

По переписи 1897 г., в Приморской области 220557 жителей, в том числе 150826 мужчин и 69731 женщина; на 100 мужчин приходится всего 46 женщин; за исключением острова Сахалин (где на 100 мужчин 37 женщин), нигде в России такого отношения нет. На 1 кв. версту приходится всего 0,13 жителей; реже населена в Сибири только Якутская область (0,07 жителей на 1 кв. версту). Городского населения (в 6 городах) 50523 (40940 мужчин и 9583 женщин), или 22, 9 % всего числа жителей: во Владивостоке 29 тысяч, в Хабаровске 15 тысяч, в Николаевске 5 тысяч; в остальных трех городах, взятых вместе, менее 1000 жителей. Если исключить из негородского населения войска и коренных, полудиких обитателей края, занимающихся только охотой и рыболовством, то остается не более 45 % сельского производительного населения. В особенности слабо населена северная часть области, на север от Амура, где на пространстве 1346905 кв. вёрст проживает 50417 человек, то есть на кв. версту 0,04 души; в южной части (170140 жителей) на кв. версту приходится 0,3 человека. И это редкое население появилось в крае недавно. До присоединения Амурского края к России здесь было, за исключением немногих русских постов на Амуре и по берегу моря, лишь несколько тысяч бродячих инородцев да небольшое число китайских беглецов (так называемых манз).

Начало заселения края русскими относится к 1855 г., когда в низовьях Амура, между постами Николаевским и Мариинским, в 5 русских селениях было поселено 51 семейство крестьян из Иркутской губернии.

После занятия Амурского края начато было принудительное переселение на реку Уссури забайкальских казаков, часть которых в 1879 г. переведена на пограничную с Китаем линию южнее озера Ханка. После того на Амур были отправляемы переселенцы из внутренних губерний Европейской России (см. Переселение). Заселение края шло медленно, главным образом вследствие неудобств сухопутного путешествия через всю Сибирь. С 1883 г., когда началась перевозка переселенцев морским путём из Одессы до Владивостока, заселение области пошло успешнее. В 1880 г. в Уссурийско-Амурском крае насчитывалось приблизительно 50000 человек, в том числе 27000 русских; в 1891 г. население доходило до 85000 человек, из которых русских было 57000, корейцев 13000, китайцев около 8000, американцев, иностранцев-европейцев, японцев 600, коренных обитателей 6500. Таким образом, за этот промежуток времени население увеличилось на 70 %; число русских возросло больше чем вдвое (теперь они составляют в южной части области более 2/3 всего числа жителей), число корейцев — на 80 %; число китайцев начало уменьшаться вследствие обратного переселения их в пределы Китая. Всего в 1891 г. русских (крестьян-казаков, войска и городских обывателей) насчитывалось в области 64500 (54,3 %), корейцев 13000 (10,8 %), китайцев 7900 (6,6 %), разных иностранцев вместе с японцами 600, коренных обитателей различных племен (счётом до 15) 34000 (28,3 %).

Русское население сосредоточено главным образом в Южно-Уссурийском крае, на низменном пространстве между озером Ханка и Японским морем, в долинах рек Суйфуна, Лефу, Сучана и по озеру Ханка. Здесь нередки русские селения в 100 и более дворов. Затем русские поселки имеются ещё: казачьи — на правом берегу Уссури, крестьянские — по правому берегу Амура и близ гавани св. Ольги; кроме того, русские в незначительном числе живут в городах северной части области — Охотске и Гижигинске, а также на Камчатке.

Корейцы занимают юго-западную часть Уссурийского края, в окрестностях залива Посьета и на Маньчжурской границе, а кроме того, живут в немногих деревнях в Южно-Уссурийском крае и отдельными фанзами (дворами) по Уссури, близ Хабаровска. Они считаются русскими подданными; некоторые из них крещены и занимаются земледелием.

Внутренность южной части Приморской области заселена главным образом китайцами, частью оседлыми, частью бродячими, а также инородцами, которые в северной части области являются главным контингентом населения. В глухих местах края китайцы живут отдельными фанзами и занимаются земледелием, торговлей, охотой, добыванием морской капусты, ловлей трепангов, тайной добычей золота и проч. Они не признают русского правительства, подчиняются китайским чиновникам и управляются местными выборными окружными старшинами. Особенно много китайцев во Владивостоке, где в их руках вся мелкая торговля, а также в селе Никольском.

Из инородцев в южной части Приморской области живут гольды, ольчи, или мангуны, орочи (или орочоны) и гиляки. В северной части области, на север от Амура, русские составляют 21,4 % населения; остальные 78,6 % — инородцы. Русские живут в прибрежных городах и местечках, инородческие племена рассеяны по всему пространству края. На крайнем севере от Анадыря до Ледовитого океана и от реки Колымы до Берингова пролива кочуют чукчи числом 12000, разделяемые по роду занятий на приморских, или так называемых беломорских (живут вдоль побережья Ледовитого океана и занимаются ловлей рыбы и боем тюленей и моржей), оленьих (кочуют несколько южнее первых и занимаются оленеводством) и ведущих меновую торговлю. Последние служат посредниками между инородцами Чукотской Земли и американцами, для чего переплывают на своих байдарках Берингов пролив. Все чукчи живут в подвижных юртах из оленьих шкур; многие из них крещены.

Между Анадырем и Охотским морем, а также по северо-восточному побережью этого моря и в северной части Камчатки живут коряки; на побережье Охотского моря кочуют ещё мелкие тунгусские племена, занимающиеся оленеводством, на Камчатке — камчадалы и ламуты.

Национальный состав в 1897 году[2]:

Округа русские украинцы китайцы корейцы тунгусо-маньчжурские народы чукчи коряки нивхи ительмены
Область в целом 35,9 % 14,9 % 13,7 % 10,9 % 7,6 % 4,6 % 2,7 % 1,9 % 1,8 %
Анадырская 1,1 % 5,0 % 79,4 % 1,4 %
Гижигинская 8,2 % 25,3 % 8,5 % 57,7 %
Командорская 9,5 %
Охотская 10,1 % 79,1 % 5,0 %
Петропавловская 31,0 % 5,3 % 15,8 % 47,5 %
Удская 40,9 % 8,5 % 1,8 % 17,3 % 23,1 %
Уссурийская 67,9 % 2,8 % 16,0 % 4,5 % 6,2 %
Хабаровская 49,7 % 4,5 % 17,1 % 2,6 % 20,4 %
Южно-Уссурийская 33,6 % 25,2 % 17,1 % 17,9 %
Округа поляки чуванцы эскимосы алеуты якуты евреи татары японцы
Область в целом 1,4 %
Анадырская 4,0 % 9,1 %
Гижигинская
Командорская 89,6 %
Охотская 5,7 %
Петропавловская
Удская 1,1 % 1,2 % 1,5 % 1,4 % 1,3 %
Уссурийская
Хабаровская 1,4 %
Южно-Уссурийская 2,0 % 1,2 %

Руководство области

Военные губернаторы

Ф. И. О. Титул, чин, звание Время замещения должности
Казакевич Пётр Васильевич контр-адмирал
06.12.1856—04.04.1865
Фуругельм Иван Васильевич контр-адмирал
04.04.1865—20.04.1870
Кроун Александр Егорович контр-адмирал
20.04.1870—07.07.1875
Эрдман Густав Фёдорович контр-адмирал
07.07.1875—04.06.1880
Тихменёв Михаил Павлович генерал-майор
04.06.1880—29.04.1881
Баранов Иосиф Гаврилович генерал-майор
29.04.1881—30.08.1888
Унтербергер Павел Фридрихович генерал-лейтенант
01.10.1888—27.05.1897
Субботич Деан Иванович генерал-майор
11.06.1897—10.09.1898
Чичагов Николай Михайлович генерал-лейтенант
04.01.1899—18.01.1903
Колюбакин Алексей Михайлович генерал-майор
18.01.1903—19.09.1905
Флуг Василий Егорович генерал-майор
19.09.1905—01.01.1910
Свечин Иван Николаевич генерал-майор
01.01.1910—03.10.1911
Манакин Михаил Михайлович генерал-майор
30.10.1911—03.01.1914
Сташевский Арсений Дмитриевич генерал-лейтенант
1914—1915
Толмачёв Владимир Алексеевич генерал-лейтенант
1915—1917

Вице-губернаторы

Ф. И. О. Титул, чин, звание Время замещения должности
Петров Илья Константинович действительный статский советник
01.07.1883—01.10.1886
Омельянович-Павленко Яков Павлович действительный статский советник
01.10.1886—31.12.1910
Мономахов Николай Владимирович действительный статский советник
31.12.1910—18.06.1912
Лодыженский Владимир Ильич надворный советник (коллежский советник)
08.09.1912—05.08.1914
Коренев Леонид Александрович коллежский советник
1914—1916
Терновский Анатолий Николаевич статский советник 1916—1917

История

Присоединение Приморской области к российским владениям началось с северной её части. Ещё в первой половине XVII столетия сибирские казаки, двигаясь на восток и покоряя по пути инородческие племена, появились и в пределах нынешней Приморской области. Так, в 1630 г. казаки основали острог в Тауйске; в 1635 г. казак Василий Поярков вышел из устья Амура в Охотское море; через два года казак Семен Шелковников поднялся к северу до реки Охоты и поставил близ устья этой реки зимовье; в 1649 г. на этом месте был построен Косой Острожек. В 1648 г. казак Семен Дежнев вышел на лодках из устья реки Колымы в Ледовитый океан и, обогнув Чукотский нос, спустился на юг до северной части Камчатки; в 1649 г. он основал Анадырский острог. В 1697 г. якутский казак Владимир Атласов построил острог Нижне-Камчатск (см. Камчатка). Завоеванный таким образом край со времен Петра Великого стал заселяться русскими. Из сибирских крестьян вызваны были охотники для поселения в Охотском и Камчатском острогах; туда же были переведены казаки из Якутска; наконец, те же остроги были сделаны местами ссылки лиц, осужденных на каторжную работу. Пушные богатства Камчатки привлекли туда русских купцов и промышленников; но с 1779 г., когда начались действия российско-американской компании, пользовавшейся торгово-промышленной монополией, русские купцы оставили край.

В 1783 году Камчатка была отнесена к Охотской области, входившей в состав Иркутского наместничества. В 1803 г. Камчатка была выделена в особую область, центром управления которой в 1849 г. был сделан Петропавловский порт. В это время к Камчатской области относились все владения России по берегу Восточного океана, за исключением Охотского округа, присоединенного к Якутской области. Занятие русскими Амурского края началось основанием капитаном Невельским в 1850 г. Петровского зимовья на берегу Охотского моря, в 30 верстах от устья Амура. В том же году в самом устье реки лейтенант Бошняк основал Николаевский пост. В 1853 г. были учреждены посты Мариинск на Амуре и Александровский на берегу Татарского пролива. В 1854 г. в устье Амура для защиты российских владений от нападений китайцев были переведены забайкальские казаки и один линейный батальон.

Дальнейшие действия по закреплению за Россией Амурского края были приостановлены по случаю Крымской войны; но уже в 1856 г. из приморских частей Восточной Сибири вместе с Камчаткой была образована новая область под названием Приморская. В 1857 г. в низовьях Амура было построено 11 казачьих станиц, а из состава области была выделена нынешняя Амурская область. В 1858 г. в состав Приморской области вошло все вновь приобретенное по Айгунскому договору пространство между правым берегом Амура, рекой Уссури и Японским морем; центром управления областью сделан город Николаевск, куда был переведен из Петропавловска флот. В том же году было основано сел. Хабаровка, а в 1859 г. заложен Софийск. В 1861 г. графом Игнатьевым был заключен с Китаем Пекинский трактат, по которому южная часть Приморской области приняла нынешние её границы. В 1880 г. областное управление было переведено в Хабаровку, а из состава области выделен Владивостокский порт с полуостровом Муравьев-Амурским, образовавший отдельное военное губернаторство. В 1884 г. учреждено Приамурское генерал-губернаторство, в состав которого вошли области Приморская, Амурская и Забайкальская области и Сахалин; в том же году Сахалин был изъят из ведения губернатора Приморской области. В 1888 году Владивостокское военное губернаторство было опять присоединено к Приморской области и областное управление перенесено во Владивосток.

В 1914 году к Удский уезд Приморской области был присоединён к Сахалинской области. В ноябре 1920 года Сахалинская область была оккупирована японскими интервентами и прекратила своё существование как административная единица России, а её территория юридически была передана в состав Приамурской области Дальневосточной республики.

Охотничий и рыболовный промысел

Главные занятия инородческого населения Приморской области — звероловство, рыболовство, а в северной части и оленеводство; те же промыслы являются второстепенным, а в северной части — даже главным занятием русских. Повсеместно добываются соболь, белка, красная и черно-бурая лисица, медведь, выдра, волк; в гористых местностях инородцы охотятся за горными баранами, а на побережье Ледовитого океана — за белыми медведями и песцами. Чукчи и коряки в Анадырском округе охотятся на диких северных оленей. В южной части области жители промышляют ещё колонков, енотовидных собак, барсуков, медведей, рысей, тигров, коз и проч. Особую отрасль звероловства составляет добывание пантов (см. Марал). Из морских зверей предмет промысла в северной части области составляют тюлени, белухи, сивучи, в Чукотской Земле моржи, в Беринговом и Охотском морях киты. Китоловством занимаются американские суда, которых в 1865 г. было 65, а в 1885 г. только 7. Американские флибустьеры сильно истребили моржей. Крупную промышленность составляет добывание морских котиков на островах Командорских и Тюленьем (см. Котик морской и Командорские острова). В 1891 г. котиковый промысел из рук аляскинской компании перешёл к «Русскому товариществу котиковых промыслов»; оно занимается также добыванием морских бобров, количество которых быстро уменьшается. Несмотря на обилие рыбы, крупной рыбопромышленности в области пока не существует; жители ловят рыбу почти исключительно для собственного употребления, не только питаясь ею, но кормя ею собак, из кожи рыб делая одежду, паруса для лодок и проч. В низовьях Амура кета заготовляется впрок и расходится не только по всему Амуру, но и за границу. Этого рода торговлей занимаются иностранные купцы в Николаевске. Получено казной сборов за рыбу, отправленную за границу из пределов области: в 1892 г. — 2092 руб., в 1893 г. — 4650 руб., в 1894 г. — 4348 руб. В некоторых селениях по Амуру жители занимаются приготовлением калужьей и осетровой икры. По берегам Японского моря от залива Посьета до гавани св. Ольги добывается особый вид водоросли, называемой морской капустой (Laminaria sacharinum) и в Китае употребляемой в пищу; промыслом этим занимаются пришлые китайцы и незначительное число корейцев; из русских только один купец отправляет её за границу (до 50000 пудов). Общий вывоз её из Владивостока с 1876 по 1885 гг. составлял в среднем 150214 пудов в год, на сумму 113186 руб. Добывание морской капусты с каждым годом увеличивается; вывоз её обложен пошлиной, что дает казне около 20000 руб. в год. В тех же местах моря ловится также трепанг, употребляемый в пищу в Китае.

Земледелие

Южная часть области весьма пригодна для земледелия, хотя первые его попытки вследствие незнакомства переселенцев с местными условиями нередко бывали неудачны. Черноземная почва встречается в изобилии, но на склонах гор слой её имеет незначительную толщину; кроме того, в этих местах снег легко сдувается ветром и почва промерзает. В низменностях слой чернозема бывает очень толст, но выкорчевка пней при большой длине корней затруднительна. Многие местности, где и чернозем толст, и выкорчевки не требуется, подвергаются ежегодным наводнениям. Наиболее удобные для земледелия пространства, с характером степи, находятся в Южно-Уссурийском крае. В прежнее время войска продовольствовались хлебом из Европейской России, причем пуд обходился в 2 руб. и дороже; теперь же для этого употребляется местный хлеб, поставляемый в казну по 1 руб. 30 коп. за пуд. В 1884 г. интендантское ведомство могло приобрести местного хлеба 41000 пудов, а в 1887 г. — 221000 пудов. В 1894 г. общая площадь посевов в Приморской области равнялась 40000 десятин; в процентах к общей площади посева рожь занимала 2,4 %, ярица 22,6 %, пшеница 28 %, овес 31,6 %, ячмень 3,2 %, гречиха 8,4 %, просо 3,8 %. При благоприятных условиях в Южно-Уссурийском крае ярица и пшеница дают на целине до 120 и даже до 150 пудов с 1 десятины, на старых землях — от 50 до 70 пудов. Белое просо дает до сам-500. Прекрасные урожаи дают лен и конопля. В северной части области по причине суровости климата и неудобной почвы земледелие малоуспешно или совершенно невозможно. В южной части из огородных растений прекрасно родятся арбузы, дыни, огурцы, табак и все русские корнеплодные растения. В северной части области огородничество хотя и менее успешно, но все же служит немалым подспорьем русскому населению: разводятся картофель, капуста, редька, репа и брюква. Попытки садоводства сделаны русскими переселенцами, взявшими с собой семена груш, яблонь, слив и вишен. Начинается также разведение крымской виноградной лозы и культивирование местной дикой лозы. В Хабаровске уже несколько лет приготовляется вино из местного винограда.

Скотоводство

Скотоводство служит почти исключительно подспорьем к земледелию. В 1894 г. в южной части Приморской области числилось рогатого скота 42845 голов, лошадей 24990, овец 1670, свиней 24530. Частный конский завод близ Владивостока, на берегу залива Славянка; маток около 70. Причины слабого развития скотоводства — господствующие в крае эпизоотии и множество так называемого гнуса, то есть комаров, мух и оводов. В северной части области только русские содержат незначительное число лошадей и рогатого скота, инородцы же занимаются оленеводством. У богатых кочевников число оленей доходит до 20000 голов на одного владельца. К числу необходимых домашних животных у инородцев относятся собаки, которых держат в большем числе для охоты и езды. Пчеловодство в области началось в 1891 г.; в 1894 г. в Южно-Уссурийском крае было 816 ульев, из них в Хабаровске 588.

Лесопромышленность

Несмотря на обилие леса, лесопромышленность развита слабо; нет даже правильной внутренней торговли лесными материалами, и лес продается не дешевле, чем в степных местностях Европейской России. Жители по большей части сами заготавливают себе лес, промышленники же поставляют его только в казну, небольшому числу городских жителей и на амурские и уссурийские пароходы. Заготовка леса производится главным образом в Южно-Уссурийском крае, где 5 паровых лесопилок. В Хабаровске казаки и манзы сплавляют лес по притокам Уссури. Отпуск леса в Японию и Китай невелик. В казну поступило дохода от продажи леса: в 1892 г. — 110 712 руб., в 1893 г. — 199 149 руб., в 1894 г. — 160 149 руб. Почти вся сумма поступила за лес, отпущенный для местного потребления. К лесному промыслу края относится ещё добывание особого гриба, растущего на гниющем дубе и употребляемого китайцами в пищу. Выгодным промыслом является добывание корня женьшеня, растущего в тенистых лощинах Уссурийского края. Китайцы приписывают этому корню свойство возвращать человеку силу и свежесть молодости, почему ценят его весьма дорого (цена его доходит до 1000 руб. за фунт). Промыслом этим занимаются местные инородцы, а также китайцы, специально для этой цели являющиеся сюда из Маньчжурии. С 15 сентября в китайской пограничной деревне Имахоузу на реке Уссури открывается женьшеневый рынок. Горные промыслы в области незначительны. На острове Аскольде, между заливами св. Ольги и Амурским, в 1875—85 гг. добыто 15 1/2 пудов золота. Кроме того, золото добывалось на приисках по притокам реки Амгуни, Херпуци и Керби, где в течение 1871—1885 гг. добыто 159 пудов 15 фунтов, или по 11 пудов 8 фунтов в год.

Промышленные предприятия

Фабричная и заводская промышленность развита весьма слабо. Больше всего кирпичных заводов; во Владивостоке и при устье реки Суйфуна они могут вырабатывать до 2 млн штук в год. В каждом пункте расположения войск имеются казенные кирпичные заводы для войсковых потребностей. Паровых мукомольных мельниц в крае 5 (2 — военного ведомства), 5 паровых лесопилок (4 во Владивостоке и 1 на устье Суйфуна), 2 чугунолитейных завода (во Владивостоке и Хабаровске), 2 пивоваренных завода во Владивостоке, несколько китайских кожевенных заводов и фабрика шведских спичек — там же, 3 известковых завода и 1 мыловаренный завод в Уссурийском крае. В 1894 г. пущен в ход первый винокуренно-ректификационный завод, в 120 верстах от Владивостока, перерабатывающий около 100000 пудов хлеба.

Торговля

Торговля по преимуществу ввозная, да и та незначительна. До 1880 г. русские товары ввозились из Европейской России сухим путём через Сибирь, вследствие чего обходились чрезвычайно дорого и не могли выдерживать конкуренции с иностранными, доставляемыми морем. С 1880 г. пароходы Добровольного флота совершают рейсы между Одессой, Владивостоком и Николаевском, благодаря чему русские товары доставляются в область столь же дешево и скоро, как и иностранные. Уже в 1885 г. ввоз сравнительно с 1880 г. возрос на 3,75 млн руб. Морем в 1885 г. доставлено товаров на 9316000 руб., в том числе русских на сумму 2450000 руб. Тем не менее, и теперь ещё цены на привозные товары довольно высоки; так, в Хабаровске они превышают цены тех же товаров в Европейской России на 125 %. Главные предметы ввоза — мануфактурные, железные, бакалейные, колониальные товары и напитки. Вывозная торговля области весьма незначительна: вывозятся исключительно сырые материалы, по преимуществу в Китай, Японию и Америку — пушнины на 500000 руб., рыбы на 60000 руб., морской капусты на 340000 руб., моржовых клыков на 195000 руб., китового уса и жира на 1000000 руб. Последние два предмета вывозятся большей часть американцами, контрабандой, без уплаты пошлины. Предметы внутренней торговли — хлеб, лесные и строительные материалы, лошади, рогатый скот, свиньи, овцы, фазаны, меха, сено, овощи. В северной части области существует исключительно меновая торговля. Местные жители выменивают шкуры, меха и рыбу на пряжу для сетей, металлические изделия, порох, свинец, чай, сахар, табак, водку и соль. Часть этих товаров привозится сухим путём из Якутска, часть — морем из Америки, китобоями.

Транспорт и связь

Сообщение поддерживается летом пароходами по Амуру и Уссури. Почтово-буксирные пароходы Товарищества Амурского пароходства, получающего субсидию от казны, ходят по Амуру 3 раза в месяц, а по Уссури и озеру Ханка — 4 раза. По замерзании рек сообщение поддерживается почтовыми лошадьми по льду. В течение почти 4-х месяцев во время вскрытия и замерзания рек наступает так называемое почтостояние: прекращаются всякие сообщения, за исключением телеграфного. В Южно- Уссурийском крае существует до 500 вёрст плохой грунтовой дороги. Сношения с прибрежными пунктами Татарского пролива и Японского моря производятся при помощи частного парохода и военных шхун; между Владивостоком и Николаевском совершаются пароходные рейсы. Почтовое сообщение с Камчаткой и северными округами области поддерживается пароходами Добровольного флота. Внутри страны в этой части области проезжающие и почта перевозятся на инородческих лодках по рекам и озёрам или по тропинкам, зимой на собаках, летом — на лошадях, вьюком. Сибирская железная дорога проходит от Владивостока к озеру Ханка восточным берегом его и правым берегом Уссури до Хабаровска; на всем этом протяжении она почти закончена.

Символика


Напишите отзыв о статье "Приморская область"

Примечания

  1. [demoscope.ru/weekly/ssp/rus_gub_97.php?reg=76 Первая всеобщая перепись населения Российской Империи 1897 года. Население в губерниях, уездах, городах].
  2. [demoscope.ru/weekly/ssp/emp_lan_97_uezd.php?reg=664 Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 года. Распределение населения по родному языку] Демоскоп Weekly  (Проверено 22 сентября 2013)

Литература

  • Шелехов, «Первое странствование из Охотска по Вост. округу» (1793);
  • Тихменев П. А. «Историческое обозрение Росс. Амер. Комп.» (I—II, 1861—63);
  • Миддендорф, «Путешествие по северной и восточной Сибири» (1862—69);
  • Маак, «Путешествие по долине реки Уссури» (1861);
  • Венюков, «Путешествие по окр. русской Азии»;
  • Максимов, «На Востоке» (1864);
  • Плаксин, «Приморская область» («Военный сборник», 1869, № 12);
  • «Труды Сибирской экспедиции Имп. Русского географического общества» (1868—74);
  • Венюков, «Опыт. военн. обз. русск. гран. в Азии» (1873);
  • Боголюбский, «Очерк Амурского края» (1876);
  • Венюков, «Россия и Восток» (1877);
  • Невельской, «Подвиги русских морских офицеров на крайнем Востоке» (1878);
  • Буссе, «Указатель литературы об Амурском крае» («Известия Императорского Русского географического общества», XVIII, 1882);
  • Шренк, «Об инородцах Амурского края» (1883);
  • Пржевальский, «Путешествие в Уссурийский край» (1870);
  • Шперк, «Россия дальнего Востока» («Записки Императорского Русского географического общества по общей географии», XIV, 1885);
  • «Краткий очерк Приамурского края по официальным данным» (1885);
  • «Путеводитель к путеш. Его Имп. Высота Наследника Цесаревича» (1891);
  • Грум-Гржимайло, «Описание Амурской области» (1894);
  • Слюнин, «Экономическое положение инородцев северо-восточной Сибири» («Известия Императорского Русского географического общества», XXXI, вып. 2, 153—186, 1895);
  • Унтербергер П. Ф. Приморская область, 1856—1898 гг.: Очерк. — СПб, 1900.
  • Крюков, «Очерк сельского хозяйства Приморской области»;
  • Слюнин, «Промысловые богатства Камчатки, Сахалина, Командорских островов»;
  • [chigirin.narod.ru/book.html#prim Памятная книжка Приморской области на 1908 год. Владивосток, 1907]
На иностранных языках
  • Schrenck, «Reis. u. Forsch. im Amur-Lande» (1858—60);
  • Radde, «Reisen im Süd. v. Ost-Sibir.» (1862—63);
  • Schmidt, «Reisen im Amur-Lande. Bot. Th.» («Mem. Ac. d. Scien. Petersb.», сер. VII, т. XII, 1869);
  • Taczanowski, «Faune ornith. de la Sib ér. Orient.» (1893);

Источники

Ссылки

  • [oldbooks.ax3.net/BookLibrary/104000-Primorskaya-obl.html Библиотека Царского Села, книги по истории Приморской области, PDF]

Отрывок, характеризующий Приморская область

– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.