Примроуз, Арчибальд Филипп, 5-й граф Розбери

Арчибальд Филипп Примроуз Archibald Philip Primrose, 5th Earl of Rosebery, 1st Earl of Midlothian<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Молодой Примроуз на портрете кисти Дж. Э. Милле</td></tr>
48-й Премьер-министр Великобритании
1894 — 1895
Монарх:	Виктория
Предшественник:	Уильям Гладстон
Преемник:	Роберт Солсбери
Рождение:	7 мая 1847(1847-05-07) Лондон
Смерть:	21 мая 1929(1929-05-21) (82 года) Эпсом, Суррей
Партия:	Либеральная партия (Великобритания)
Автограф:
Награды:

Арчибальд Филипп Примроуз, 5-й граф Роузбери (англ. Archibald Philip Primrose, 5th Earl of Rosebery; 7 мая 1847, Лондон — 21 мая 1929, Эпсом) — британский государственный деятель шотландского происхождения, 48-й премьер-министр Великобритании с 1894 по 1895 годы. Единственный премьер-министр Великобритании в викторианскую эпоху, который родился во время правления королевы, а также второй и последний, кто был младше её. Известный коннозаводчик, патрон английского футбола.

Биография

Родился в 1847 году в шотландском аристократическом семействе Примроузов. Его предок получил графский титул от королевы Анны за усердие при соединении Англии и Шотландии в одно государство... Походу дела народ свой предал, иначе не скажешь... А жаль, красивый..., но дурак и подонок... После смерти отца, который был младшим сыном 4-го графа Роузбери, в 1851 году, использовал титул учтивости лорд Далмени. В юности блистал в лондонском свете, вёл подчёркнуто «гламурный» образ жизни. Женился на внучке миллионера Н. М. Ротшильда, доставившей ему громадное состояние. По некоторым подсчётам, он был самым богатым премьер-министром за всю историю Великобритании.

В 1868 году, после смерти своего деда, унаследовал титул графа Роузбери и вступил в Палату лордов. От Шотландии в то время на каждую сессию избирались только 16 "выборных" пэров, однако в 1828 году деду Арчибальда также пожаловали титул барона Розбери в пэрстве Великобритании, который он также унаследовал. Принимал деятельное участие в дебатах палаты, особенно по вопросам народного образования; состоял президентом различных обществ взаимопомощи; в 1874 году прочёл на конгрессе социальных наук в Глазго доклад о будущности рабочих классов, проникнутый смелыми идеями.

В 1881 году занял пост товарища статс-секретаря по внутренним делам, но в 1883 году, в интересах своей партии, уступил этот пост одному из членов палаты общин. В следующем году вёл среди членов палаты лордов агитацию в пользу реорганизации этой палаты. В 1885 году состоял короткое время хранителем печати.

В третьем кабинете Гладстона (февраль—июль 1886 года) Арчибальд Примроуз получил портфель министра иностранных дел. Он стремился найти опору для английских интересов в более тесном сближении с Германией; его стойкое противодействие русскому влиянию в болгарских делах и требованиям территориальных приобретений, заявленным Грецией, снискали ему в Англии большую популярность.

После падения кабинета Арчибальд Примроуз остался одним из вождей либеральной партии и ревностно поддерживал Гладстона в кампании, которую последний вёл против министерства Солсбери. В августе 1892 года, когда Гладстон организовал свой четвёртый кабинет, Арчибальд Примроуз вновь занял пост министра иностранных дел и продолжал политику сближения с тройственным союзом, в видах противодействия интересам России и Франции.

В марте 1894 года, когда Гладстон удалился от непосредственного участия в политических делах, главой кабинета стал Арчибальд Примроуз, передав управление министерством иностранных дел лорду Кимберли. На новом посту Арчибальд Примроуз не оправдал возлагавшихся на него надежд, что отчасти обуславливалось постигшей его болезнью (постоянная бессонница). Незначительное большинство, каким кабинет располагал в палате общин, все более и более таяло, и в июле 1895 года Арчибальд Примроуз, потерпев поражение в нижней палате, подал в отставку.

В 1896 году Арчибальд Примроуз, вследствие разногласий с Гладстоном относительно турецких дел, сложил с себя обязанности лидера либеральной партии. За время отставки составил биографию Питта младшего (Лондон, 1892).

После долгого воздержания от участия в политической деятельности, Примроуз вернулся к ней в 1898 году, оказав в палате лордов влиятельную поддержку политике консервативного кабинета в столкновении с Францией из-за Фашоды. С 1899 года он стал выступать с речами и письмами в газеты по поводу англо-бурской войны, решительно отстаивая политику Чэмберлена, защищая империализм вообще и упрекая либералов за ошибки в иностранной политике, вспоминая даже и особенно подчеркивая ошибочность таких старых их деяний, как заключение Гладстоном мира с бурами после поражения при Маджубе.

В 1899 году Примроуз выбран канцлером Глазговского университета; соперником его был консерватор, лорд Кельвин (известный физик Томсон).

В 1902 году Примроуз принял звание президента либерально-империалистской лиги. В 1899—1905 годах не раз высказывался по ирландскому вопросу, отрицательно относясь к гомрулю. В 1902 году он в письме в «Times» заявил о своём «окончательном расхождении» с Кампбелль-Баннерманом. Тем не менее, и несмотря на личную близость со многими консерваторами и либерал-унионистами, он не пожелал официально перейти в их лагерь и выступил с резкой критикой консервативного школьного билля и унионистской политики вообще.

В 1911 году также получил титулы граф Мидлотиан, виконт Ментмор и барон Епсон в пэрстве Соединённого Королевства.

Гибель в 1917 г. старшего сына стала тяжёлым ударом для Примроуза. За несколько дней до окончания Первой мировой войны его разбил паралич. Вилла Роузбери на берегу Неаполитанского залива в Позиллипо ныне служит одной из трёх официальных резиденций президента Италии.

Источники

• Розберри, Арчибальд-Филипп // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Примроуз, Арчибальд Филипп, 5-й граф Розбери

Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.